— Нет. Некуда уходить. Прав ты, дружище — ничем не отличаюсь. Я сидел на Западном континенте, хотя Камилл не раз предлагал мне перебраться на Восточный, в качестве доверенного лица, наместника, первого заместителя, кем угодно. Я знал, что если останусь с ним, не смогу сопротивляться. Его много как называют, и чаще всего клички несправедливы — он очень искусный правитель, и при том не самый жестокий. Действует больше дипломатией, в битвах побеждает всегда малой кровью, ассимилирует побежденных молниеносно... Но он не просто один из лучших Игроков среди всех Демиургов — он выдающийся манипулятор. Оставшись с ним, я неизбежно потерял бы себя, стал бы продолжением его личности, утратил бы любые сомнения. Поначалу я ушел, фактически бежал от него на полудикий Западный континент, чтобы осмотреться и понять, как и зачем жить дальше. Но...
Тилос пожал плечами.
— Мой родной мир тоже и жесток, и несправедлив. Там убивают и мучают ни в чем не повинных людей, бросают их в тюрьмы, подавляют личную и общественную свободу. Но по сравнению с вашим варварством он — почти рай. А я — его порождение. Я просто не мог смотреть, как люди вокруг меня прозябают в ужасных условиях — надрываются, добывая хлеб насущный, голодают, гибнут от эпидемий, от рук бандитов и дружин мелких князьков, мало чем отличающихся от бандитов. А помочь каждому по отдельности я не мог. Вот и пошел по пути Джао — начал создавать государства. А какое государство лучше всех может насадить мир и порядок железной рукой в кратчайшие сроки? Только империя. Потом, с повышением уровня жизни, я планировал медленное преобразование в что-то более приличное, типа республики, с введением гражданских прав для простолюдинов и тому подобного. Ну, а Игра строится ровно по тем же самым шаблонам. В конце концов, она направлена на развитие общества, а здесь пространства для маневра и фантазии не так много. Так что, Заграт, дружище, ты совершенно прав. Я мало чем отличаюсь от Игрока.
— Ну так почему же у тебя все так хреново? — сварливо поинтересовался орк. — Даже династию людишкам обеспечить не можешь.
— Потому что я все-таки не Игрок. Я ценю свободу — не только свою, но и чужую, и не хочу никого принуждать. Я создаю заготовки, даю хорошего пинка — а дальше все должно катиться само собой, но так, как хотят люди, не я.
— Ну и?
— Перерождение. Все то же проклятие — сначала Джао, а потом и мое. Ты спросил насчет Себегуса. Его судьба — лишь отражение истории Церкви. Я создал ее в качестве цемента для новой Приморской империи, установленной на месте империи Кантоса, где заправляли сильные эгоистичные маги. Предполагалось, что Церковь принесет людям знание, уверенность в будущем, защиту от мрази, обожающей использовать Силу в своих интересах — ну, сам все понимаешь. Но раз за разом я повторяю ошибки и неудачи своего учителя и создателя моего мира. Я даю людям свободу, и они используют ее во зло. Я создавал Церковь из самых лучших людей, кого только мог найти. Многие из них знали истинную историю Колесованного Пророка, но согласились изображать веру в легенду на публике. Они лечили, защищали, несли знания — но они оставались просто людьми. А люди смертны. На их место приходили другие — молодежь, знающая только легенду и искренне верящая в нее. И еще они истово верили, что сам Отец-Солнце дает им право повелевать и управлять. Дальше — стандартное развитие ситуации: защитники превратились в стражей, забота — в душную суровую опеку, учение о добре и справедливости — в средство расправы с неугодными. Пытки, поначалу признаваемые крайним средством, превратились в привычный метод допроса, сомнения начали трактоваться не в пользу несогласных и обвиняемых, а потом пропали вовсе. Деградация зашла так далеко, что я решил своими руками убить свое же детище. Я подкинул церковной верхушке идею военного переворота и введения теократии — и позаботился, чтобы император узнал все заранее. Все прошло по плану, только вот уничтожить Церковь я не смог. Слишком много оказалось истинно верующих, в том числе и среди аристократов. Удар оказался тяжелым, но Церковь выжила и потихоньку набирает силу снова...
Серый Князь закрыл глаза и замолчал.
— Тилос, — осведомился Хлаш после паузы, — а почему, в самом деле, ты связался с Предстоятелем в последнюю ночь, не раньше? Мог ведь и облегчить Танне жизнь...
— Сам подумай! — хмыкнул тот. — Я знал, что Себегус тщательно изучит досье, чтобы понять, на кой она мне. У него появлялся реальный шанс уболтать неопытную девушку, храмовники мастера на уговоры. А мне Церковь уже тогда сильно не нравилась, и я предполагал, что с ней придется что-то делать. Мог я ему Видящую правду подарить? Особенно когда имелся шанс, что всю верхушку придется ликвидировать?
— Ну ты и сукин сын! — в восхищении сказал Заграт. — Да чтоб меня перевернуло да шлепнуло! А о тебе нынешний император что знает? Он в курсе, кто ты на самом деле? Мы сейчас вроде в Талазену направляемся, а она в империи, пусть и не до конца. Если он посчитает, что Серый Князь сдох в своей Лесной долине, он может захотеть тебя к ногтю взять. Мало ли чего полезного знает бывший посланник Серого Княжества!
— Император знает то, что нужно... — Тилос стремительно вскочил на ноги. — Она пришла в себя.
Он невидимой в сгущающихся сумерках тенью скользнул к двери хижины.
— Сиди, — удержал Заграт встрепенувшуюся Ольгу. — Сам справится.
Однако девушка стряхнула его руку и, вскочив, тихо приблизилась к дому, прислушиваясь и вглядываясь в щель оставшейся приоткрытой двери. Шаман тоже навострил уши.
— Тилос... — полупарализованный рот Танны с трудом выговаривал слова. — Ты здесь?
— Я здесь, Танна, милая. Как ты себя чувствуешь? Болит что?
— Мое время... пришло, — прошептала колдунья. — Как там Белла?
— Она хорошая девушка. Выросла в настоящую красавицу. Я уже приглядываю ей жениха. — Судя по голосу, невидимый в сумерках Тилос ласково улыбался. — Ты можешь ею гордиться, котенок.
— Я чувствовала... удар... крики... смерть, — голос старухи стал совсем тихим. — Гром пришел с неба. Случилось что-то страшное...
— Говорят, где-то неподалеку объявился сумасшедший маг. Я и пришел его искать. Найду — расскажу, вместе посмеемся.
— Я никогда... не могла распознать... твою ложь. Тем более сейчас. Тилос... поклянись, что... с ней все хорошо... Поклянись своей душой, если... если она у тебя есть...
— Я клянусь всем, что у меня есть, милая Танна. Белла в порядке. Не волнуйся, тебе надо просто лежать и спать. Утром я схожу в деревню и приведу лекаря. Ты выздоровеешь, и все снова станет хорошо, обещаю.
— Мое время... пришло. Я знаю, — голос старухи совсем угас. — И правильно... Никто... не живет вечно. Жаль, нет... Беллы. Хотела попрощаться...
Какое-то время в хижине стояла тишина. Глаза Ольги привыкли к темноте, и она видела, как Тилос, стоящий у кровати на коленях, молча прислушивался к хриплым вздохам знахарки. Потом как-то сразу дыхание женщины прервалось. Тилос выпустил руку Танны и, натыкаясь на лавки, побрел к выходу.
— Она мертва, — сказал он, ни к кому не обращаясь, и побрел куда-то в пустоту. Хлаш перехватил его, опусти руку ему на плечо.
— Тилос, все умирают, — негромко сказал он. — Такова жизнь. Ты ничего не можешь поделать. Неужели она — первый человек, чью смерть ты пережил?
— Я тысячи раз говорил себе то же самое, — горько рассмеялся Тилос, поневоле останавливаясь. — А что толку? Все уходит, рассыпается в прах. Я отчаянно старался никогда не заводить близких друзей. Я зарекся связывать себя с тем, что уходит — и все равно нарушаю зарок. Один я среди праха, словно скала над долиной — такой же гордый, вечный и бессмысленный. Джао, зачем ты дал мне бессмертное тело! Зачем ты вмешался в мою жизнь, будь ты проклят! Я не просил делать меня Хранителем, слышишь?
Последние слова он выкрикнул в темное небо, словно надеясь на ответ.
— Тилос, — чуть не плача, ткнулась ему в бок Ольга. — Не надо так, не убивайся. Ты нужен нам! Ты нужен... мне.
Она затряслась в беззвучных рыданиях.
— Ох, девочка... — ласково погладил Тилос ее по голове, осторожно отстраняясь. — Спасибо на добром слове. Только слова ничего не меняют. У меня все крутится в голове один стишок. Часть я забыл, но начиналось так:
Жизнь прошла, словно день. На закате с холма
Смотришь в небо, горящее ясно.
Где-то в небе висит облаков кутерьма -
Как последний привет посылает судьба
Знак, что жизнь пролетела напрасно.
Дом сгорел от грозы, и засох тополек,
Что растил ты за домом в малине,
И в отчаянный миг друг тебе не помог -
Не узнал, опоздал, задремал, занемог
Или просто пропал на чужбине.
Не вернувшись назад, в бой ушли сыновья
За какое-то правое дело,
Пережил ты жену, пережил ты себя,
Тихо плачет душа, в лихорадке горя,
Страшно старость уродует тело.
Прогорает закат, жизнь прошла — не вернуть,
Подбирается сон самозваный,
Что любил, что достиг — зачеркни и забудь,
Так оставишь от жизни лишь самую суть
И уйдешь на покой нежеланный...
Тилос отстранил Ольгу, небрежно выскользнул из лапищи Хлаша и шагнул в сторону. Его пустые глаза слепо глядели на догорающий закат. Заграт почувствовал, как его пробирает озноб. Только не сейчас! Если Тилос окончательно сорвется с нарезки... Там, в мертвом подвале, лишенном Силы, он был готов убить Серого Князя за гибель своего клана — а сейчас согласился бы сдохнуть сам, лишь бы привести его в чувство. Ведь он единственный, кто реально может отомстить Майно!
— Хреновые стишки, — яростно сказал он, выпущенными когтями вцепляясь Тилосу в руку. — Кончай пороть чушь. Ты просто хочешь уйти от ответственности! Самое простое — захандрить и перерезать себе глотку! От тебя сейчас зависим все мы! Ты сам говорил, что Майно нарушает правила, что Игру надо заканчивать, а теперь? Лесная долина погибла из-за того, что ты сам ввязался в Игру! Ты подыгрывал ему на свой лад. И не тебе теперь скулить, что противник оказался умнее! Все проигрывают, не бывает такого никогда, что всегда выигрываешь...
Тилос освободился от захвата одним легким движением, и Заграт внезапно обнаружил, что сидит на траве. Он снова вскочил на ноги и загородил Тилосу дорогу.
— Стишки, значит, любишь? Ладно. Послушай тогда вот что!
Он напрягся, вспоминая песню, услышанную давным-давно в Гхаш-Куруме. Петь он не стал — орочья глотка общий даже разговорный не слишком хорошо принимает, а уж петь на нем... хватит с него одного тогдашнего опыта. Но должны же подействовать стихи! Хотя кто его знает, пришельца из другого мира. Ну, не попробуешь — не узнаешь. Шаман вздохнул и медленно заговорил:
Слаб, беззащитен человек -
Он лишь пылинка пред бездною,
Под ветром Мира лист дрожащий,
Которого недолог век
На Древе Жизни над рекою,
Потоком Времени журчащей.
Что его жизнь? Лишь краткий миг,
Жужжащая на солнце муха,
Что сгинет тихо до заката:
Мальчишка, зрелый муж, старик,
Девчонка, женщина, старуха...
И смерть — всеобщая расплата.
Но пусть лишь вспышка жизнь его,
Лишь искра света среди ночи
Иль отблеск на алмазных гранях:
Ведь даже искра для того,
Кто мир познать в единстве хочет,
Ценна не менее, чем пламя -
Так солнца свет играет ярко
На сонмах капель водопада,
Так луч горит на ожерелье,
Что девы грудь ласкает жарко,
Так птицы песнь, что утру рада
Из звуков сложена отдельных.
Так пусть вихрится буря Смерти,
Потоки Жизни разбивая
И в пыль разбрызгивая яро -
Проглянет солнце в круговерти
Злых облаков и засияет
Стоцветной радуги пожаром.
Заграт замолчал, свирепо отдуваясь, чтобы дать отдых непривычному горлу, затем продолжил уже тише:
— Пойми ты, дурак, что жизнь не кончилась! Вот если ты сейчас поднимешь лапки кверху и сдашься, тогда да, конец. Тогда все напрасно. Да только я тебе в рожу бесстыжую плюну, понял?
Тилос печально улыбнулся в последних лучах заката.
— Я не собираюсь устраивать здесь поэтический турнир, — заявил он. — Я...
Подошедший вплотную Хлаш с силой, не размахиваясь, ударил его в висок. В последний момент Серый Князь уловил движение и попытался уклоняться, но не успел. Его тело пролетело в воздухе несколько саженей, рухнуло на землю, дернулось и замерло. Хлаш не спеша подошел к нему.
— Надеюсь, не убил, — задумчиво сказал он. — Хорошие стихи, Заграт. Как раз в духе Пути, но я раньше не слышал. Откуда взял?
— Какой-то человек-менестрель спел. Давным-давно, когда старый шаман взял меня в Хамир, я его в трактире услышал, — ухмыльнулся орк. — У наших котят отличная память, не чета взрослым, вот я и запомнил. Не с первого раза, конечно, но тот бард всего-то штук пять знал, все время повторялся. Не знаю, может и не он придумал, но пел вполне душевно.
Шаман нагнулся и пощупал пульс на шее Тилоса.
— Не бьется, — озадаченно пробормотал он. — Эй, крокодил, ты его насмерть, что ли?
— Его даже огнеплеть не берет, — равнодушно сказал тролль. — Сомневаюсь, что могу его убить, даже если сильно постараюсь.
Он приблизился и привычным движением закинул безвольное тело на плечо.
— Давай, Заграт, веди. Деревня, как я понял, недалеко, твой нюх укажет. Надо сюда людей прислать, чтобы похоронили ее, как у людей положено. Ольга, Теомир, не стойте, рты раззявив. Пошли, что ли.
Деревню Заграт нашел бы даже c выколотыми глазами. Воняло так, как могло вонять лишь от места, населенного полностью лишенными нюха существами. Несло потом и дерьмом, человеческим и звериным, гниющими в компостных ямах травой и объедками, шибал в нос запах горелых дров. Заграт поморщился. По сравнению с Гхаш-Курумом здесь еще ничего. Там нос хоть пробками затыкай, а здесь он принюхается, тем более что всего-то на одну ночь. Шаман с тоской вспомнил Лесную долину — там-то все выглядело более-менее прилично. Настолько прилично, насколько вообще возможно в человечьем поселении. Даже от плавильных печей в горах почти не пахло серой. Ему страшно захотелось домой, в родной лес, но тут же сердце пронзила острая, хотя уже привычная боль. Нет стойбища, нет клана, и возвращаться некуда. Есть только тропа мести, и куда-то она заведет...
Он встряхнулся и покрепче сжал посох, ощутив глубоко внутри привычную вибрацию восстанавливающейся Силы. Если Майно не имеет привычки складывать все яйца в одну корзину, где-то впереди наверняка засада. Уже ночь, и скоро опять засияет проклятая Белая звезда, орудие неведомых Демиургов, а ныне еще и глаз Майно.
— Хлаш, — окликнул он тролля. — Мысль мне покоя не дает. Может, вместе что смекнем?
— Что за мысль? — Хлаш поправил на плече мерно покачивающееся в такт шагам тело Серого Князя.
— Как думаешь, налет на Лесную долину случайно с нашим уходом совпал? Или Майно пронюхал что?
— Не знаю, — тролль рассудительно колупнул когтем чешуйку на носу. — Странно, конечно, за полдень атаку начинать. С утра, по рассветному холодку, когда часовые носом клюют — я бы понял. Может, и пронюхал.
