— Худшее позади.
— И еще, Альрик... Знаю тебя давно, чтобы поучать и давать советы, но сейчас хочу предостеречь. Не превращай отношения с девочкой в иное... И для нее, и для тебя будет лучше, если вы останетесь на прежних позициях. Держи дистанцию.
— О чем вы, Генрих Генрихович?
— Не делай удивленное лицо. Между вами наметилось большее, чем рабочая связь "преподаватель — студентка".
— Вы ошибаетесь, — Альрик рассеянно постучал по стеклу, и уродец агрессивно толкнулся о стенку куба.
— Его раздражают звуки, — сделал вывод декан и вернулся к поднятой теме: — Я чувствую твой азарт, и он не имеет отношения к профессиональным обязанностям. Тебя не удивляет стремительность, с коей переменилось твоё мнение? Еще пару недель назад ты отзывался о ней крайне негативно...
— Генрих Генрихович, повторяю — вы ошибаетесь. Манера общения сложилась в силу того, что нам пришлось часто видеться по деловым причинам, и не более.
— Ну-с, решай сам. Прежде всего, не навреди ей. Хороший чай и курник свежий. Спасибо, порадовал старика. Когда Евстигнева проснется?
— Через час-полтора. Пора наводить лоск-блеск. Я взял на себя смелость заявить о переносе консультаций от вашего имени.
— Молодец. Не перестаю удивляться, как тебе удается удерживать в голове море информации. С моей рассеянностью лишь блокнот выручает.
— Хитрите, Генрих Генрихович. У вас хорошая память.
Спустя три часа
— Голубушка, ну, и напугали вы нас. Проспали шесть часов. Хотя что я говорю? Сон — лучшее лекарство. Как самочувствие?
— Как у человека, похудевшего за день на пятнадцать килограмм. Спина ноет.
— Когда закончится действие блокады — скажите. Поставим новую.
— Спасибо, Генрих Генрихович. И вам, Альрик, премного благодарна. Боюсь, без вашей помощи наступило бы бесповоротное фиаско.
— Перебазировать вас в ректорат получится после закрытия института.
— Не страшно. Потерплю. Спасибо за комфорт. Я уж думала, умру не по-человечески.
— Полноте, Евстигнева Ромельевна.
— Дайте мне зеркало. И отвернитесь, я не причесана.
— Ох, эти женщины... Альрик, принеси, что просит дама. Я знал, что в вашем холодильнике лежат медикаменты, но чтобы целый склад... Признавайтесь, голубушка, что затеяли, и для чего потребовался необычный питомец.
— Это... не питомец. Это результат эксперимента. По материальному переносу.
— Что-о?! Ты слышал, Альрик?
— Евстигнева Ромельевна, для опытов в этой области необходимо специальное разрешение Департамента науки и согласие двух министерств, не говоря о большой подготовительной работе, включающей специальное оборудование лаборатории и её тестирование!
— Знаю.
— Евстигнева Ромельевна, как же так?!
— Теперь и сама не пойму. Как-то спонтанно пришло в голову. Вернее, и раньше размышляла об эксперименте, но сегодня твердо уверилась, что надо попробовать. Уж если Альрик провел опыт по переносу триэттакварца, то я смогу перенести живую материю.
— Невероятно! Уж от вас-то, голубушка, не ожидал ребяческой и глупой выходки. Можете обижаться на мои слова...
— Без обид. Согласна с любой критикой.
— Выслушайте, голубушка, и не прерывайте! Возможно, я больше не выскажу резких слов в силу субординации, но сейчас повторю: ваше внезапное решение подвергло опасности не только наши жизни, но и жизни невовлеченных лиц. А это почти три тысячи человек в дневное время!
— Вы имеете право на резкость, — ответила проректриса после тягостного молчания.
— Кто же послужил в качестве подопытного?
— Цыпленок восьми недель с племенного комбината, взятый из нашего питомника после карантина.
— Хотите сказать, что в прежней жизни уродец был обыкновенным цыпленком?! Невероятно и еще раз невероятно! Перед нами наглядный пример того, как опасен перенос материальных тел. Запомни этот день, Альрик, на всю оставшуюся жизнь! Даже инфузории туфельки после экспериментов с переносом необратимо мутируют в стопроцентном количестве, а вы использовали цыпленка! — понимаете? — живого цыпленка весом в два килограмма!
— Килограмм восемьсот грамм. Генрих Генрихович...
— После опытов неудачный рабочий материал в обязательном порядке утилизируют в крематории при полутора тысячах градусов в течение пяти часов, а остаток прокаливают трое суток!
— Знаю! Генрих Генрихович...
— Как прикажете утилизировать вашего мутанта?! Разложить на сковородке как цыпленка табака?!
— В конце концов, Генрих, остановитесь!... Согласна, моему поступку нет оправдания и объяснения. На меня будто помутнение нашло, хотя я была в уме и в памяти. Накатила бесшабашность, и понеслось.
— Вы что-нибудь пили? Может, принимали препараты или вдохнули ненароком?
— Разве что у Ромашевичевского, — усмехнулась проректриса. — Увы, меня не угостили чаем и не подарили букет цветов.
— То есть после встречи с доцентом вы направились в лабораторию, никуда не сворачивая и с намерением провести опыт?
— Именно так. И по пути составила план эксперимента. Настолько четко всплыл в голове, что сама удивилась.
— Внушение отпадает. Неужели Ромашевичевский спровоцировал? Вот язва! Но как?
— Я бы почувствовала головокружение или нарушение координации. И прочие отклонения в состоянии тоже заметила бы. Встретила вашу протеже, она спрашивала о вас, и за поворотом имела конкретную цель и желание совершить прорыв в материальной висорике.
— Погодите... уж не о Папене ли речь? Об Эве Карловне? Значит, вы с ней виделись с утра? — изумился профессор.
— Её интересовал Генрих Генрихович.
— Да, позже мы встретились с ней... Кстати, отважная девочка. Не испугалась вида крови, хотя ей было нелегко. Благодаря идее учащейся ваша курочка сейчас под колпаком. Эва Карловна поддерживала вас, пока мы с Альриком пытались загнать летуна, а вместо этого летун гонял нас.
— Папена оказалась в лаборатории? — в свой черед удивилась проректриса. — Но каким образом?
— Совершенно случайно, как и я. Мы шли мимо и услышали голодный крик вашего питомца. А я, также безалаберно как и вы, втянул учащуюся в историю, не удосужившись оценить степень опасности.
— И... теперь остается ждать, когда все тайное станет явным?
— Напротив. Эва Карловна не глупа. Она вошла в наше положение и обещала не распространяться о случившемся. Я склонен её верить.
— Она вызывает у меня двоякое чувство. До сих пор не могу разобраться в своем отношении к ней.
— Не потому ли после инцидента с компанией Касторского вы проголосовали против? Стало быть, повлияли личные пристрастия?
— Нет, — ответила резко женщина. — Не знаю. Скорее всего, нет. Я боюсь чувствовать себя обязанной девчонке, которая... которая не видит...
— Можете не продолжать, голубушка. Никто не говорит об обязательствах, и от нас их не требуют. У вас теперь одна обязанность — как можно скорее привести здоровье в норму. Как намерены осуществлять управление?
______________________________________________________
secanossi* , секаносси (перевод с новолат.) — разрезание, вспарывание
gelide candi*, гелиде канди (перевод с новолат.) — морозный сгусток
15.5
Когда дни успели стать резиновыми? — удивилась я, сбегая по лестнице в холл. Мои сутки растянулись, уместив в двадцати четырех часах уйму событий, отчего жизнь начала казаться нескончаемой каруселью приключений, хоть заводи ежедневник и расписывай для потомков каждую загруженную минуту. Вот и сейчас нужно спешить в банк и сдать денежки под надежную охрану.
Суета сует подождет. Прежде переведу дух, — решила я и бухнулась на постамент у святого Списуила. Посижу, передохну от впечатлений дня, а потом двинусь по делам.
Секундная стрелка на часах наматывала круги, но я не спешила вставать. Может, истинная причина внезапной лени состояла в необходимости ехать в центр города? Здесь, на отшибе, среди тихих улочек квартала невидящих и в заметенном сугробами институтском парке, мне было комфортно и привычно, а поездка в бесснежную сердцевину столицы вызывала тревогу. Меж высотных зданий я чувствовала себя пришлой козявкой в чужом муравейнике, в котором можно с легкостью потеряться и не найтись.
Чего мне бояться? В конце концов, на плече висит сумка с деньгами, и наличность откроет двери куда угодно, а голова на плечах дана для того, чтобы найти выход из любой ситуации. Жаль, листочек с телефоном Аффы остался в общежитии, но возвращаться за ним нет времени. И номер рабочего телефона Альрика не мешало бы заполучить. И деканского тоже.
Я бы еще долго не решалась подняться с постамента, придумывая тысячу мотивов, чтобы не ехать в банк, но неожиданно среди студенческой толчеи взгляд выхватил парня. Это был Мэл. И он трепался с двумя девицами возле северного коридора. И он мог в любой момент обернуться к статуе святого Списуила.
Меня подбросило на месте. Что делать? Бежать? Сидеть? Прятаться? Игнорировать? — закрутился в голове ералаш, а сердце колошматило по ребрам. Прокрасться мимо или громко протопать с вызывающим видом?
К выходу, скорее к выходу! Напялив куртку, я ринулась к двери. Пусть Мэл не заметит!
Скосив глаза, я увидела в многочисленных отражениях зеркал, что парень — вовсе не Мэл, хотя отдаленно похож на него, скорей всего, стрижкой. И как я могла ошибиться? Незнакомый тип был пониже ростом и имел кривоватые ноги.
Это не Мэл! — от облегчения ноги чуть не пустились в пляс. Как бы я не убеждала себя, что морально готова к встрече с парнем, а действительность показала, что придется прятаться от него до окончания института.
А теперь на крыльцо и к воротам.
Сегодня крылатые провожали меня укоризненными взглядами, и в каменных ликах читалось осуждение. Знаю, я вместилище пороков, но не могу ничего с собой поделать и продолжаю грешить.
Выбежав за калитку, затормозила в растерянности. Три ряда машин, горделиво выставивших полированные капоты, оккупировали стоянку. Наверняка один из красавцев-автомобилей с лоснящимися боками принадлежит Мэлу.
Оглядевшись с опаской по сторонам, я обогнула группку парней-куряг, и, пройдясь вдоль кованой ограды, заметила черную машину с желтыми ромбиками на боку. В отличие от клоунского такси, на котором мне довелось покататься, автомобиль, вызванный Альриком к порогу института, выглядел строго и солидно. Конечно, разве можно сравнивать студентку Аффу и известного ученого с мировым именем, который не подозревает, что можно носиться по городу за "десять и два сверху"?
— Здрасте, — открыла я дверцу. — Мне в Первый правительственный банк.
Водитель кивнул.
Наверное, в такси подобного класса считалось дурным тоном оговаривать заранее стоимость поездки, поэтому, устроившись на заднем сиденье, я притихла. Везли меня соответственно — в уютном салоне, с неслышно работающим двигателем и кондиционером. Вдобавок из невидимых колонок лилась ненавязчивая музыка. Водитель не заходил в крутые виражи на поворотах, не давил изо всех сил на тормоза перед светофором и не поливал грязью нерасторопных пешеходов. Словом, вез с удобствами как хрупкую посылку.
Вечер в городе вступил в права, зажегши фонари и витрины магазинов. Здания, облепленные рекламными вывесками, напоминали сказочные дворцы. Простояв в небольшой пробке, машина выскочила на автомобильную развязку, и на мгновение я увидела зависший над городом серый блин облаков, подсвеченных садящимся солнцем. Край блина обрывался у горизонта бледно-синей глазурью. Где-то далеко еще длился солнечный зимний день, а на столицу наползали сумерки.
Влетев в скопление высотных зданий, такси понеслось по проспекту. Я же смотрела на серые бесснежные тротуары и барабанила пальцами по сумке, не замечая архитектурных шедевров. В голове прокручивался сценарий посещения банка.
Войду, поздороваюсь, скажу, предъявлю, — репетировала про себя последовательность действий. Видимо, водитель успел насмотреться на странных пассажиров, бормочущих под нос, потому что не удивлялся.
Где мое удостоверение личности? — завозилась я, испугавшись, что потеряла или оставила его в общежитии. Поиск дрожащими руками подтвердил, что документы по-прежнему лежат в потайном кармане сумки. На месте ли мое богатство? Пачки по-прежнему болтались в футлярчике и не успели испариться. Какие условные слова нужно сказать служащему банка? Не помню!
В оставшееся время, пока машина ехала, я судорожно вспоминала кодовую фразу, с каждой минутой беспокойство усиливалось: мне начало казаться, что слова в условном пароле совсем не те, и что перепуталась их последовательность. Роясь лихорадочно в памяти, я пропустила столичные красоты и очнулась, когда такси плавно затормозило.
— Двадцать восемь, — сказал водитель, и в его ладонь перекочевала мелочь со сдачи из институтской столовой. Мужчина не подал виду, что недоволен оплатой в виде горсти монет, и я, выбравшись из машины, очутилась на улице. После теплого салона прохлада зимнего вечера освежила пылающее лицо, и в голове явственно всплыло шифрованное профессорское послание. Ура!
Покуда меня везли, успело стемнеть. Улица, на которой высадил таксист, казалась узкой из-за зданий, сжимавших её с обеих сторон, и называлась Банковской, а непосредственно перед моим носом располагалась цель поездки — Первый правительственный банк с тремя этажами освещенных окон.
Современное здание в зелено-оранжевых тонах тянулось влево и вправо без малейшего намека на вход. Как попасть внутрь? Нужно спросить у прохожих.
Как назло, тротуар вымер.
И посетителей нет. Никто не заходит и не выходит. Неужели только мне, богатейке, хочется попасть в банк?
На мое счастье у тротуара остановилась машина, и из нее вышел мужчина с портфелем. Незнакомец направился к зданию банка уверенной походкой. Пара мгновений, и он стукнется лбом об оконный карниз.
Мужчина любил свой лоб. Затаив дыхание, я наблюдала, как он поднялся в пустоте по невидимым ступенькам и исчез между окнами. Только что шел — и вмиг пропал. Что за фокусы?
У меня закралось страшное подозрение, что банк обслуживает висоратов, а для невидящих вход закрыт. К примеру, специальное заклинание при входе отфильтровывает обманщиков, притворяющихся не теми, за кого они себя выдают. Почему Альрик не предупредил?!
Я собралась было развернуться и бежать, пока не догнали и не схватили, как вдруг там, где исчез незнакомец с портфелем, разошлась стена с окнами, и из образовавшегося проема вышли мужчина и женщина, сошедшие по воздуху на тротуар. Их появление потрясло меня как если бы инопланетяне вышли из летающей тарелки, чтобы налаживать контакты с аборигенами.
— Девушка, вам нужно в банк?
В разъехавшихся окнах, вслед за которыми разъехались мои глаза, стоял немолодой мужчина в форменной одежде: зеленых брюках и оранжевом кителе.
— Д-да, — отозвалась я настороженно. Может, ну его, этот банк? Худо-бедно проживу и без него.
— Проходите. — Товарищ в униформе махнул приглашающе. — Будьте внимательны: здесь подъем.
Лишь приблизившись вплотную к зданию, я увидела, что лестница и широкие раздвижные двери составляют единый фон, сливаясь с фасадом. Ступеньки в точности повторяли текстуру цоколя, а разъезжающиеся окна оказались в действительности дверьми.
