— Ю..., привет, это я, — растеряно сказала я, не в силах понять, как мне вести себя с сестрой.
— Ты где!? — тут же перебила она меня Юля.
— Слушай, а ты говорила, Люба-кардиохирург... Она говорит...
— Где ты с ней встретилась? — вскрикнула Юля.
— Я у нее дома... — растеряно сказала я. — Она...
— Что!? Я сейчас! Как ты там оказалась?! — как-то подозрительно и мрачно ввизгнула сестра. — Без меня, сама, не подождав и меня...
— Ну, я у нее дома лечилась месяц от ранения... — неловко маясь, сказала я. — Живу несколько месяцев...
— Чтоооо?!? — ахнув, страшно прошипела Юля, и в голосе ее были слезы. — Ну! Б! — она задохнулась в ярости и от слез. — Я сейчас... Ты опять первая!!!!
Трубка замолкла.
— Немедленно сюда! — яростно скомандовала Люба в трубку.
Но трубка молчала. Только за окном раздавался далекий шум мотоцикла где-то далеко-далеко.
Я молча сидела. И ни о чем не думала. Почему Юля так заревела? Что случилось?
Я посмотрела на окно. Там мелькнула тень.
Не успела я одуматься, как через открытое окно ворвалась Юлька, непонятно как возникшая на этаже.
— Я тебя первая нашла! — закричала она Любе.
И стала меня бить.
— Гадина, боже, какая гадина! — со слезами кричала она мне. И обернув голову к Любе, отчаянно по детски выкрикнула, размазав дикие слезы: — Это я тебя нашла!!!
Это было чудовищное горе души.
Я попыталась немного вырваться.
— Я тебя нашла и сказала ей, — плакала Юля. — Я тогда была ранена, а, выздоровев, все ждала ее, чтоб пойти к тебе вместе. Как сестры. Ждала ее как сестру. А она... пока я больна... Ах, гадина!!! — Юля снова накинулась на меня.
Я изловчилась, и попыталась обхватить ее.
— Тихо! — успокаивающе прошептала я. — Люба подобрала меня мертвой и спасла от убийц. В больнице меня просто б убили. Этот месяц я так же была без сознания, а тебя она вообще лечила первую, я вызвала...
Юля не сдавалась, и, ревя, отчаянно меня лупила. Я терпела. Должен же быть козел отпущения!
— Успокойтесь и сядьте! — рявкнул на нас белобрысый, странно с болью смотря на нас обеих.
Мы мгновенно почему-то сели на стульчик.
— А это кто такой? — нагло спросила Юля, подозрительно и пронзительно глядя на него. Мне показалось, что она все понимала, но просто не хотела принимать.
— Твой непосредственный начальник... — тихо сказал он. — Простить себе не могу, что не изучил все дела... Я муж Любы. Это наши дочери, Люба.
— А Саня как же?! — подозрительно фыркнула Юля.
— А Саня была мне как дочь вместо вас, — горько сказал белобрысый, — ведь я во всех девчонках вашего возраста все равно видел своих дочерей... Не было у нас с ней ничего, можете посмотреть в архивах курса в отчетах следящих за преподавателями курсантов...
Юля примолкла.
Я подтвердила его слова.
Люба лишь укоризненно покачала головой на Юлю, но особо не обратила внимания на это. И странно смотрела на нас обеих.
А потом отлупила Юлю и посмотрела тату. Отлупила с наслаждением.
— Я же думала, что я схожу с ума! — в сердцах сказала она, со слезами рассматривая Юлю. — Как вы могли так поступать с матерью?!
— У нее все признаки не зеркальные, а пересаженные, как у Пули, — тихо сказал папа в ответ на взгляд Любы, что недоуменно смотрела на родинки не с той стороны. — Я их обеих проверил на генетический анализ на отцовство, взял пробу, пока они были ранены. Они обе наши дочери. Послушай, у Юли сердце бьется справа.
Люба как обняла Юлю, так и не расставалась. И плакала.
Я ревниво подлезла к ним под руки.
Люба сравнила нас.
— Не ищи зеркального расхождения, — тихо сказал белобрысый. — Его нет, Юлю сделали пластическими операциями полностью похожей на Пулю.
— Зачем? — механически спросила мама, изо всех сил прижимая нас к себе.
— Чтобы убить и заменить собой Пулю, — брякнул папа.
— Что!?!
— Это они так думали, я же была, чтобы защитить и охранить Пулю... — Юля тут снова вспомнила обо мне, — эту гадину!
Она попыталась больно ударить меня снова, но мама остановила ее.
— Не бей бедную неразумную девочку, она оказалась раненной и нищей на улице...
Я быстро спрятала письмо брата в кулаке. А то еще сестра подумает плохо.
— Что?!? — завопила яростно Юля. — Это она то неразумная и бедная!? — она, заметив, как я схватила письмо, с ходу вырвала конец его из моей руки, разорвав письмо по линии.
— "Пуля, зачем тебе "Микрософт"?" — недоумевающе прочитала по слогам она отрывок, а потом выкрикнула. — Мама, это она бедная!? Это она глупая, полтора квадрата только за один день ухнула — фук, и нету!?! Это она идиотка, "зачем тебе Микрософт"?!
Я растеряно сидела и не понимала, почему меня ругают. Зачем мне этот Микрософт?
Белобрысый, не став разнимать детей, молча выложил на стол коробку с "моими" драгоценностями и раскрыл ее. Рубины и алмазы чудовищно сверкнули огнем. Все ахнули. Вся женская часть склонилась над ними.
Юля недоверчиво взяла руками рубины.
Люба побледнела как полотно.
Я сидела молча и отвернулась, пока они все трое разглядывали их.
.— У тебя есть еще тетка, Люба, сестра твоей матери, а у вас бабушка, дети, с которой всем придется познакомиться... — сказал белобрысый.
— Ты нашел ее?! — благодарно спросила Люба, с любовью глядя на него и странно на драгоценности.
— Ее нашла Пуля, она же купила ей квартиру, оплатила лечение, выплатила долги ее приемного сына... — мрачно заметил он.
— Они выглядят, как драгоценности безумной Королевы... — заметила отвлеченно Люба, все же по-женски перебирая их и прикладывая к груди. — Мама рассказывала мне про них. Они принадлежат Семье.
— Хотя драгоценности всей нашей семьи, но формально они принадлежат Пуле...
— Почему!?! — завопила Юля. — Мы родились одновременно!!!
— Бабушка передала их ей, — спокойно сказал белобрысый.
Все снова странно посмотрели на меня.
— Да, кстати, ты знаешь, у меня были долги на клинике, но потом все исправилось, а теперь какой-то чудо-благодетель перевел на клинику двести пятьдесят миллионов и даже подарил мне машину, — похвасталась Люба. — Я теперь помогаю и другим.
Юля дернулась.
Белобрысый как-то странно мгновенно взглянул на меня.
Люба заметила этот взгляд.
— Да кто же такая Пуля? — истерически спросила Люба, отметившая эти взгляды исподлобья. — Да, кстати, почему Юля должна была ее убить?! Пуля что, мультимиллиардер!?
— Хуже! — коротко сказал белобрысый. — Приготовься к самому неприятному.
— Что может быть неприятнее!? — выкрикнула в истерике Люба.
— Неужели ты сама не догадалась? — медленно сказал белобрысый. — Хотя бы по той мелочи, что она все время так упорно называет дочку Принцессой... А ведь называть дочку Принцессой может только...
— Королева, — айкнув, сказала Люба.
— Королева, — сказала Юля.
— Queen, — выдохнула насмешливо Принцесса и дурашливо задрыгала руками и ногами у меня на руках.
— И все это время ты меня дурила! — негодующе сказала Люба, пытаясь меня отлупить. Я же только хохотала и дрыгала ногами.
— Я не Дурила! — вопила я.
— Успокойся, твоя дочь действительно имела в детстве проблемы с мышлением из-за первой травмы, а потом и из-за второй, я все разведал, — мрачно сказал Любе отец. Люба тут же слегка нахмурилась. — И никто ей не помог. Я уже выяснил, что да, она действительно может абсолютно все забыть, — но на нее словно накатывает, и тогда она мгновенно все вспоминает. Или мгновенно осознает ситуацию. Любой поэт тоже не всегда испытывает вдохновение. Моцарт рассказывал, что в достигаемые им периоды вдохновения он в одно мгновение словно охватывает всю новую симфонию. Так и Пуля, она не мыслит постоянно, но на нее словно накатывает, и она сразу охватывает ситуацию в целом. И тут же знает, не думая, что делать абсолютно точно. А в большинстве случаев она уже просто делает, это ее чувство тут же становится действием, ее же тренировали действовать мгновенно. Подобные случаи не раз описаны в литературе. Вот, слушай, что я нашел в книгах о подобных случаях.
Белобрысый достал бумажку.
"Голова как иссохший берег, — пишет женщина. — С чтением тоже ничего не получилось: знакомые слова смотрели на меня, как лица друзей, чьи имена я не могла вспомнить. Я по десять раз перечитывала один и тот же абзац, не понимая смысла, и закрывала книгу. Радио я тоже не могла слушать, его звуки вгрызались мне в голову, как дисковая пила. Осторожно перейдя улицу, я отправилась в кино и высидела до конца фильма. Все, что я увидела, — большое количество бродивших на экране и бесконечно говоривших людей. Я решила, что отныне все свое время буду проводить в парке, наблюдая за плавающими по озеру птицами.
Аналитика особенно раздражал иссохший берег. Он попросил меня лечь на кушетку и говорить все, что придет в голову. Ничего не приходило. Поскольку аналитик не отставал, я стала описывать потолок. Тогда он указал на стул, куда я послушно переместилась с кушетки, и стал задавать вопросы. Я понимала их смысл, но ничего не могла придумать в ответ.
— Не уверяйте меня, что у вас в голове ничего не происходит, — кипятился аналитик.
Но там действительно ровным счетом ничего не происходило. Он рвал и метал в полной убежденности, что под раскаленным песком идет бурная деятельность, и если как следует поднажать, она выплеснется наружу. Но иссохший берег молча внимал в неясной надежде, что если в нижних слоях что-то и скрыто, то пусть сделает милость и не вылезает, потому что нет ничего приятнее покоя.
Без сомнения, мое лицо было таким же бессмысленным, как и голова... Как-то, уходя после очередного сеанса, я сообщила аналитику, что не запоминаю ничего из сказанного им.
Нижний слой отсек от берега не только все отделы, вырабатывающие мысли... На одиннадцатый день, когда я стояла на перекрестке, тупо глядя на огни светофора, смутно сознавая, что в них кроется какой-то смысл, о котором я позабыла, на мой берег накатила волна. Я физически почувствовала, как она зародилась где-то в затылке и ласково заплескалась, набегая на берег и неся легкую пену. Затем она осела, ушла в песок и на берегу осталась мысль. Я неожиданно вспомнила, что означают огни светофора. В витрине газетного киоска я прочитала заголовок, сообщавший, что звезда выпала из окна! Как же такая большая вещь, как звезда, попала в окно? На берег мягко набежала новая волна, и я вдруг осознала, что речь идет о голливудской звезде. "Смерть торговца", — прочитала я на рекламном щите у входа в кинотеатр. Иссушенный берег смотрел на щит, смутно гадая, из какой же страны этот торговец: наверное, уроженец страны Торго, где-нибудь в Азии. Набежала новая волна, и я вспомнила когда-то прочитанную пьесу и из какой страны этот коммивояжер. Спасибо волнам. Они вспоминали, сопоставляли и делали интуитивные умозаключения, чего не умел иссохший берег.
...Волны сопровождали меня по улицам, часто приходили на помощь в парке...
...В кабинете аналитика волнообразование усиливалось все больше. Стоило мне переступить порог, как волны набрасывались на берег и не стихали, пока я не покидала кабинет. Все это было большой нагрузкой для меня, да судя по всему, и для аналитика. Чтобы там ни вещали волны, но одно бросалось в глаза, как красная мулета матадора: волны в корне расходились с утверждениями аналитика... Не обращать внимания на волны было так же невозможно, как, например, игнорировать знаменитый гейзер в Йеллоустонском парке. Волны яростно кипели в голове, требуя перевода..."
Белобрысый отвлекся от текста и посмотрел на меня.
— Там же в книге есть описание, как испытываемая пишет книги, — сказал он. — Совсем, как Пуля работает. Мысль словно соскакивает с кончиков ее пальцев и остается на бумаге. Это именно мысль, а не бессознательное печатание, ибо она осознает все в момент печатания. На нее накатывает, а на листе остается ситуация — за тридцать часов пишутся книги, позже становящиеся бестселлером... "Так я сидела, тупо глядя на клавиатуру, и, вдруг, к моему изумлению, на берег накатила волна и оставила на нем мысль. Совершенно потрясенная, я стала печатать и обнаружила, что сочиняю с той же скоростью, что печатаю, а печатаю я со скоростью шестьдесят слов в минуту... Слова приходили... словно соскакивая на бумагу с кончиков пальцев. Мне не требовалось остановок для обдумывания, иссохшему берегу это было не под силу..." — белобрысый отвлекся. — Наша Пуля тоже живет, как эта знаменитая писательница — мгновенные действия, мгновенный охват ситуации, неотделенный уже от решения... Только Пуля — поэт и гений жизни, когда берет в руки пулемет...
Они все смотрели на меня.
— Кстати, у тебя мой телефон, мой блокнот и листочки... — не слушая его, меланхолично сказала я. — Люба по глупости отправила их по эстафете, не мог бы ты достать оттуда?
— Ничего ты не получишь, пока мы в Генштабе с этим всем не разберемся и не получим доступ! — раздраженно буркнул отец.
— Ну и как, получается? — лукаво спросила я, крутанувшись.
Белобрысый вдруг взглянул на меня и разозлился, помрачнел, замкнулся, замолчал. Он все понял!
Все с интересом смотрели на меня.
— Но только ты должна знать, — мрачно обратился белобрысый к Любе, — что все это было с ней в детстве. Но есть данные, что постепенно она умнеет. И книжечки у нее на полках — сплошная математика, личные авторские экземпляры академиков, а детские наивные книги она просто любит читать, потому что еще не совсем повзрослела, да и воспитана была так, привыкла.
Все посмотрели на меня.
Я стояла у окна против всех и смотрела, словно не понимала, что это обо мне говорят.
Они все пристально глядели на меня.
Я глуповато смотрела на них.
— Хватит притворяться! — хором сказали все.
Я выпрямилась и распрямилась, медленно, засунув руки в карманы, лукаво искоса смотря на них. Я насмешливо улыбалась.
Открыто.
Они все неотрывно и потрясенно смотрели на меня настоящую.
Я вспомнила свой сон у Любы, когда я словно украла у нее телефон и с кем-то говорила, кому-то приказывала, что-то решила. События той недельной давности словно снова встали передо мной:
...Люба вышла, поправив одеяло. Мне же снился странный сон. В полусне, преодолевая страшную усталость, я подняла похищенную у Любы трубку мобильного, как только дверь захлопнулась. Также механически я набрала известный мне номер. Он был легко зашифрован в первой строке листочка.
— Мы ждали Вас, мисс, — раздался холодный голос по-английски.
Так же холодно я продиктовала первый узнанный код. Он также продиктовал код, и, в ответ на мой, вынужден был переключить меня на другого человека.
— Я приветствую Вас...
— Вводите коды... — холодно сказала я.
Только в ответ я устало говорила свой код.
Он уже стал радоваться.
— Префикс... — вдруг сказала я по-английски. Глупое слово.
— Что?!?
Я даже здесь уловила, как побледнел и напрягся он там. У него, наверное, мигом вспотели руки. Этого не было предусмотрено в программе.
