Конец Четвертой части
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Гуманитарная интервенция
...А родиться бы мог в Новегороде или во Пскове я,
На ином рубеже, при ином повороте судьбы,
И вести новгородскую армию к стенам Московии,
Где бесчестье в чести, где предателей славят рабы.
Где плюгавый упырь, плешь прикрывши татарскою шапкою,
Зло пирует в Кремле, без вина душегубствами пьян,
Где герой палачу салютует кровавой культяпкою,
И князья жирнобрюхие лижут монарший сафьян,
Где раздавлена вольность ударом кровавого молота,
Где оболгано все, что не вышло отнять и украсть,
Где Иван Калита прятал в погреб иудино золото,
Где пред властью трясутся одни, а другие — за власть.
С четырех бы сторон подойдя к окаянному городу,
Створки Спасских ворот мы бы вскрыли варяжским мечом,
И кремлевских бояр из палат потащили за бороду,
Да швырнули б со стен вместе с их азиатским бичом.
Юрий Нестеренко
Густой волной удушливаго страха
затопленъ Кремль до башенныхъ орловъ:
горитъ на Вор? шапка Мономаха
под грозный гулъ святыхъ колоколовъ.
Дрожитъ антіхрітстъ: в?роны, закаркавъ,
слюну роняя, кружатся надъ нимъ.
Безсильна ложь его ерсіарховъ,
что над его главой сіяетъ нимбъ.
Онъ раздаёт приказы батальонамъ,
народным гн?вом иноплошь т?снимъ,
но кругъ него давно смердитъ палёнымъ,
и даже приснымъ душно рядомъ съ нимъ.
Вадим Седов
Из тюрем грянут общим хором
И арестанты, и конвой,
Когда вернусь я в этот Город,
Вернусь как царь и как герой.
Михаил Кочетков
Глава 37
Будьте осторожны со своими желаниями - они имеют свойство сбываться
Чтобы продать что-нибудь ненужное, нужно сначала купить что-нибудь ненужное, а у нас денег нет.
Мультфильм
"Трое из Простоквашино"
По исчислению папы Франциска 31 декабря 1563, в ночь на 1 января 1564 года.
Новгородские земли, Валдай. Штаб Восточного фронта
Полночь
— Значит, ничего еще не закончилось? — Иоанн перевел тяжелый взгляд с Джона Ди на Джуниора; валлиец, конспиративно переодетый в русские меха, смотрелся в них на диво органично — эдаким святочным Дедушкой Морозом, тогда как в облике начразведки, даже и обмундированного в армейский стеганый тегиляй б/у, всё равно проглядывала какая-то подозрительная иностранщина. — И "Валькирия" ваша стремит полет свой неведомо куда?
— Увы, Ваше Величество, — печально развел руками звездочет. — Отстроенная мною астральная связь между Попугаем и Человеком-Серебро — нашим Человеком-Серебро — слабеет и истончается с каждым днем. Нам удалось на некоторое время, при помощи нашего двойника, ввести в заблуждение звезды и мировой эфир, но долго это не продлится...
— А когда связь та ослабнет совсем, Попугай захочет вернуться к прежнему хозяину? — уточнил Грозный.
— Во всяком случае — может захотеть. Или просто улетит куда глаза глядят: что станет твориться в той бедной птичьей голове, когда силы "старой" и "новой" связи уравновесят друг дружку, нам неведомо. И по какой причине приостановилась та "протечка из будущего", и надолго ли это — неведомо тем более...
— К счастью для нас, — вступил в разговор Джуниор, — по оперативным данным Сильвер, прежний хозяин попугая, сейчас вместе с Годуновым в Вышнем Волочке, в расположении ихнего Западного фронта. А наш Серебряный с Флинтом — ну, если звезды нам не врут, — (с этими словами он кивнул в сторону Ди), — по-прежнему скрывается где-то в Москве, не выходя ни с кем на связь. Это, конечно, то самое "цыганское счастье" — что эти двое, волею обстоятельств, оказались поодаль друг от друга, но... Короче, у нас возник план — и план этот мы сочли необходимым незамедлительно довести до твоего сведения, государь.
— Докладывайте, — хмуро распорядился Иоанн. — Кто из вас начнет?
...Да, конечно: излагаемый Ди план был чистым и незамутненным безумием — но разве не безумием было и всё ему предшествовавшее? Да, конечно: действовать (если уж действовать) надлежит молниеносно — и понятно почему начразведки со звездочетом домчались сюда, к нему на фронт, загнав сменных коней и едва стоя на ногах от усталости и недосыпа. И да, конечно: выбирать, похоже, не из чего...
Интуиции своей Иоанн доверял вполне, а та сейчас подсказывала: "Твой утлый челн попал в стремнину, выгребать против течения всё равно не выйдет, да и не нужно — а нужно отдаться тому течению, лишь подправляя курс ударами весла". Сейчас течение то принесло его на Восточный фронт, куда им еще раньше был отправлен глава генштаба Басманов-старший — поближе к Москве, елико возможно, ибо всё решится вскорости именно там. Не в Новгороде, где так некстати надумал своевольничать Сенат, а митрополиту Новгородскому и Ливонскому Филиппу придется, похоже, вернуть должок — отставив дела своей церковной реформы, напрямую вмешаться в государственную политику; не в Иван-городе, где сейчас плетут интриги, взывая каждый к "восточному варяжскому побратиму" и суля тому златые горы, дипломаты стоящих на грани очередной войны Швеции и Дании; не в Кракове и Вильно, где поляки решили-таки поглотить Великое княжество Литовское посредством Унии; не в Полоцке, где госсекретарь Висковатый ведет сейчас секретные переговоры с православными литовскими князьями, до крайности недовольными перспективой такой унии — а в Москве. В чертовой Москве, где творится сейчас вся эта непонятная и пугающая чертовщина...
Ди между тем закончил:
— Что скажете, Ваше Величество?
— Неожиданный поворот, — усмехнулся Иоанн. — Ладно: будем считать, что способ вымести весь этот волшебный мусор обратно за порог цивилизованного мира — найден... Но вот вопрос: в этих новых обстоятельствах — готовы ли английские союзники по-прежнему быть с нами заодно?
— Я действую именем королевы; до сих пор все действия те ею вполне одобрялись, и никаких отменяющих эти мои полномочия приказов из Лондона не поступало, — качнул головою Ди. — Но ваши опасения понятны и справедливы, Ваше Величество: королева не всемогуща, а в Лондоне хватает близоруких политиканов и торгашей, норовящих... как это по-вашему — "На грош пятаков наменять"? Так что — да, лучше бы поставить их всех перед свершившимся фактом!
— Ладно, быть по сему, — упало, итожа долгое-предолгое молчание, царское слово. — Но от необходимости завладеть Попугаем — живым попугаем! — это нас всё равно никак не избавляет, — (звездочет в ответ лишь руками развел), — так что... Иди поспи хоть пару часиков, Джон Артурович — а оперативные детали мне пока начразведки доложит.
...Если просуммировать собранные и рассортированные Джуниором разведданные, выходило вот что. Годунов в сопровождении Сильвера добрался до пограничного Вышнего Волочка, намереваясь вроде бы поднять расквартированный там корпус Салтыкова, дабы безотлагательно вести его на охваченную смутой Москву. В чем, однако, не слишком преуспел: Иван Алексеевич, даром что примыкал прежде к "годуновской партии" — человек крайне осторожный и увёртливый, а доходящие из Москвы вести — крайне смутны и противоречивы...
— И что о той, сегодняшней, Москве мы знаем точно?
— Вот тут появились очень важные новости, Государь. На конспиративный контакт с нашей московской сетью вышел генерал Вологдин — тот самый, что уничтожил штаб-квартиру упырей на Лубянке, а сейчас возглавляет оборону годуновцев в центральных кварталах Москвы. И он раскрывает перед нами все свои карты: да, терять им нечего и они будут драться до конца, но положение их отчаянное; надежды на подмогу от Салтыкова тают с каждым часом (он так и пишет: "Трусоват был Ваня бедный"); он отправляет в Вышний Волочек воеводу Бельского — человека решительного, популярного в войсках и к тому же имеющего личные счеты с упырями — с тем, чтобы тот сместил Салтыкова, взял под контроль Западный фронт и поспешал с тамошними полкАми в столицу; для чего запрашивает нас о перемирии — на любых условиях. Завершает же он свое сообщение так, дословно: "Личное появление в Москве законного государя поменяло бы здешнюю ситуацию до неузнаваемости".
— А перемирие-то они с кем собираются заключать: с "законным государем" или с "Ливонским вором"? — усмехнулся Иоанн. — Да и кто, собственно, те "они"? — у них же там сколь-нибудь законной власти сейчас вообще не осталось!.. Но что любопытно: этот, сражаясь в Москве, переговорами о хотя бы перемирии озаботился в первую голову, а вот Годунов, который день уже сидя в Вышнем Волочке — так и не удосужился.
— Именно так, Государь! Годуновец Вологдин — человек, вообще-то, совершенно не склонный к беготне из лагеря в лагерь — поставил, похоже, крест на своем бывшем начальстве, и договаривается с нами через его голову так, будто того уже нету вовсе. Сообразил, видать, что начальство сие как-то больно уж вяло разыгрывает в переговорах с Салтыковым все те московские козыря, что он насдавал им, quantum satis, своим геройством...
— Это ведь тот самый Вологдин, — уточняющее прищурился царь, — что по ходу "Валькирии" получил, через Бонда, документы о "серебряной империи" Годунова в английских банках? Ну так он всё понял правильно: они там, в Москве, просто-напросто — хвост, отброшенный убегающей ящерицей для отвлечения внимания врага от себя любимой. Боярин оставил всех их на съедение упырям — списал этот актив как безнадежный, а сам рванул, на пару со своим "двойным ключом" Сильвером, к своим окнам на границе. Сколько у него тех окон, кстати?
— Два на здешней и три на Польской, — доложил начразведки. — Это те, что нам точно известны, а так-то он их, конечно, заготовил больше: человек предусмотрительный...
— Значит — никакой гарантии, что мы сумеем все их перекрыть; ну а дальше — из Лондона выдачи нет, хоть союзники мы, хоть кто... Но на вещего попугая Сильвер решил для себя — плюнуть? Как так?
— Ему пришлось выбирать: или дезертировать и оставаться в охваченной смутой Москве — разыскивать, самому при этом скрываясь ото всех, чертову птицу-говоруна, или продолжать службу при одном из богатейших людей мира — правой его рукой и, в некотором смысле, совладельцем его состояния. И наш капитан бравый, но отставной здраво рассудил, что более счастливого билетика тот попугай ему всё равно не вытянет...
— Но появление на фронте Бельского может здорово поменять всю расстановку сил, — кивнул Иоанн. — И прав Ди: "Действовать (если уж действовать) надлежит молниеносно"... Кстати: он что-нибудь знал об этих шпионских новостях из Москвы?
— В том-то и дело, что нет, Государь!
— Но опять угадал, колдун чертов...
Но тут как раз в дверь протиснулся без доклада заснеженный тегиляй: "Едут!!" Иоанн, чертыхнувшись в сердцах, отослал ординарца и вновь обернулся к начразведки:
— Что-то там стряслось у Ивана Михайловича в Полоцке, на переговорах с литвинами. Столь важное и срочное, что он прервал те переговоры и скачет сюда ко мне во весь опор — за новыми инструкциями и полномочиями. Ну и вот — доскакал, похоже... Перекуси-ка по быстрому перед совещанием — а вот поспать тебе, уж извини, не придется.
Собрались через полчаса в столовой для офицерского состава при штабе (местные величали сие помещение "трапезной" — видимо, как раз по причине затрапезности оного). Оглядев расположившихся за тем наспех протертым обеденным столом Висковатого с обоими Басмановыми, Иоанн поймал себя на странной мысли: а ведь состав совещания почти тот же самый, что в достопамятную рижскую ночь, с которой всё началось — ну, минус Филипп и плюс Джуниор; всё возвращается на круги своя?..
Итак, у православных литвинов обнаружился сильный и харизматичный лидер; точнее сказать, лидер этот лишь сейчас счел нужным показаться из-за кулис, где оставался все предшествующие месяцы, и лично прибыл в Полоцк — инкогнито и сугубо секретно. Им оказался, как и предполагал Иоанн, князь Острожский — воевода Киевский и Покровитель Веры Православной.
Константин Константинович Острожский, сын Великого гетмана литовского Константина Ивановича — крупнейший магнат Великого княжества, в чьих владениях одних лишь городов-местечек три сотни с лишком, а селам он, небось, и сам счет потерял. Король весьма дальновидно (как ему поначалу казалось) выдал Константину Константиновичу привилей на воеводство в Киеве — чтоб подальше и от столицы, и от его владений, располагающихся на западе Княжества: в Подолии, Галиции и Волыни, — но князь и это, ссыльное по сути своей, назначение умудрился обратить себе на пользу.
Киев, "Матерь городов русских", перманентно разоряемый то набегами крымчаков, то разборками своих (и неизвестно еще, кто хуже...) пришел к тем годам в полный упадок и являл собою заштатный городишко у границ Дикого поля. Острожский, однако, благодаря своей энергии и своему богатству, умудрился за считанные годы обратить сию задницу мира в один из центров Просвещения на востоке Европы и, одновременно, в один из центров православной мысли — привечая у себя ученых и неортодоксальных богословов (уж чего-чего, а свободы в том его Киеве хватало), открывая светские школы и типографии при монастырях (пытался даже, прохиндей эдакий, переманить к себе его, Иоаннова, главнопечатника Ивана Федорова).
Неудивительно, что у воеводы сложились на этой почве весьма неприязненные отношения с главой Киевской митрополии. Митрополит Киевский, Галицкий и всея Руси Сильвестр (в миру Стефан Андреевич Белькевич), едва умеющий читать-писать крепкий хозяйственник, сделал фантастическую церковную карьеру, сроду к той Церкви не принадлежа. Служил себе Белькевич в Вильно королевским скарбником и ключником, был в фаворе, и вот, по кончине настоятеля тамошнего Троицкого монастыря архимандрита Алексия, он в добрую минуту выпросил себе у короля Сигизмунда-Августа тот актив "в управление" — продолжая оставаться на королевской службе, но именуясь при этом еще и титулом "настоятель".
Схема понравилась, и в 1551-м, после смерти митрополита Макария, добрый король тем же манером пожаловал верному слуге своему и всю Киевскую митрополию тож. Особую пикантность ситуации придавало то, что Белькевич был объявлен "нареченным митрополитом", оставаясь еще при этом в светском звании и продолжая носить свое мирское имя. Лишь к 1556-му он удосужился-таки принять монашество с новым именем и, не проходя предыдущих степеней церковного служения, сразу занял митрополичью кафедру.
Ясно, что назначенный таким способом архипастырь отличался крайней сервильностью. Поскольку Сигизмунд-Август благоволил тогда протестантам-кальвинистам, Сильвестр, держа нос по ветру, превратил свою собственную епархию, Новогрудское воеводство (именно там исторически располагалась кафедра митрополита Киевского, Галицкого и всея Руси) в настоящий рассадник протестантизма: за недолгий срок из тамошних шести сотен православных шляхетских семейств в кальвинизм перешли, "добровольно и с песнями", более пятисот. И совсем уж восхитительная история вышла с назначенным им на епископскую кафедру в Киев Николаем Пацом: тот, оглядевшись и принюхавшись, быстренько сложил с себя сан и сам перекинулся в более милый сердцу королевскому протестантизм...
