Невозможно долее пересказывать описания Лас Касаса, который знал о страданиях индейцев не понаслышке, а видел воочию. Все наше естество восстает против подобных подробностей. Достаточно сказать, что тяготы и муки, выпавшие на долю сего слабого и безобидного народа, были так велики, что он не выдержал и вскоре исчез с лица земли. Многие, отчаявшись, покончили жизнь самоубийством, и даже женщины, поборов могучий инстинкт материнства, убивали своих младенцев, не желая, чтобы те влачили жалкое существование. С момента открытия острова не прошло и пятнадцати лет, а сотни тысяч местных жителей уже погибли, став жертвой непомерной алчности белых людей.
Глава 2
Страшная бойня в Сарагуа. Судьба Анакаоны
(1503)
Мы вкратце поведали о страданиях туземцев во время правления Овандо, теперь осталось сказать несколько слов о военных успехах этого полководца, которого старинные историки так хвалят за благоразумие. Тем самым мы завершим обзор истории этого острова, столь богатой событиями связанной с судьбой Колумба; эта история завершилась полным порабощением и, как уже указывалось, уничтожением местного населения. Прежде всего следует описать несчастья, постигшие восхитительный край Сарагуа, гостеприимно встретивший и давший приют страждущим испанцам, а также поведать о судьбе Анакаоны, женщины-касика, некогда составлявшей гордость острова и как великодушный друг поддерживавшей испанцев.
После гибели Беечио, прежнего касика провинции Сарагуа, бразды правления перешли к его сестре Анакаоне. Ее теплые чувства к испанцам изрядно охладели, так как кастильцы навлекли бедствия на ее народ, а сторонники Рольдана вдобавок страшно распутничали в непосредственной близости от владений Анакаоны. Несчастная любовь ее прекрасной дочери Игуамоты и юного испанца Эрнандо де Гевары тоже весьма опечалила правительницу, а частые и длительные лишения, выпадавшие на долю ее некогда счастливых подданных из-за мучительной системы принудительных работ, навязанной Бобадильей и Овандо, окончательно восстановили ее против испанцев.
Отвращение Анакаоны питалось и усиливалось поведением испанцев, которые жили по соседству на дарованной им земле; некогда они участвовали в мятеже и с тех пор непристойно безобразничали и открыто распутничали, разболтавшись под начальством Рольдана. Они навлекли на себя ненависть мелких касиков тем, что тиранили и изводили капризами их подданных, пользуясь пагубной системой "репартимьенто".
Очевидцы единодушно заявляют, что индейцы, населявшие провинцию Сарагуа, были умнее, любезнее и благороднее всех прочих жителей этого острова. Они острее других ощущали тяжелый гнет европейцев и яростнее остальных возмущались против него. Между касиками и угнетателями подчас вспыхивали ссоры. Таких вождей губернатору представляли как опасных мятежников, и любое выступление против грабительских поборов преподносилось как сопротивление властям. Овандо постоянно осаждали жалобами и, наконец, какой-то паникер или, может, злонамеренный обманщик убедил его, что индейцы Сарагуа составили детально продуманный план восстания против испанцев.
Овандо незамедлительно отправился в Сарагуа во главе трехсот пехотинцев, вооруженных шпагами, аркебузами и арбалетами, и семидесяти всадников в кирасах, со щитами и копьями. Он сделал вид, что идет к Анакаоне с дружественным визитом, намереваясь попутно договориться об уплате дани.
Услышав о желании Овандо посетить ее, Анакаона призвала к себе подвластных ей касиков и придворных и заявила, что следует принять испанского военачальника с подобающими ему почестями и уважением. Когда Овандо, возглавлявший отряд, приблизился к ее владениям, она вышла ему навстречу, как полагалось в ее народе, вместе с огромной свитой, в которую входили самые знатные мужчины и женщины, отличавшиеся особым изяществом и красотой. Они приветствовали испанцев, исполняя арейтос — свои народные песни; девушки размахивали пальмовыми ветвями и танцевали те самые танцы, которые так пленили спутников аделантадо во время их первого визита в эту провинцию.
Анакаона беседовала с губернатором, как всегда, любезно и с достоинством. Она отвела ему самый просторный дом, а его людей разместила по соседству. Несколько дней испанцы наслаждались всеми благами, которые только были доступны в этой провинции. Ублажая их, индейцы пели, танцевали, устраивали игры и всячески проявляли гостеприимство, которым Анакаона всегда славилась по отношению к белым людям.
Однако невзирая на эти проявления доброты, чистосердечия и великодушия, Овандо был уверен, что Анакаона втайне лелеет замысел убить его и прочих испанцев. Историки умалчивают, на чем основывалось это убеждение. Вполне вероятно, Овандо сбили с толку бесстыжие авантюристы, которыми кишела провинция Сарагуа. Ему следовало бы не торопиться, а подумать прежде, чем начать действовать. Он быстро бы понял, что полуобнаженным индейцам и в голову прийти не могло выступить против огромного отряда солдат в стальных латах и с европейским оружием, да и великодушный характер Анакаоны, ее благородство никак не увязывались с подобными планами. И уж во всяком случае, пример поведения, который неоднократно подавал Колумб и его брат аделантадо, должен был бы убедить Овандо, что миролюбие служит надежной защитой против попыток туземцев захватить испанских полководцев в плен и держать их в качестве заложников. Однако Овандо вел себя более опрометчиво и кровожадно, малейшее подозрение у него тут же превращалось в уверенность.
Он решил опередить противника и нанести удар, учинив кровавую расправу над беззащитным народом, не разбирая, кто прав, кто виноват.
Поскольку индейцы забавляли гостей своими народными играми, Овандо пригласил их посмотреть на игры, принятые в его стране. Среди всего прочего он намеревался продемонстрировать сражение на копьях, сделанных из тростника: этой забаве испанцы научились у мавров Гранады. В те времена испанские всадники славились не только прекрасным искусством верховой езды, но и роскошным убранством своих лошадей. Один солдат из числа тех, кого Овандо привез с собой из Испании, выучил свою лошадь гарцевать и выделывать курбеты под звуки виолы. Турнир назначили на воскресенье, он должен был проходить в послеобеденное время на площади напротив дома, где разместился Овандо. Всадники и пехотинцы получили секретные указания. Последним предписывалось появиться не с копьями из тростника, а с гораздо более смертоносным оружием. Пешие воины выступали в качестве зрителей, однако им приказали тоже вооружиться и дожидаться условного знака.
В нужный час площадь заполонили индейцы, стремившиеся полюбоваться на рыцарский турнир. Касики собрались в доме Овандо, из которого была видна площадь. Никто не принес оружия: они относились к испанцам с безграничным доверием, что было абсолютно несовместимо с обвинениями в подлой измене, которые против них выдвигались. Желая отвести от себя подозрения и не заронить у индейцев мысли о злонамеренности испанцев, Овандо после обеда забавлялся со своими офицерами метанием колец в цель; когда же наконец на площади появились всадники, касики попросили губернатора поскорее начать турнир. При сем присутствовали Анакаона, ее красавица-дочь Игуамота и несколько служанок, все они тоже присоединились к просьбе вождей.
Овандо прекратил игру и вышел на видное место. Убедившись, что его приказания выполнены и все готово, он подал роковой знак. Некоторые говорят, что Овандо дотронулся до золотого украшения, висевшего у него на шее, другие — что он положил руку на крест ордена Алькантары, вышитый на его плаще. И тут же затрубила труба. Дом, в котором находились касики и Анакаона, окружили солдаты, ими командовали Диего Веласкес и Родриго Мехиатрильо. Убежать никому не удалось. Солдаты ворвались, схватили касиков и привязали их к столбам, поддерживавшим крышу здания. Анакаону взяли плен. Затем несчастных касиков подвергли жестоким пыткам и истязали до тех пор, пока один из них, обезумев от боли, не признался, что они со своей повелительницей действительно собирались устроить заговор, в коем их обвиняли. После того, как было завершено это издевательство, которое никак нельзя назвать судебным дознанием, дело не передали на дальнейшее доследование, а подожгли дом, и все касики погибли в огне страшной смертью.
Одновременно с жестоким истязанием вождей испанцы устроили ужасную бойню среди простых людей. По сигналу Овандо всадники ринулись в гущу обнаженной, беззащитной толпы, многих потоптали лошадьми, других закололи шпагами и проткнули копьями. Убивали всех без разбору, не щадя ни детей, ни стариков, ни женщин; испанцы устроили дикую, безжалостную бойню. Не раз какой-нибудь всадник из жалости выхватывал из толпы ребенка, чтобы отнести его в безопасное место, но другие солдаты зверски протыкали малыша копьями. Человеческое естество в ужасе восстает против подобного варварства, и мы бы с радостью сочли это выдумкой, но обстоятельства трагедии подробно, во всех деталях припоминает достопочтенный епископ Лас Касас, находившийся в то время на острове и беседовавший с основными участниками событий. Разумеется, он мог сгустить краски, ибо его всегда возмущало зло, чинимое индейцам, но и другие свидетели рассказывают, что сцена избиения туземцев была кровавой и ужасающей. Даже Овьедо, историк, громко превозносящий справедливость, набожность, милосердие и кротость Овандо, ласково — по его уверениям — обращавшегося с индейцами, через несколько лет посетил провинцию Сарагуа и тоже упомянул некоторые подробности разыгравшейся трагедии. В частности, он говорит о том, что губернатор преспокойно метал в цель кольца в самый разгар кошмарного побоища и убийства касиков, коих было, по словам Овьедо, больше сорока человек. Диего Мендес, который был тогда в Сарагуа и безусловно присутствовал при столь важном событии, между прочим упоминает в завещании, что испанцы сожгли и повесили сорок восемь касиков. Лас Касас же говорит, что вместе с Анакаоной в дом вошли восемьдесят человек. Резня, судя по всему, была ужасная, причем устроили ее против безоружных людей, не оказывавших никакого сопротивления. Кое-кто, кому удалось вырваться, уплыли в каноэ на остров Гуанабо, расположенный в восьми лигах. Испанцы кинулись за ними, догнали и обратили в рабство.
Что же касается принцессы Анакаоны, то ее заковали в цепи и отвезли в Санто-Доминго. Там был устроен судебный фарс, во время которого ее признали виновной на основании признаний, вырванных под пыткой у ее подданных, и показаний их мучителей. После этого Анакаону подвергли позорной смерти через повешение в присутствии людей, которым она так долго оказывала огромную поддержку. Овьедо пытался опорочить имя сей несчастной принцессы, обвиняя ее в распутстве, но он вообще был склонен очернять индейских правителей, павших жертвой неблагодарности и несправедливости его соотечественников. Весьма уважаемые авторы того времени единодушно заявляют, что Анакаона отличалась величайшей добродетельностью и чувством собственного достоинства. Вассалы ее боготворили, так что она повелевала ими, как королева, когда ее брат был еще жив. Говорят, она мастерски слагала арейтос — легендарные баллады, коими славился ее народ, и обладала утонченностью, вообще присущей людям ее племени. Весь остров знал о красоте и изяществе Анакаоны, ею восхищались и дикари, и испанцы. Величие ее духа проявилось в дружелюбии по отношению к белым людям, хотя муж Анакаоны, отважный Каонабо, погиб в плену у европейцев. Не раз горстка беззащитных испанцев оказывалась в ее власти, но принцесса позволяла им спокойно жить в ее владениях. На протяжении нескольких лет ей не раз представлялся удобный случай безнаказанно отомстить испанцам, но она этим не воспользовалась и в результате пала жертвой нелепого обвинения в заговоре против вооруженного отрада, насчитывавшего около четырехсот человек, и в том числе семидесяти всадников, которых было вполне достаточно, чтобы разгромить громадную армию обнаженных индейцев.
После кровавой бойни в Сарагуа уничтожение местных жителей продолжалось. На знаменитого племянника Анакаоны, касика Гуаору, скрывавшегося в горах, враги охотились, будто на дикого зверя, и не успокоились, пока не поймали его и не повесили. Шесть месяцев испанцы — и пешие, и конные — под предлогом подавления мятежей опустошали Сарагуа; стоило каким-нибудь перепуганным туземцам попытаться в отчаянии бежать и укрыться в мрачных пещерах или же далеко в горах, их тут же объявляли заговорщиками, которые собираются с оружием в руках выступить против властей. Выкурив бедняг из убежища, испанцы многих уничтожали, а оставшихся в живых обрекали на ужасающую нищету и рабское подчинение. После всего этого они сочли, что порядок в провинции восстановлен, и в память о своей великой победе Овандо основал на берегу озера город, который назвал Санта-Мария-де-ла-Вердадера-Пас.
Такова трагическая история восхитительного края Сарагуа и его добродушного, гостеприимного народа. Европейцам, по их собственными рассказам, те места показались сущим раем, но идя на поводу у своих порочных страстей, они принесли туда ужас и горе.
Глава 3
Война с индейцами Игуэя
(1504)
О покорении четырех индейских племен Эспаньолы и страшной участи, постигшей их касиков, уже рассказывалось. Во время правления Овандо пал также и Игуэй, последний оплот независимости, плодородная провинция, расположенная на восточной оконечности острова.
Население Игуэя было более воинственным по сравнению с жителями других провинций, поскольку мужчинам племени часто приходилось брать в руки оружие для защиты от вторжения карибов. Ими управлял касик по имени Котабанама. Лас Касас, описывая этого вождя, которого он знал лично, рисует портрет подлинного народного героя. По его утверждению, этот касик был самым сильным человеком в своем племени, а красоте его телосложения мог позавидовать представитель любой нации. Он был выше всех своих соплеменников, ширина его плеч составляла целый ярд, да и все остальные части тела отличались необычайной пропорциональностью. Его лицо, хотя и некрасивое, было суровым и отважным. Его лук мог согнуть далеко не каждый, его стрелы имели зазубренные наконечники из рыбьих костей, да и все его оружие, казалось, было предназначено для великана. Одним словом, благородство его облика вызывало восхищение даже у испанцев.
В то время, как Колумб совершал свое четвертое плавание, и вскоре после вступления в должность Овандо, этот касик поднял в своем племени восстание. На маленьком острове Саона, прилегающем к побережью Игуэя, индейцы захватили шлюп, на котором находилось восемь испанцев, и убили всех членов экипажа. Это была месть за смерть одного касика, которого разорвала на куски собака, натравленная на него испанцем. Индейцы пошли на это, убедившись в тщетности всех своих попыток добиться справедливости через суд.
