"Я люблю тебя, папочка! Я очень сильно тебя люблю, папа!"
Темп малышка подобрала идеально — всего через ещё пять скачков я понял, что я на пределе и готов кончить. Малышка же по этому поводу вообще не заморачивалась — очень было похоже на то, что она кончает каждый раз, как только опускается на мой член.
"Черт, да!"
Девочка присела на меня в последний раз, когда я ещё мог удержаться, и тут, уже обессиленный, я выдохнул, сливая все, что у меня накопилось в тёплую и влажную дырочку. В маленькое нутро малышки мощным потоком брызнуло моё семя, заливая матку крошки и выплескиваясь наружу; от восторга девочка сдавленно запищала и прижала свои маленькие пальчики на ножках, ещё сильнее прижимаясь ко мне своей плоской грудью.
"Папочка..."
Уняв оргазм мы вместе — и я — и малышка — мы вместе сидели, прижавшись друг к дружке, хотя по факту получалось так, что это девочка сидела на мне, буквально вжимаясь в меня своим тельцем, сидели и молчали. Оба мы слегка вымотались, хотя, конечно, для моего тела нагрузка и была в разы меньше, но отдых мне тоже требовался, как и любому нормальному человеку. Так и сидели мы несколько минут, тяжело дыша, пока малышка снова не пришла в норму.
"Я люблю тебя, папочка..."
Восстановив дыхание, прильнула своею головкой девочка к моей груди. Не предпринимая попыток отстранить её от себя, я слегка прищурился.
"В таком случае... как насчёт повторить?"
Малышка сразу же подняла с моей груди голову и с улыбкой посмотрела на меня в ответ... а затем, без лишних слов, хитро и одновременно влюблённо глядя на меня, девочка слегка приподнялась на моем все ещё каменном члене, с которого она так и не слезла, и с резким хлюпающим звуком опустилась на него обратно, вниз.
Второй раунд начался.
Однако меня это теперь заботило не так сильно, как прежде. Первичное возбуждение уже прошло, оставив после себя лишь желание, животное и тупое. Больше в текущем сексе для меня не было никакой изюминки, потому и само действие стало лишь... удовлетворением потребностей. И потому я не видел нужды в том, чтобы активно учавствовать в этом. Решив предоставить всю свободу действий малышке, радостно заскакавшей на мне вновь, я повернулся лицом к мониторам, расположенным на рабочем столе и улыбнулся.
На мониторах экранов была отображена небольшая комната со стульями. К этим самым стульям были привязаны девушки... девочки. Сидя своими маленькими худенькими попками на слишком больших для них стульях, ножки девочек были широко разведены и крепко привязаны скотчем, демонстрируя камере маленькие ухоженные писечки и голенькие согнутые плоские животики малышек; ротики девочек были открыты, по высунутым далеко вперёд язычкам милашек на пол стекала слюна; крошки полными боли глазами смотрели в камеру и не могли отдышаться.
Да, это именно про эту камеру я говорил, когда приказывал своей крошке пустить заряд по телам её подружек — маленькие проводки, тянущиеся по тельцам малышек и железные зажимы, крепящиеся к половым губкам и соскам девочек хорошо вглядевшись в экран, не заметить смог бы лишь слепой. Однако больше меня эти крошки не интересовали — они уже отработали своё. Теперь стоило посмотреть, что происходило на других камерах, установленных для моего развлечения. "Надеюсь, это придаст мне новых сил и идей", с улыбочкой подумал я, косо поглядывая на быстро скачущую на мне милашку, одновременно при этом нажимая на кнопку смены изображения.
На новом экране, проявившемся при нажатии, отобразилась новая комната — вернее, только часть комнаты. Однако и того, что она показывала, было даже более как достаточно.
Камера показывала большую двуспальную кровать. На этой самой кровати расположилось двое — две женщины. Причём одна из них сильно возвышалась над другой, с надменным выражением лица смотря на вторую — связанную, привязанную за запястья к кровати малышку с завязанными глазами, рот которой был открыт в беззвучном крике. Возвышавшаяся над своей беззащитной жертвой была, разумеется, воспитательницей. Очевидно, она проводила с девочкой регулярные обучающие работы... насилуя ту резиновым членом прямо малышку в её маленький зад. Крошке это не нравилось — бедняжка сильно кричала, слезы ручейками стекали из-под повязки, закрывающей девочке глаза, но несмотря на это воспитательница, очевидно попросту игнорируя все крики девочки, при том не меняя своего надменного выражения лица, продолжала удерживать малышку своими покрытыми латексом перчатками за попку и не переставала входить и выходить из маленькой дырочки бедолаги своей членонасадкой; работая резиновым членом как поршнем, воспитательница прямо на камеру придавала выражению "выбить все дерьмо" совсем новое значение, а её маленькая ассистентка, невольно активно помогающая ей в этом, безумно извивалась и визжала от боли, брызгая слюнями на кровать перед собой — правда все безрезультатно; порвать крепкие верёвки, которыми она была связана, у крохи не доставало сил. Маленькая спинка малышки от боли и её усердий вырваться покрылась потом, а на попке крошки, как только женщина-насильник слегка подвинулась, мне стали заметны красные полоски от ногтей воспитательницы, царапающих юную кожу бедняжки даже через перчатки. Довольный зрелищем, но с каменным лицом, я снова переключил канал экрана.
Новое изображение, отобразившееся на мониторе, демонстрировало уже совсем новый вид из-за решётки, о чем свидетельствовали железные прутья, преграждающие почти треть обзора камеры. Сам же главный объектив был нацелен на воздухе у стены безвольным тельцем висела маленькая девочка — причём висела она подвешенная и за руки, и за ноги, выглядя при этом донельзя униженно и жалко. Спутанные и грязные волосы малышки ещё больше придавали крохе вид самого настоящего узника, однако это было не совсем так — девочка не просто висела на стене; в киску малышке был вставлен небольшой факел, ровно и ярко горящий, однако едва освещающий кучу маленьких головок со спутанными волосами под девочкой, позволяя мне лишь едва различить пускающие слюни, пустые, ничего не выражающие лица неподвижно стоящих рядом друг с дружкой, подобно зомби, малышек внизу девочки-факела. Однако мне было видно хорошо одно — из-за решётки были видны новые камеры, в которых были новые девочки-зомби, стоящие неподвижно; и таких камер было очень много, даже несмотря на то, что камера не могла показать мне все подземелье. Иначе говоря, возвращаясь снова к малышке, висящей на переднем плане, можно было смело сказать, что девочка, висящая в кандалах, была лишь неким элементом декора, а не главной картинкой, которую показывала камера — размещённые в подобном "подвешенном состоянии" через равные промежутки подземелья безвольно обвисшие девочки, в чьи киски так же были воткнуты факелы, точно подтверждали это предположение. Я снова нажал кнопку, переключая изображение.
Новая камера демонстрировала все то же подземелье. Правда эта часть, в отличие от предыдущей, была намного больше и намного более подвижной. Главной деталью, которую отображала камера, была цепочка из маленьких девочек, которые стройным маршем с безвольными лицами маршировали вперёд по просторному коридору. На шее каждой малышки был железный ошейник, к которому крепилась именная бирка и небольшое отслеживающее устройство, в руках девочек были кирки и лопаты. Сами малышки выглядели ужасно грязными и уставшими, однако марш их не сбивался — шаги крошек были на удивление однотипными и ровными, словно бы малышки годами обучались этому.
Конвой марширующих по подземному коридору девочек контролировали стоящие каждые десять метров надзирательницы — плётки в руках женщин то и дело поднимались и отпускались вниз на размеренно шагающих милашек, оставляя на их тельцах красные полоски. Сами девочки на это не обращали никакого внимания и продолжали свой марш, плавно приближаясь к железной двери, которую караулили ещё две воспитательницы и в порядке своей очереди довольно скоро исчезали за ней, вовсе пропадая с камеры. Довольно скоро я ещё раз переключил канал.
Новый экран все так же демонстрировал подземелье, но на этот раз он демонстрировал его с весьма интересного ракурса. Женщина, очередная воспитательница, буквально у самого объектива камеры, сидела над ведром с водой и, судя по всему, явно не просто так сидела — всего через долю секунды взятый крупным планом анал дамы расширился, выпуская из себя паровозик говна, который с довольным булькающим звуком вскоре упал в воду. Сразу вслед за этим показалась и желтая струя — женщина помочилась в это же ведро. Однако самое интересное началось лишь вслед за этим.
Отсалютовав в камеру, словно бы зная, что я на неё смотрю, воспитательница подняла с пола ведро и резким взмахом вылила его содержимое прямо на каменный пол за решёткой подземелья, окатив им и стоящих в клетке малышек, стоящих как зомби. Это оказало на крох пробуждающий эффект — куколки зашевелились, медленно и сонно, но вскоре уже первая девочка полностью пришла в себя, а за нею и вторая, и третья... Тут уже за железными прутьями началось активная возня и движение, и камера, скорректировавшая свой прицел по моему клику, отчётливо показала мне группу девочек, вставших на колени, толкающихся между друг другом на полу — при этом головы всех малышек были опущены вниз, к быстро убывающей через каменные плиты подземелья желтоватой лужице — экран вывел мне чёткое изображение того, как крошки слизывали с пола жёлтую сальную воду, старательно проводя своими язычками по полу, пытаясь собрать всю влагу вплоть до последней капли. Особенно мне понравился момент, когда камера слегка подвинулась вбок, демонстрируя мне одно милое невинное личико девочки, униженное и истекающее слезами, девочки, слизывающей грязную влагу, расположенное прямо рядом с упавшим неподалёку куском дерьма воспитательницы. С улыбкой я снова щёлкнул на кнопку, вызывая на экран очередное изображение.
Новая камера показывала что-то непонятное — отчасти из-за того, что в этой комнате было намного темнее, чем в предыдущих, видимость на камере была ещё хуже, чем обычно. По крайней мере, мне так показалось по началу, но уже через пару секунд изображение на камере сильно прояснилось, во весь монитор демонстрируя мне большую задницу воспитательницы, которой та, за секунду до этого, целиком перекрыла камере обзор. И я бы мог посмотреть, чем там таким интересным занимается эта воспитательница, но в этот самый момент малышка, все время непрерывно скачущая на мне, смогла вызвать у меня новый оргазм, правда, намного слабее предыдущего.
"Ммм..."
Я тихо простонал, косо проглядывая на камеру, где воспитательница с большой задницей хлестала по маленьким грудкам привязанную к железному коню малышку, одновременно вместе с тем спуская в нутро своей тяжело дышащей малышки второй заряд своей спермы. Все время, пока я спускал в её горячие внутренности свой второй заряд, девочка любовно смотрела на меня. Казалось, она могла смотреть на меня так вечно.
"Я люблю тебя папочка."
Едва я закончил сливать в неё свою сперму, уже в который раз прошептала мне малышка. Но в этот раз я не был настроен на её ласки — напротив, теперь была моя очередь развлекаться, а не её; потому я лишь хмыкнул в ответ на её слова, а затем, размахнувшись, внезапно заехал мощной оплеухой прямо по щёчке девочки и дождался её незамедлительной реакции.
С непониманием схватившись ручками за место, по которому я ударил, крошка с испугом посмотрела на меня.
"Папочка? Я сделала что-то не так?"
Я улыбнулся. Почти сразу же.
"Вовсе нет. Просто я думаю, что нам пора поиграть всерьёз."
С этими словами, больше не проронив ни слова, я взял сдавленно пискнувшую малышку за горло и, стянув её с себя, поднял её тельце вверх, все так же держа его за горлышко — от нехватки кислорода девочка закатила глазки вверх, что-то прохрипев; маленькие ножки милашки забавно заболтались в воздухе. Однако провисела она в таком положении недолго. А именно — ровно столько времени, сколько мне потребовалось мне встать. Затем, едва встав со своего кресла, я тут же грубо бросил на освободившееся сиденье крошку, а та, явно не понимая такой резкой перемены в моем настроении, боялась даже дёрнуться, почти беззвучно слезливо повторяя "папочка".
Что я делал с малышкой следующий час я описывать не стану. Достаточно будет сказать лишь того, что, когда я закончил разрабатывать её маленький зад, накачивая его своей спермой и проделал с ней ещё около десяти различных весёлых вещей, все, что она могла делать после этого — это безвольно и тоскливо валяться на полу, как сломанная кукла, пока из всех её дырок и по её волосам тоже стекала и вытекала сперма, вперемешку с кровью. Повторять своё заветное "папочка" крошка перестала уже на второй минуте, заменив это слово словом "больно! Больно!", а вскоре позабыв и его и просто завизжав от боли.
Теперь, по прошествии же всего лишь одного часа, в любом случае эта поломанная кукла меня больше не интересовала — одноразовое развлечение с ней закончилось пусть и весело, но на этом был конец. От своих старых игрушек надо уметь избавляться.
"Эта уже готова. Выпускайте остальных. Всех сразу."
С улыбкой глядя на неподвижное тело девочки, сказал я, и снова, как и всего пару часов назад, приятный женский голос ответил мне.
"Да, сэр."
Я тут же перевёл взгляд с не двигающейся малышки в сторону, окончательно бросив её в темноте комнаты одну, безвольную и беспомощную, а в это же время из темноты комнаты с той стороны, на которую я обратил свой взгляд, послышался множественный писк открываемых электронных замков — звук, который я теперь услышал уже второй раз за день. И снова, второй раз за день, я вскоре услышал топот босых ножек, но на этот раз топот этот исходил точно не от одной малышки, а, скорее, от целой толпы девочек. И снова, второй раз за день, из темноты комнаты, из кучи непонятных силуэтов маленьких фигур, приблизившихся, но не решающихся подойти, из всех теней, сгрудившихся в темноте возле света от мониторов, подобно теням у костра, к моему креслу вперёд сделала маленький шажок один силуэт. Вот только вся разница от первой такой же ситуации заключалась в том, что за этим первым силуэтом тут же на свет последовал второй, а за ним вышел и третий, и четвёртый... вскоре вся комната наполнилась одним неуверенным и дрожащим словом, сказанным одновременно десятками милых маленьких ротиков.
"Папочка?"
* * *
Видео на экране замерцало, а затем вновь пришло в норму. На этот раз "нормой" было лицо женщины — лицо одной из воспитательниц, широко расплывшееся в улыбке.
"Дорогой Виктор! Сегодня ты выпускаешься из нашего садика... и мы все очень рады за тебя. Ты стал уже таким большим..."
Голоса одобрения раздались слева и справа от женщины — все воспитательницы, присутствующие сегодня на выпуске Виктора, были едины в своём мнении. Однако воспитательница на сцене не смотрела на них. Самозабвенно она продолжала говорить свою речь, смотря куда-то вперёд, нацеленная своими глазами прямо в камеру.
"Виктор, ты... Я всегда буду с улыбкой вспоминать точь день, когда ты в первый раз назвал меня шлюхой и пнул своей ножкой в живот и я..."
