— И поговорки про вас, “тернист как Тёрн”, на пустом месте? — не согласилась Люц.
— А бес знает, я её, кроме семьи, и не слышал нигде, — признался я.
— Есть такая, — покивала Мила. — Но Люц, Ормоша дело говорит, нет ни правил никаких или ещё чего подобного. И высший свет, — хмыкнула она. — У нас родные трудятся раза в два поболее, чем любой служащий. Кроме, — с подозрением уставилась она на меня.
— Да, тут я отличился, блюду занятость фамильную, — сам посмеялся я. — В общем, все это ерунда, родные мои — самые обычные люди, кто бы что ни говорил. Тернисты, конечно, что да, то да, — признал я. — И вообще, сударушки вы мои, собираемся, нам сегодня на свидание к Всеславу Изяборовичу явиться надо.
Правоту речей моих мудрых признали, собрались, да в Академию отвезлись. А я мимоходом пожалел, что диплицикл с теперешнего времени будет более простаивать. Так-то я до службы нередко на нем добирался, с пассажиркой, а вот теперь втроём придется. Коляска-то на одного, а за спиной ежели — неудобно. Да и это мне переодеться не проблема, а даме — событие.
Впрочем, пожмякав потихонечку подруг, решил я, что и так недурно. Ну и заявились мы всей троицей к Всеславу Изяборовичу, у которого за широким столом обнаружились Остромир и Лавр. Очевидно, как непосредственное начальство двух из нас, заключил я.
Поздоровались, причём милино фамилиё Глава назвал верно, да и остальные поздоровались. А после перешли непосредственно к делу.
— Давайте, Ормонд Володимирович, сначала с наградами разберемся, — начал с важного Изяборыч. — В проекте вашем две сии барышни задействованы были, — на что я веско покивал. — Да и вы слушателем значитесь. Но использовали вы в осуществлении проекта своего ресурсы Полиса…
— На патентование не претендуем, — сразу отрезал я. — В рамках направлений исследований есть идеи, но основополагающие принципы — передаются Полису и Академии.
— Достойно и также награды достойно, — покивал Глава. — В любом случае, выплаты вам от Полиса пойдут как единоразовые, так и регулярные. С объемами определимся, в свете ваших слов. Производиться будут вам лично, распределите сами. Если барышни не возражают, — на что девицы головами помотали. — Вы, как я понимаю семья? — уточнил он.
— Трио, официальное, — подтвердил я.
— Что ж, значит с этим определились. Далее, ваши предложения приняты, в рамках разделения исследований, — с этими словами Изяборыч на девиц глянул, очевидно, мысля их удалить.
Полюбовался на мою морду тернистую с челюстью выпяченной и не стал вопрос поднимать. А то действительно, семья, пахали, как проклятые, все вместе, а тут “выйдите”.
— Однако, есть препятствия в осуществлении вашего пожелания курировать направление, — напряг меня Глава. — Дело в том, что руководство предстоит людьми, зачастую десятилетиями в учёбе подвизающимися. И поставить вас над ними, в звании слушателя, я решительно не могу, — веско заключил он.
Так, началось, подумалось мне. “Я вам гарантирую” забыли, “Закон Полиса” стал уже побоку. Ну ладно, дорогие чиновники, внутренне оскалился. Бес с вами, а пакеты с информацией поедут во все возможные Полисы. И сам доставлять буду. Ну вот же подонок, злобился я, широко оскалившись Изяборычу. Ладно, предполагал и готовился, а люди есть люди, мысленно успокаивал я себя. И денежки мне в том не помешают.
Мила явно что-то почувствовала. То ли сердцем, то ли попой, нахмурилась и ладошку мне на предплечье положила, Люц просто нахмурилась.
— Посему, нужно вам становиться академиком, иного выхода я не наблюдаю, — продолжил Глава, несколько сбив мои порывы. — Скажите, Ормонд Володимирович, в какой дисциплине вы достаточно искусны, дабы экзамен, пусть упрощённый, сдать? Поблажек не будет, но в рамках сложившейся ситуации — одна наука. Любая, по вашему выбору. Не сомневаюсь, что автор вашего проекта познания хотя бы в одном направлении имеет достаточные, — выдал глава, ввергнув меня в пучины размышлений.
То есть, выходит не “обман и грабёж”, а проверка (наверное). Да и прямо скажем, утрясание иерархических моментов, поскольку в чём Изяборыч прав, так это в том, что недовольных будет тьма. Ежели я “гениус” — то моё положение над собой примут, но и гению надо это доказать, причём не “кроликом из шляпы”.
Ну, положим, вариантов-то у меня нет, ежели экзамен сдавать. Математика, кою я и ранее знал для профессии достаточно, да и последнее время освежил память и поднатаскался немало. Всё остальное — либо отсутствует ныне как “науки”, либо я излишне поверхностно знаком.
— Дисциплины математические знаю я в достаточной мере, — отвествовал я.
— Уверены? Вроде бы и патент у вас по химии и идеи с выпрямителями, — удивился Глава.
— Уверен, Всеслав Изяборыч. Химия и иные дисциплины изучены мной поверхностно или весьма узко. А использования их сродни озарению. В математике же я разбираюсь достаточно, дабы названые вами испытания сдать.
— Вам виднее, Ормонд Володимирович. Седмицы вам на подготовку к испытанию и отдых хватит? — осведомился Изяборыч.
— И да, Люциночка, поздравляю тебя и отпуску тебе декаду, более не могу, — проскрипел Остромир, на что Люц деду с благодарностью кивнула.
— Седмицы хватит, — прикинул я. — А вот остальные…
— А вот к остальным вопросам вы подключитесь после отдыха и экзамена, — отрезал Изяборыч. — А вопрос с вашей идеей обсуждается на самом высоком уровне. И не опоздаете, пока бюрократия тянется, — улыбнулся он на моё выражение морды.
Ну, похоже, что так, несколько расслабился я. Вообще, ежели подумать, глава и так на немалое нарушение правил академических идёт: академик по одной науке — вещь невозможная, либо эфирное оперирование на уровне высоком потребно, либо смежные направления наук иных.
А у меня выходит всё же награда, но не как я ожидал, а более разумная. Вот в чём Глава прав, так это в том, что служить мне без экзамена тяжко будет. Саботаж не саботаж, а забастовку италийскую сотрудники, годами положение академика выслуживающие и выучивающие, устроить могут.
— В кассу довольствия зайдите, — подал голос и Лавр, передавая мне несколько листов со стола. — И, Ормонд Володимирович, видно, и закончилось моё кураторство, — пожал он мне лапу. — Удачи вам и дальнейших успехов, — пожелал он.
На том мы и покинули кабинет. В кассе, кстати, нас осыпали, нужно сказать, весьма щедро, деньгами. Например, налоговое бремя с нашего особнячка мы точно снимем (что я, собственно, тут же и сделал, благо касса и в качестве представительства мытной Управы функционировала). И ещё осталось, причём немало. На предложение “поделить” девчонки дружно ответили отказом, значит, положу в тумбочку да будем брать по необходимости, решил я.
— Куда мы теперь? — осведомилась моя овечка, смотря на задумавшегося меня.
— Вообще, домой можно, — прикидывал я. — К родственникам ранее вечера смысла ехать нет. Но мне вчера Даросил Карлович одну вещь напомнил, — ухмыльнулся я. — Да и навестить ряд лиц не помешает. В общем, я бы, пока время есть, в Посольскую Управу заехал. А вы…
— А мы с тобой, — выдала Люц, поддержанная милиным кивком.
Ну, хотят — так пусть будут, не помешают, заключил я. Отфонил в отчий дом, где Авдотья уверила, что мне и моим спутникам рады в любое время, распоряжение отца. И что предупредит его о вечернем визите.
На чём с домоправительницей распрощался. Направились мы в Посольскую Управу, где был ещё один момент. Несколько мной не то, чтобы забытый, просто неучтённый. А именно, я до сих пор был служащим Посольской Управы, пусть не на жаловании. Соответственно, никаких пропусков-сопровождающх было не потребно. Более того, Милу я провел вполне “под свою ответственность”.
Ну направилась моя корыстность, первым делом, за премией, мной полученной, да за делами позабытой.
Серонеб Васильевич обретался на складе, был всё так же жив, здоров и жадность свою источал столь мощно, что, казалось, затоплен ей весь этаж. Узрев морду улыбчивою мою, в лике жадина переменился, карманы свои охлопал (вот гад, подумал я. Никогда не брал ничего без дозволения и соответствующих бумаг!).
— Зачем припёрся, бес ехидный? — обвиняюще простёр в мой адрес перст Серонеб. — Не будет тебе нынче поживы, — злобно ликовал он.
— И вам здравия, Серонеб Васильевич, — широко оскалился я. — Я за премией своей, залежалась, мыслю, у вас.
— Премию ему, — буркнул жадина. — Стой и жди. Устроил из управного склада хранилище, давно забрать следовало, — бурчал он, удаляясь в недра складские.
— А это… — лупала широко раскрытыми глазами овечка, на наш диалог.
— А это нормально, — ответствовал я. — Серонеб Васильевич — уважаемый служащий, в годах. И жадина и скупердяй столь феерический, что законам мироздания это противно. Ну а я, как с законам мироздания живущий в согласии, с этим чудовищем, олицетворяющим жадность непотребную, в меру сил боролся, — веско покивал я.
— Ой, скажешь же ты, Орм, — возразила Люц. — Бережлив Серонеб Васильевич, но его должности сие пристало. А так выдаёт всё потребное.
— А потому и выдаёт, — снисходительно воззрился я на подругу, — что усилиями моими неимоверными был сей змей жадности повержен. Год с лишком изнемогал я в борьбе тяжкой, — воздел я перст.
— Бес ехидный! — послышалось из недр склада.
— Вот, доселе ярится и огрызается, — веско покивал я. — А коли не потуги мои, не то, что получить что-то вы бы не смогли, — обратился я к Люц, — но и самих бы вас сей муж заскладировал, вместе с Управой.
Мила личиком порозовела и звуки заиздавала подозрительно хрюкающие. Чем, несомненно, учитывая моё семейное прозвище, оказывала мне моральную поддержку. И мудрость мою признавая.
Тем временем из недр складских явился Серонеб, с мордой столь кислой, что я бы за молоко опасался, будь оно при нас. В лапах сей жадина нёс мою прелесть, да и коробочку дарственную, с приспособами для чистки и боезапасом, видимо.
— Именной, владей, — выдал жадина. — И глаза бы мои тебя, Орм, не видели. Впрочем, не в управе ты ныне.
— Позволю себе вам возразить, Серонеб Васильевич, — широко заулыбался я. — Значусь я служащим управным, в отпуске без содержания. Так что увидимся ещё. Удач вам и благолепия, да жадности поменее, — выдал я.
И покинули мы складские помещения, пока собеседник клювом щёлкал, будущее свое щедрое и радушное представляя. А я любовался на щит золотого металла, на гаковнице закрепленный:
Пулемёт Максим.
Наградное орудие, выданное Ормонду Володимировичу Тёрну, в знак признания заслуг в деле мира между Полисами и проявленной доблести.
Это, выходит, хмыкнул я, наградное, именное личное оружие. С которым я, уже в голос хрюкал я, в рамках Полиса Вильно имею право невозбранно являться хоть на приём, хоть в терму, хоть на бал. Девчонки мысль, мной произнесённую, выслушали, оценили. Впрочем, не вечно смеяться, так что Люц задала резонный вопрос:
— А ныне мы куда?
— Сначала навестим Артемиду Псиносфеновну, проверим, не занята ли, — ответствовал я.
— Да, стоит, хорошая она, — покивала Мила.
— А после, — прикидывал я. — Я вас, наверное, в трапезной оставлю, да Добродума Аполлоновича навещу. Хоть леший он, — припечатал я начальство бывшее.
На том и порешили. Артемида была на месте, но график плотный, так что пообщались мы всего полчаса, хоть и весьма приятственно. А после я девчонок своих в трапезной усадил, да и направился проверить обиталище эфирной твари.
Кстати, наличие на плече гаковницы встречные-поперечные отмечали, да и мимо моей персоны прошмыгивали. Что мне настроение немало поднимало, невзирая на странный взгляд Артемиды на гаковницу и такой спич:
— И ведь нет у вас, Ормонд Володимирович, проблем ни с длиной, ни толщиной, ни с силой мужской, — выдала она. — Видно, ошибочно и неполно суждение о реакциях компенсирующих, — задумчиво кивала гетера.
Юлия Афанасьевна у врат в лешую обитель свой пост бессменный несла. Поприветствовала вполне тепло, в наличие за вратами леших всяческих меня уверила, да и препятствовать проникновению не стала. Засунул я в приоткрытую дверь морду лица своего, да поприветствовал начальство бывшее.
— Здравия, Добродум Аполлонович. Вот вы меня не ждали, а вот он я у вас, — выдал я.
Леший на физиономию мою повзирал с мордой каменной. Но за запястье себя ущипнул, тварь эфирная, я видел. Вздохнул тяжело и выдал:
— Заходите уж, раз пришли, Ормонд Володимирович, и вам здравия, — выдал он, после чего лицом всё же перекосился, гаковницу узрев и полюбопытствовал. — Что сие?!
— Орудие наградное. — с похерчелом отвествовал я. — Знак, сие удостоверяющий, имеется, доступно для ношения мной в любых местах Полиса, — скромно порадовался я.
— Бардак какой-то, — растерянно взирал Леший на табличку. — Ну, хоть не мортира осадная, и то славно…
— И не говорите, Добродум Аполлонович, — сочувственно покивал я. — Не наградили, жадины такие, — ну и уместился я на кресло напротив Лешего, с некоторой ностальгией, да и радостью, что не угробился в былом рабстве у леших всяческих.
— Поздравлять я вас поздравлял, но ещё раз не лишнее, — выдал Добродум и гадски не поздравил. — Однако, не думаю я, что явились вы ради этого.
— Благодарю, что лишний раз не поздравили, Добродум Аполлонович, — не упустил я шанс. — Но зашёл я по старой памяти, навестить, приятно персоной своей сделать, — под скептическим взором Лешего лучился улыбкой я.
— Поздравляю, — буркнул он. — И гаковницей, небось, похвастаться, — зазмеился он.
— Да я о ней, признаться, за делами и заботами подзабыл, — с улыбкой погладил я мою прелесть. — Если бы Даросил Карлович вчера не напомнил, так и не вспомнил бы, вполне возможно. Ну и навестить сослуживцев заодно решил, да и вас, раз уж оказия выдалась.
Леший похмыкал, да и стал рассказывать, что и как. Благо “немного времени” у него нашлось. Выходила такая петрушка, что мысли мои насчёт ухудшения отношений и роста напряжённости вполне подтверждались.
