Галлер отчеркнул сказанное ладонью и в конце движения поставил ее ребром:
— Сегодня у нас есть информация товарища Корабельщика. По неведомым нам законам или капризам природы, история его страны совпадает с нашей почти добуквенно. Настолько, что совпадают принципы построения, к примеру, зенитных автоматов. И те же автоматы наша промышленность разрабатывает уже не наощупь, но сосредоточенной работой в одну цель. Как я вспомню наши тогдашние метания, до костей пробирает. Ведь нам тогда не требовались какие-то сверхсекретные изобретения или вымышленные материалы. Мы безо всякого кейворита господина Уэллса могли получить хороший флот, если бы просто не растрачивали силы на ужимки и прыжки из стороны в сторону.
Лев Михайлович поставил обе ладони на стол и сказал ровным командирским тоном, после которого в рубке разом прекращаются все споры:
— Нам здесь нет нужды надувать щеки и перекидываться словами, как в царской Думе. Я предлагаю не тратить лишних слов и драгоценного времени, а просто выслушать программу товарища Корабельщика. Я уверен, что программа у него есть, и что изложена она коротко и ясно.
— На чем основана ваша уверенность? — больше для порядка прошелестел Беренс.
— На том, что в Думе товарища Корабельщика я не встречал. Следовательно, вирус болтологии поразил его в наименьшей между нами степени.
Под улыбки Корабельщик развернул свой синий экран поверх стола:
— Благодарю за доверие. Тем не менее, зайду я несколько издалека. После мировой войны центром и лидером капиталистического мира стали Северо-Американские Соединенные Штаты, переняв эту позицию у слабеющей Англии. Все прочие страны так либо иначе вынуждены следовать в их кильватере, потому что сила капиталистов этих двух стран превосходит силу всех прочих, вместе взятых. Их доктрина “Атлантизма" заключается в том, что Атлантика должна стать внутренним морем Англии и Штатов, а Тихий Океан и вовсе “задним двором" северо-американцев.
По синему экрану пробежали строки, Корабельщик повторил их вслух:
— Декларация о создании Союза Советских Социалистических Республик. Практически, цель и смысл существования огромного государства... Смотрите: доступ в Союз открыт всем социалистическим советским республикам, как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем... Новое союзное государство послужит новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику... Из чего, товарищи, логически выводится, что Союзу нужен мир.
Корабельщик улыбнулся и отчеканил:
— Желательно, весь. А уже отсюда с неизбежностью следует: Союзу придется вести бой в любой точке земного шара. И флот необходим океанский, прибрежным тут не обойтись. Дальше понятно: чем раньше начать формирование, тем лучше флот получится.
На синем экране снова возникла карта земного шара, развернутая по плоскости. Союз, в отличие от прочих карт, показывался тут не красным, а черным. Да и не вся территория Союза покрывалась черным — берега морей желтели.
Северная Африка, Персия, Индия, берега Китая, Индокитай, Япония также образовали громадную желтую дугу, замыкаемую слева через Испанию— Францию— Англию, справа через побережье Охотского Моря и кусок Чукотки.
Юмашев сообразил первым:
— Черным залита территория, недоступная любому флоту. Желтым — которую можно подвергнуть обстрелу и десанту. А остальное?
— Так выглядит планета на взгляд профессора Оксфордского университета Хэллфорда Маккиндера. Так мир видит основной противник Союза. Черная территория — “Ось истории", так называемый “хартленд" или “великая естественная крепость сухопутных держав". Желтая территория — так называемая “дуга", “римленд". Согласно доктрине капиталистов, кто контролирует желтые побережья, тот контролирует и черную “ось истории".
— Ничего нового, — прошелестел Беренс. — Еще Петр Алексеевич, простите, понимал, что стране нужен выход к морю.
— Что же это, англичане признали, что “Ось истории" проходит через лапотных русских?
— Увы, да. Потому что в их устах это значит одно: лапотные русские не по праву сидят на ключевой позиции. А дальше, как говорят американцы, “бизнес, ничего личного".
— Что же это значит?
— Это значит, что нас уничтожат не из-за личной ненависти, а только в силу выгоды. “Без гнева и пристрастья", так сказать.
— Выходит, или они — или мы?
Вместо ответа на столе снова вспыхнули красные строки: “Новое союзное государство послужит новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику". Слова исчезали, пока не остались четыре последних. Надпись: “Мировую Социалистическую Советскую Республику" померцала красным и растаяла.
Военморы опять переглянулись.
— Задача понятна. Но скажите, не зря ли наш демарш относительно германских репараций ослабил Англию и Францию? Может быть, стоило усилить эти страны, чтобы они противостояли движению Америки в Европу?
— Лев Михайлович, я бы хотел, чтобы агрессивные действия капиталисты открыли в ближайший год, именно потому и выдернул германские выплаты у них буквально из пасти. Срок моего гарантированного пребывания на Земле истекает в следующем, одна тысяча девятьсот двадцать восьмом году. Когда сработает моя установка переноса, я сам не очень точно знаю, но в любом случае не раньше. Начнут сейчас — мне хватит возможностей перетопить их флоты наглухо и тем самым обеспечить вам спокойное поколение, лет семь-десять, за которые вы построите собственную экономику и вооруженные силы. А там уже можно улетать с чувством выполненного долга.
Корабельщик поглядел в потолок, вздохнул:
— Если же напасть первыми либо устроить провокацию... Люди разгадают ее, не стоит их держать за дураков. Боюсь, они потому и не начинают, что уже разгадали мой ход и ждут моего исчезновения.
— Так или иначе, строим океанский флот, — Беренс вновь открыл блокнот и зашуршал карандашом. — Но в каком составе?
— Согласно воззрений Льва Михайловича, в сбалансированном составе. Вот авианосное соединение, ядро для каждого флота, — Корабельщик показал на синем экране группу кораблей: уже знакомый всем силуэт авианосца, вокруг него линкор, три крейсера, десяток эсминцев, несколько субмарин.
— Добавить еще плавучий госпиталь, танкер, плавбазу-склад, и уже можно ходить подальше Маркизовой Лужи, — проворчал Галлер, и Корабельщик тотчас же прибавил названные суда к рисунку.
— Вот на что, в первом приближении, нужно рассчитывать береговые мощности.
— Какова же в таком флоте роль большого артиллерийского корабля?
— Обеспечение боевой устойчивости авианосной группы в ближнем бою, — Корабельщик приблизил картинку, и все увидели тот самый Алый Линкор, фотографии которого “мальчики Фрунзе" добыли в итальянском Фиуме.
— Главный калибр, противоминный и обязательно скорострельные четырехствольные зенитки, — подсветил их Корабельщик на схеме. — Авиация сильна и станет еще сильнее. Но в плохую погоду или в полярных морях преимущество линкора неоспоримо. Количество линкоров я полагаю по два на океанских флотах, Северном и Тихом, по одному для Черного и Балтийского морей, и один резервный. Всего шесть-семь штук. За десять лет их можно построить, не перенапрягая заводы, далее же судить по ситуации. За эти же годы большую часть моряков можно сделать специалистами сверхсрочной службы.
Корабельщик увеличил картинку линкора, сам же теперь глядел мимо нее в стол и говорил медленно, словно бы по памяти:
— С проектом стесняться нет смысла. За срок строительства даже головного корабля политическая ситуация сто раз переменится. Закладывать сразу семьдесят тысяч тонн, главный калибр восемнадцать-двадцать дюймов, как у пушкарей стволы получатся. Противоминоносный — шести дюймов хватит, здесь я полагаю важнее скорость наводки. Наконец, зенитный не более четырех дюймов, ибо самолет быстрее любого миноносца и тут поворотливость установки вопрос жизни и смерти. Зенитный ближней зоны — многоствольные скорострелки, их задача засеять небо металлом...
Флотоводцы разглядывали красивый рисунок с непонятными выражениями лиц: то ли восхищенными, то ли неодобрительными от явного прожектерства.
— ... Силовая установка турбинная, дизеля на такую мощность очень уж сложная штука, а передача от них на винты вовсе кошмар. Кроме того...
Корабельщик подумал и все-таки сказал:
— Пар можно производить и установками на базе особого топлива. Да! — он вскинул обе руки, предупреждая вопросы, — это именно то самое, но не вслух, товарищи. Вот об этом — не вслух... Дело не завтрашнее и даже не послезавтрашнее, но срок службы такого гиганта не меньше семидесяти лет, успеем с модернизацией. А пока начнем с мазута или водоугольного топлива. Углей низкого качества у нас чертова прорва.
— Водоугольное расслаивается, его зимой подогревать нужно, нам это неудобно, у нас большой северный театр. Как вспомню, так вздрогну, — Юмашев оторвался от картинки с заметным сожалением.
— Печально, если такое чудо самолеты утопят. У вас весьма и весьма ярко показана судьба самого большого линкора вашего мира, пущенного на дно ценой всего лишь пары авиаполков. Совершенно несравнимые расходы, как по людям, по сложности работы, так и по ресурсам, — Беренс продолжал записывать.
Галлер смотрел сквозь рисунок на темно-синие глаза докладчика. Корабельщик пожал плечами:
— Тот линкор принял бой в одиночку, и его гибель закономерна. Танк в городе без прикрывающей пехоты тоже долго не живет, но полезность его никто уже не оспаривает.
Погасив синий экран, Корабельщик прибавил:
— Авиаторов мы тоже найдем, чем порадовать. На дальней дистанции встретим истребителями с наших авианосцев, поближе тяжелыми универсальными пушками, вплотную теми самыми зенитными автоматами. Опять же, радары.
* * *
— Радары мы понемногу делаем, но, как и все остальное, в гомеопатических дозах.
Бонч-Бруевич прошелся вдоль заваленных инструментами и полусобранными моделями столов, потеребил черную густую бороду:
— Электромоторы — дефицит. Магнетроны — дефицит, все ручной сборки, все трубки поименно, у каждой свой характер. Пока что наши радары годятся лишь пускать пыль в глаза большому начальству. Элементы питания — дефицит... Кстати, в вашем задании ошибка. Двести пятьдесят вольт — это анодное напряжение. Напряжение накала можно снизить вольт в двенадцать, или даже в шесть, при некоторых условиях. Скажите, вы ошиблись намеренно? Чтобы заставить нас думать и все же найти тетрод, четырехсеточную лампу, что снижает анодное напряжение до восьмидесяти вольт... И мы снизили вес батарей чуть ли не впятеро!
Бонч-Бруевич помолчал и закончил тихим голосом:
— Но мы здесь, да и мои друзья в Казанской лаборатории, очень сильно обиделись. Если вы знали ответ, почему просто его не сказать?
— Увы, — Корабельщик развел руками, покаянно склонил голову. — Я не специалист во всех областях. И ответа я не знал.
Бонч-Бруевич отошел к обычному стулу с пятнами от кислоты на лакированных планках, сел, поправил белый лабораторный халат:
— А мы-то полгода голову ломали: что за хитрость? Зачем? Порой мне кажется, что мы слишком привыкли опираться на ваши сведения и разучились думать самостоятельно. Среди людей странное ощущение: все ждут вашего отбытия, как ждут отпуска или отъезда начальника предприятия. Тогда, наконец, настанет подлинная свобода.
Корабельщик нахмурился:
— Отберите людей, которые способны шагнуть за рамки представленных мной бумаг. Они-то и есть настоящие ученые, им, сколько сведений ни выдай, все мало.
— Единицы.
— Да, таких никогда не будет много, — Корабельщик тоже сел вполоборота на испятнаный паяльной кислотой стул. — Но только эти и есть настоящие. Кому интересно не столько освоить и получить премию, сколько разобраться, в чем же суть.
Бонч-Бруевич улыбнулся странно:
— Я никак не могу поверить, что вы все же уедете. Непривычное, невообразимое и страшное дело: знать, сколько тебе осталось. Постойте! — Бонч-Бруевич отстранил возражения уверенным движением ладони. — Я инженер и должен верить расчету, верить цифре и логике. Но сердце им противоречит. Черт возьми, окажись вы крылатым осьминогом, вас бы приняли стократ легче.
— И что же, многие не дождутся, пока я исчезну?
Инженер пожал плечами, стряхнул с халата на бежевый кафель пола невидимые крошки:
— Не сотни тысяч, если вы об этом. Да и те вряд ли что-то предпримут, кроме возмущенного ворчания.
Корабельщик переложил на стеллаже несколько заполненных элементами гетинаксовых пластин, вздохнул:
— Предприимчивого хватит и одного. Но вы правы. Надо выпустить какое-либо разъяснение по данному вопросу.
— Что же вы намерены разъяснять? Что вы чего-то не знаете или не можете? Простите, но поздно. После десяти лет работы Наркомата Информатики люди уверены, что вы знаете все.
Корабельщик хмыкнул:
— Ровно половину всего. Благодарю за поднятую проблему, я обдумаю ее как можно скорее. Перейдем к делу. До радаров далеко, но что-то вы же готовы отдать в серию?
Инженер не стал никого вызывать и даже в записи не полез. Он просто прошел к торцевой стене лаборатории — белой большой комнаты с кафельной плиткой на стенах и на полу — где открыл шкаф:
— Смотрите!
— Новые наушники?
Бонч-Бруевич поморщился:
— Наушники — это клапаны шапки-ушанки. У нас, у радистов — головные телефоны.
Корабельщик примерил черную дугу, постучал пальцами по выпуклым чашкам:
— Да, эти легче граммов на сто... Сто двадцать. А это что? — нарком информатики осторожно взял в руки самую обычную клавиатуру, только тяжеленную, с металлическими кнопками, но с вполне привычной раскладкой: “фывапролджэ" по среднему ряду.
— Наборный ключ. Для лечения срывников и для использования необученным персоналом. — Бонч-Бруевич подключил клавиатуру к стенду:
— Нажмите любую букву.
Корабельщик нажал “П", сейчас же из динамиков запищало коротко, два раза длинно и снова коротко.
— Пи-ла-а-а по-о-о-ет, — хмыкнул Корабельщик. — Надо же, не забыл еще. А что за срывники?
Бонч-Бруевич убрал клавиатуру и новые телефоны в шкаф, развел руками. В свете мощных ламп заблестели коротенькие волоски по пальцам.
— При скоростной передаче ключом от напряжения руку может свести судорогой. Это наш бич и проклятие! Радист, причем самый ценный, радист-скоростник, выбывает на несколько месяцев. Нельзя писать, завязывать шнурки, даже ложку и вилку запрещено брать в первые дни. Медики не церемонятся: гипсовую лангету на несколько недель, и делай что угодно, кроме мелкой моторики. Потом возвращение в работу не раньше полугода, и то понемногу. Для уже сорванных мышц опасность нового срыва больше на порядок... Так что мы построили такую вот клавиатуру на наборных линейках. Одно движение рукой на любой знак. Опять же, с ее помощью любой необученный человек может передать сообщение, достаточно знать грамоту. О скорости, конечно, говорить не приходится, но это же для аварийных случаев.
