Она не вздрагивала и не морщилась, когда стеклянное крошево противно скрипело под ее ногами, а более крупные куски оглушительно взрывались под давлением металлических каблучков, иногда пронзительно чиркавших по камню. Несмотря на ситуацию, Пэнси не к месту удивилась, как такие внешне хрупкие туфельки могли оказаться настолько прочными. Девушка целенаправленно пробивалась к дальнему рабочему столу, рядом с которым, раскинувшись, лежала окровавленная, неподвижная и, по всей видимости, бессознательна фигура. Пренебрегая изяществом, вместо того чтобы опуститься на колени с риском порезаться о множество осколков, девушка присела на корточки, поддерживая голову, осторожно перевернула Снейпа на спину и быстро проинспектировала тело. Без колебания пальцы проскользнули под жесткий воротник, проверяя биение пульса на шее — слабый, но устойчивый, приподняли веки, показав только белки, раздвинули края разрезанной мантии для осмотра нескольких особенно сильно кровоточащих порезов. Так ни разу и не дрогнув, Лаванда выпрямилась и, перегнувшись поверх зельевара к столу, схватила первый попавшийся лист пергамента с пером и торопливо набросала сообщение.
— Если спросят, вы пришли отчитаться о вечеринке в честь дня рождения Дафны Гринграсс, нашли его в этом состоянии и отлевитировали в Больничное Крыло, ясно? Больше ничего не видели, не слышали, не знаете.
— Мы и так ничего не видели, не слышали, не знаем, — огрызнулся Забини. — И к твоему сведению, мы не должны были никому сегодня отчитываться!
— Другая разумная причина парочкой заглянуть к декану посреди ночи? Один человек его на другой конец замка не дотянет даже магией, — спросила Лаванда, не отвлекаясь от письма, слизеринцы замялись. — Я так и думала. Скажете, как я говорю, в крайнем случае, мадам Помфри подтвердит не только историю о доставке Снейпа, но и его амнезию, — отбросив перо, она свернула пергамент и снова склонилась над раненым.
Глаза Блейза прикипели к зоне декольте, откуда девушка вытянула цепочку с какими-то побрякушками. Быстро перебрав их, Браун отцепила кругляш размером с сикль и, пристроив оба предмета под рукой зельевара, произнесла: «Авария», активируя портключ. Удивляться чему-либо сил у слизеринцев уже не осталось.
— Ну, вот и все, — улыбнулась им гриффиндорка, — моя работа здесь окончена, могу отправляться восвояси. Пэнси, познакомиться с тобой по-настоящему было для меня большим удовольствием, — Лаванда бросила быстрый взгляд на Забини и пренебрежительно поджала губы, — не могу сказать о тебе того же.
— Стой! — воскликнула Паркинсон, которой почему-то еще не хотелось ее отпускать. — Это Грейнджер, правильно? — Браун нахмурилась, и та пояснила: — Солнышко.
— Верно, это о «первой жене». Ой, Мерлин, не делайте такие лица! — весело засмеялась Лаванда. — Это всего лишь еще одно прозвище Гермионы среди своих, потому что она действительно все первое для него: подруга, соратница, подопечная. И, как главная жена гарема, служит образцом отношений для остальных. Мы все наблюдали, как они обнимаются или хватаются за руки и всякое в таком роде, — Паркинсон не нужно было сильно напрягаться, чтобы понять, о чем она говорит. Вообще-то именно тот факт, что Грейнджер с малых лет могла без стеснения на глазах всего Большого Зала, с разбегу броситься на шею одному другу, а второму доставалось лишь чопорное рукопожатие, не вязался с тем, что в результате отношения она завела с последним. — В конце концов, все поневоле начали задумываться: какого черта мне тоже нельзя? Гарри ведь и правда никогда не делал между нами существенных различий, а девушке иногда хочется близости без обоснования или обязательств. К тому же Гарри не из тех парней, которые в каждой мелочи видят неоновую вывеску: «Вперед, она тебя хочет!». Но да, если кто и находится в жизни Гарри Поттера на особом положении, то это именно она.
— Почему? — спросила Пэнси, которую данный вопрос действительно интересовал. Особенно в свете понимания, что, невзирая на изначальную схожесть их характеров и социальных позиций при двух самых главных персонажах школьной жизни, ее и Грейнджер реальный статус имел кардинальные отличия.
— Потому что они оба странные даже по стандартам магглов, — усмехнулась Лаванда, — но я вам этого не говорила. На самом деле, — уже серьезно продолжала Браун, — они действительно довольно похожие: у обоих острые неровные края, но, в целом, складываются в логически безупречную конструкцию, то, что Кэти назвала коллективным разумом. Гермиона — исследователь, Гарри, когда это необходимо, в первую очередь — деятель. Он всегда тот, кто принимает решение, а она следит, чтобы он по ходу дел не наломал дров, и поскольку Гермиона к тому же перфекционистка, ей это отменно удается. Вдвоем они адская смесь с почти стопроцентной гарантией успешного исполнения любого плана, — на мгновение девушка вроде как задумалась или прислушалась к чему-то и вдруг как-то сразу заторопилась. — Сегодня уже поздно для таких разговоров, и мне давно пора, пока за мной поисковую команду не послали, — усмехнулась она. — Но я думаю, в целях улучшения отношений между факультетами, мы должны устроить вечеринку в пижамах. Девичник, — она хитро улыбнулась, — посплетничаем, — и исчезла, активировав другой портключ. Последнее, что они услышали от нее, было слово «дом».
* * *
Из Комнаты Собраний в гостиную факультета слизеринцы возвращались в полном молчании. Всем думалось слегка отрешенно, словно они выпали из реальности и весь этот театр абсурда произошел не с ними, а с какими-то альтернативными сущностями. Или это их гости, Неприкасаемые, с которыми, как оказалось, они совершенно не знакомы, и к встрече с которыми оказались совершенно не подготовлены, были из другого измерения? «Вероятно, это шок», — пришло к заключению большинство, что в принципе не стало сюрпризом.
Истины хлынули на хозяев сплошным потоком новых понятий, и самое отвратительное, что как в наступивший ледоход под напором талой весенней воды, рвущейся наружу, громадные льдины начали трескаться, и процесс уже было не остановить. Серебристо-зеленые сопоставляли факты и обстоятельства, примеряли различные сценарии, альтернативные решения и неизбежно приходили к единственному неутешительному мнению — им не лгали. Их открыто взвесили и оценили, но не для того, чтобы признать годными. Их, аристократов в энном поколении, изысканно ухитрились окунуть в драконий навоз и поставить на место, так и не прибегнув к прямым оскорблениям, хотя, по идее, все должно было произойти с точностью до наоборот. Гости сумели разжечь в них нетипичное любопытство, а в нескольких моментах Неприкасаемых просто хотелось прибить, но те очень ловко отвлекали их, переведя разговор на какую-нибудь другую, не менее интересную, тему. Но, ни разу не соврали.
И во всем происходящем ощущалось влияние Поттера, причем гости даже не пытались замаскировать эту деталь, выставив ее на всеобщее обозрение и, возможно, не понимая, что этим окончательно сбили потенциальных союзников с толку. Змеи затруднялись описать этого человека: он одновременно был открытой книгой и сложнейшим ребусом. На протяжении многих лет Поттер был фокусом для ненависти их семей, главной причиной любых неприятностей и удобной целью, на которую можно возложить всю ответственность за провал. Из-за него так и не случившаяся победа Волдеморта не стала их победой, триумфом всего, что имело смысл в их жизни. Лишь его вина, что Темный Лорд пал, что благородные дома не возвысились и не могли единолично управлять магическим миром последние пятнадцать лет. В среде потомственных магов Поттера называли бичом чистокровных, презренным полукровкой, ведь было очевидно, что он неизбежно встанет под знамена Светлых и объединит их в борьбе против Темных. Никто не сомневался, что под руководством победителя прошлого Лорда Поттер станет окончательным истребителем чистокровной аристократии, которую так стремился уничтожить Дамблдор.
Слизеринцев растили в вере превосходства их класса над полукровками и предателями крови, в догмах ничтожности и богохульства самого существования грязнокровок. Их учили ненавидеть тех, кто стоял на пути чистокровных к власти, лишал данного по праву рождения господства. Поттеру просто не повезло — его вынудили стать иконой этой нескончаемой борьбы. С первого дня в школе по настоянию родителей и частично из собственного интереса они досконально изучали героя современного эпоса и думали, что знали его целиком и полностью. На каждом шагу они натыкались на доказательства привилегированности положения Золотого Мальчика: Поттер нарушал правила, но не был наказан, посещал директорский кабинет для частной аудиенции чаще, чем главные старосты, Дамблдор откровенно манипулировал системой поощрений для Поттера и его ближайших друзей, начисляя баллы неизвестно за что, и даже преподаватели не получали корреспонденцию через феникса, чего неоднократно удостаивался Поттер. Теперь, взглянув на ситуацию под другим углом, они пришли к исключительному заключению — Поттер был марионеткой, каждое его действие было распланировано, а движение — контролируемо. Фигура покровителя сменила лик на кукловода, и эта ипостась до странности органично смотрелась на Дамблдоре. Но и Поттер внезапно оказался не тем эталонным гриффиндорцем, портрет которого они кропотливо рисовали все эти годы, или был, но только в малой части. Для начала — намного более могущественный, чем они предполагали, и куда менее дисциплинированный, раз отказался служить инструментом в руках очень влиятельного мага. К тому же достаточно хитрый, чтобы провернуть все в тайне прямо под носом директора, и, что немаловажно, способный манипулировать, задумывать и планировать наперед. В любом случае, слизеринцы пришли к заключению, что Лукас прав и этот парень похлеще, чем они могли себе вообразить. К этому еще стоило привыкнуть.
Ввалившись, наконец, сквозь проем внутрь комнаты отдыха Слизерина, где больше не было необходимости строить из себя бог весть что, студенты расслабились и позволили себе вести себя как заблагорассудится: кто-то плюхнулся в кресло, а кто-то чинно расселся на диванчиках. Старшая из девочек Эйвери, дожидавшаяся их возвращения, удостоилась нескольких хмурых взглядов, но ни одного слова, чтобы объяснить, чем вызвано подобное мрачное настроение. Даже Эдвард Эйвери никак не отреагировал на свое первое исполнившееся пророчество, когда Эбигайль суетливо поднялась ему навстречу. Драко Малфой, проходя мимо нее, начертил волшебной палочкой в воздухе условный знак из поттеровской книги и отправил его ей в грудь, допуская в тайны круга.
— Как прошло? — нетерпеливо спросила она, когда спустя еще несколько минут никто так и не соблаговолил заговорить.
— Пустая трата времени, — отмахнулся Перегрин.
— Мерлин, кого они пытаются обмануть?! — вторила с презрительной гримасой Блоссэм.
— В самом деле: человек, летающий по зданиям на паутине? Что за чушь! — вставил Боул.
— Нет, а ты видел эти дома? Длинные коробки, сплошь покрывающие землю. Как, скажи на милость, получать доход с арендаторов?
— Никакого воображения, — хмыкнула Ребекка, — магглы — воистину убогие существа. Пэнси, будь добра, когда тебя в следующий раз озарит идея позвать для развлечения отбросы общества, потеряй мое приглашение, — с этим она, гордо вскинув подбородок, удалилась в спальню.
— Присоединяюсь, — буркнул Деррик. — А сейчас — извините, но это был действительно изнуряющий вечер.
— Для меня тоже, — кивнул Люциан, вместе с ним скрываясь из вида.
Эбигайль недоумевала: все остальные сидели пораженные свидетельством работы «Круга Посвященных». Ребекка Блоссэм, Люциан Боул, Перегрин Деррик — они узнали имена предателей, но от этого было так противно на душе.
— Что насчет их защиты? — прочистив горло, тихо спросил Притчард, бывший самым ярым противником применения чужих чар.
— Поставили два дня назад, — ответил Теодор Нотт. — Я провожал Лукаса и проверил: у грифов тот же комплекс был установлен.
— Я не верю им, — категорично заявил Эдриан Пьюси, беспокойно расхаживая по гостиной.
— Не говори глупостей, — ответила Стэфани Кейтс. — Нам дали достаточно сведений, которые можно перепроверить, чтобы они оказались неправдой.
— Не в том смысле, — расстроенно запихнул тот руки в карманы. — Что бы ты обо мне ни думала, я не настолько туп, чтобы думать, будто они подтасовали данные в министерских архивах. Просто для людей, которые готовятся противостоять чему-то ужасному, они чересчур спокойны.
— Гриффиндорцы — что с них возьмешь? Эти на силу отвечают силой и девизом: Лучше умереть, но не сдаться. Уверен, если им втемяшится в голову голыми руками дракона с места сдвинуть, то так и будет. Я заранее соболезную дракону — с ними легче добровольно сделать, что им требуется, чем стать объектом их неудержимой энергии, — вольготно развалившись в кресле, ответил Уоррингтон. — Мы совершенно другое дело. С нашим менталитетом и характером это будет нелегко, но в обществе гриффиндорцев придется смеяться и шутить перед лицом потенциально опасных для жизни ситуаций, слушать их бредовые идеи и с помощью Мерлина удерживать их от самых идиотских поступков.
— Значит, ты за идею? — спросил Монтегю.
— Да, — кивнул Кассус. — Нам показали только верхушку айсберга, но я уже впечатлен.
— Ладно, давайте смотреть на вещи трезво и расчетливо, как и положено слизеринцам, — вставил Драко. — Обсудим минусы.
— Я не хочу быть нянькой при грифах и компании, — насупился Гойл.
— Кассус не имел в виду это буквально, — подняла глаза к потолку Изабелл Арлэн и, переглянувшись с Милисент, покачала головой.
— Первое: надо принять за аксиому, что факультета Гриффиндор, каким мы все его знаем, не существует, — просто ответила Булстроуд. — И, как бы странно это ни звучало, видимо, его не было вообще.
— Во всяком случае, не при Поттере, — вставил Уоррингтон.
— Не могу поверить, что весь факультет держится на одном маге, — впервые после их прихода заговорила Эбигайль, которую брат шепотом успел просветить по основным вопросам.
— О нет, ты не поняла — не один, а все три. С нами будет четыре, — встряла Дафна, с довольным выражением лица поигрывавшая подвеской своего нового ожерелья.
— Ты так в этом уверена? — повернулся к ней Теренс Хиггс.
— Слизерин уважает ум и силу — нам продемонстрировали и то и другое. Слизеринцы сгибаются под гнетом обстоятельств, но не ломаются, всегда изворачиваются и выживают, становясь сильнее. И мы готовы признать достойного лидера — мы его нашли, — уверено перечислила Гринграсс.
