— Так что, скажу вам так, Ормонд Володимирович, — выдал Добродум. — Ежели год назад я бы мысли ваши, насчёт общей цели для Полисов, принял за прожектерство юнца, то ныне… и сие шанс, какой-никакой, хоть и незначительный, — не смог не змействовать леший.
— Какой есть, Добродум Аполлонович, гением себя не мню, — ответил я. — А как сменщик мой, справляется? — полюбопытствовал я, отчего Леший помрачнел.
— Никак ваш сменщик, Ормонд Володимирович. Убит три седмицы назад в посольстве, — выдал мрачный Добродум.
Это да, неважно сие, да и парня жалко, хоть и не знал я его. И мда, просто слов нет, как всё катится под гору-то, представил я свою мысленную “гоночную трассу”. Впрочем, ещё с четверть часа побеседовали, да и покинул я лешую обитель. Правда, узнал, какого лешего меня Даросил Карлыч в Управе числиться оставил.
— Сие не сказать, чтобы тайна великая. А сейчас и не исполнится к тому же. Хотя, поживём — увидим, — философически выдал Леший. — От вас, Ормонд Володимирович никто прорывных проектов в науке не ожидал, а вы, при всей тернистости, отсутствии чинопочитания, чрезмерной любви к орудиям милитантским, возмутительному доведению мало, что не до удара… — и начал Леший злостный занудно мои многочисленные достоинства перечислять, на которые я с улыбкой кивал, мимо ушей пропуская. — …неплохой работник, справно обязанности исполняющий, — парадоксально закончил тварь эфирная. — И мыслил Даросил Карлович вас к Остромиру Потаповичу приставить, не как секретаря, а как компаньона младшего. Сие и мне, и прочим товарищам главы время освободило, да и вы бы, со временем место товарища по науке и академическим связям могли бы занять. Но, ныне сложилось, как есть, — развёл Леший клешнями.
Собственно, сия небезынтересная информация и была финалом нашей беседы. Распрощался со мной Леший, да и наказал более с гаковницей к нему в кабинет не являться. Ну не знаю, пребывал я в раздумьях. Как по мне — крайне уместное снаряжение для посещения твари эфирной. А после девчонок прихватил да на выходе опять призадумался.
— Домой, Ормоша? — полюбопытствовала Мила, задумчивость узрев.
— Да вот думаю, всё ж праздник у нас. А не съездить ли нам в термы городские, отпраздновать? — прикидывала всякое-разное моя задумчивость.
Девчонки призадумались, гардеробы осмотрели, да и согласились. И, нужно отметить, отпраздновали мы весьма и весьма. И в особняк Тёрнов ехали пусть несколько усталые, но бесовски довольные.
В отчем доме собрались все родичи. Приняли нас довольно сердечно, но меня попенять мыслили. От чего я (не без умысла, признаться) наградным орудием оборонился. В итоге тернистость семейная была направлена на места, где я с моей прелестью ныне явиться могу, да и на рожи, морды и физиономии лиц, сии места населяющие. Но, в целом, хорошо посидели, даже Люц зажатая через полчаса взаимной тернистости оттаяла.
В итоге вернулись домой за полночь, да и оставшуюся неделю и вправду отдыхали: вымотались мы немало, как физически, так и нервически. На пикник ездили, по лавкам торговым, ну и, само собой, друг другом не пренебрегали.
Это, мысленно хмыкал я, у нас отпуск и месяц медовый вышел в одном флаконе, и всего в седмицу. Впрочем, лучше так, чем ни беса не делать.
Ну а на следующий день вымытый и побритый я стоял перед Академией, готовый сдаваться. Даже была мысль войти в кабинет, где меня ожидала комиссия, с поднятыми руками и воплем “я сдаюсь!” — но неуместную весёлость я переборол. Служка, отвёдший меня до кабинета, уже удалился, так что зашёл я и просто поздоровался. Получил в ответ представления (кстати, все три комиссианта были на запуске спутника), ну и, на удивление, протянули мне три листа.
— И всё? — изумился я. — Ни опросов, ни собеседования?
— Точно так, — ответил старший академик под злобное бормотание шёпотом: “ты с этим справься”.
Справлюсь, морда завистливая, мысленно посулил я типу, хамившему мне на запуске. Прихватил листы, присел за стол и несколько… Нет, не растерялся, предложенные задачи были вполне решаемы. Но давались не в математической форме, часть переменных надо было экстраполировать. Да и прямо скажем, если бы не мои занятия последние месяцы — не факт, что и справился бы. Реально, многое из высшей математики пришлось вспоминать, потому как Олег подзабыл за ненужностью. А часть методов и инструментов учить с нуля — математики Мира Полисов не фасоладу сандалетой хлебали.
— Арифмометром пользоваться могу? — уточнил я.
— Да. Как и справочниками, ежели потребно, — получил я ответ, на который последовал отказ.
К бесам мне справочники, и так всё помню. А вот арифмометр — это хорошо, вычислений до беса. Пару часов ломал мозг и благословлял организм одарённого, как и свои пусть и ограниченные, но терапефтические штудии: задачки мне подобрали академики весьма непростые, не столько в смысле счисления — тут прекрасно справлялся арифмометр, а в смысле самой постановки математических задач. И если б не эфир, то через час бы я уже был на сносную когнитивную работу не способен. А так справился, перепроверил написанное, да и промаршировал к комиссии.
— С заданием справились? — уточнил академик, глава комиссии.
— Со всеми, Аристарх Пантелеймонович, — с законной гордостью оповестил я.
— Весьма споро, — отметил пожилой академик, принимая ответы. — Погодите пока, мы проверим, — выдал он.
Ну а я расположился за единственным, кроме кафедры, столом. Впрочем, академики долго меня не задержали, управившись за двадцать минут.
— Не вижу расчетов, — стал говниться всё тот же.
— Оставьте, Потап Златоборвич, — отрезал глава комиссии. — Сами дозволили арифмометр использовать, а теперь в претензию ставите. Я вот, признаться, немало удивлён. Мыслил я, Ормонд Володимирович, что вам подсказки понадобятся и прочее. Задачи не тривиальные, со своим заданием я в своё время два дня возился. Но показали вы себя весьма в математике искусным, да и головой думающим. Впрочем, в последнем и не сомневался никто. После вашего уникального проекта.
— И всё же, для академика сего маловато, — гадствовал завистливый Потап. — Впрочем, признаю, с заданием вы справились, — сложил он клешни на груди. С видом “умываю руки”.
— Да, Ормонд Володимирович, тут я коллегу поддержу: надлежит вам в скорейшем времени либо ещё в одной науке себя проявить, либо оперирование эфирное подтянуть. Хотя… лучше с наукой. Я, признаться, затрудняюсь взаимосвязанное напрямую с математикой оперирование измыслить.
И тут был экзаменатор прав: академику было не “абы какое” эфирное проявление продемонстрировать, до мастерства отточенное, а именно в его научном проявлении потребное. Впрочем, думаю, за год управлюсь, есть, что “подтянуть”. Хотя, бес возьми, где время-то на всё взять, мысленно попечалился я.
— Засим, академическая комиссия признаёт ваши знания достойными. Как и вас, Ормонд Володимирович. Поздравляю академиком Полиса Вильно, — выдал Аристарх.
На сем комиссия меня поздравила (даже завистник гадский) и распрощалась. А я направился к Всеславу Изяборовичу. Ну и, признаться, грыз меня некий червячок сомнений, но это уже точно была паранойя. Как, в сущности, и оказалось: Глава академии моё явление встретил широкой улыбкой:
— Поздравляю академиком, Ормонд Володимирович. Впрочем, в вас я почти не сомневался, но даже комиссию весьма уважаемых мужей вы оперативностью умудрились потрясти. Впрочем, давайте к делу. Итак, вы предложили четыре изыскательских направления. Давайте разберём подробнее, а то у нас, признаться, на совещаниях каша преизрядная вышла, — выдал Глава.
Собственно, так до вечера в кабинете и просидели, даже трапезничали тут же. Причём, поругались не раз и не два, вплоть до “мальчишка-фантазёр!” и “престарелый ретроград!” Впрочем, было сие вполне рабочим моментом, и к взаимопониманию мы пришли.
— А вы, Ормонд Володимирович, часом не из купеческого семейства? — полюбопытствовал Изяславович.
— Ежели вы, Всеслав Изяборович, про Тёрнов, то да, средний сын, — ответствовал я.
— И под началом Добрыни Аполлоновича Лешего служили? — прищурился на меня академик.
— Служил, было дело, — кивнул я. — Но, Всеслав Изяборыч, хочу отметить, не я на него похож, а он на меня! А время относительно, — буркнул я.
— Ну да, относительно, — посмеялся академик. — Вот вылитый Добрыня, только пообъёмистее. Ладно, сие пустое, Ормонд Володимирович. А так — вроде бы со всем определись. И осторожность я вашу отметил, — то ли похвалил, то ли поругал меня Глава.
Дело в том, что, как понятно, в рамках моих планов и паранойи я давал крайне “урезанный” массив данных. Общие принципы, безусловно, были, но детали, в коих архибес запрятался — нет. А сейчас, обсуждая организационную структуру и план исследований, часть сокрытого я, естественно, приоткрыл.
— Хорошо, чем вы сами заниматься хотите-то? — спросил, после паузы Изяборыч.
— Признаться, лежит у меня сердце к вычислителям, — ответил я. — Но сие нужно, важно, но полёты нужнее. Не скажете, Всеслав Изяборыч, как моё предложение приняли-то? — полюбопытствовал я.
— Вы про исследования межполисные, про совместное освоение высей пустотных, али ещё про что? — уточнил академик.
— Да про всё, если разобраться, — ответствовал я.
И поведал мне Изяборыч такие вещи: в принципе, я далеко не “самый умный”. Что я сам, если знал не твёрдо, но подозревал основательно. И руководство Полисов, как Гардарики, так данов и эллинов, довольно часто последнее время (как я понял, не менее четверти века, а то и вся полусотня лет), собирались и договаривались. И выходила у них картина, что: либо Полисы будут как Полисы, либо появятся объединения типа стран. Но не одно, а несколько. И конфликты между ними неизбежны, а по разрушительности будут таковы, что никакая межполисная грызня с ними не сравнится.
Я, признаться, был ошарашен, когда узнал, что газ, которым например бриттов травили… неизвестен. Есть пакет, опечатанный печатями тридцати Полисов. И были запасы газа сего, которые на бриттов до последнего баллона спустили.
Создатель сего газа и производитель давно почил (леший знает, сам или помогли, но и не слишком интересно), а ныне, по сей день, идут дебаты: восстанавливать ли запас, либо, а ну к бесам отраву поганую.
Но сие отступление, а по сути выходило так: решили формат Полисов сохранить. Вот только… и бритты тут подкинули проблем, да и сами Полисы: изобилие, увеличение численности, при котором педагогика всё чаще даёт сбои. Да и Полисы, как ни крути, всё же разные, ну и начались брожения людей, к глупостям подталкивающие.
В общем, куда ни кинь — всюду клин. И варианта “заокеанских Полисов”, чтобы “пар спустить”, не находится, выходит такая петрушка, что: либо вовне воевать, либо Полисы сами себя изнутри порушат, как формация необратимо изменясь.
Собственно, и поныне не стихли баталии непосредственно в Гардарике: объединяться ли и ромеев всяческих воевать, причём, после объединения они и сами нападут, к гадалке не ходи. Ну или пытаться как-то что-то переформатировать и сделать, а что — никто не знает.
— Впрочем, я, за вами наблюдая, отметил, что кивали вы речам моим. Значит, мысли вас подобные посещали, что и не удивительно: тайны для разума развитого тут и нет никакой, — выдал Изяборыч в заключение. — Так что идея ваша, хоть и было много крику “мальчишка” и прочее, — усмехнулся он, — рассмотрена президиумом гражданской коллегии Полиса и принята к исполнению. Как один из вариантов, — уточнил он.
— Благодарю, Всеволод Изяславович, за откровенность. — кивнул я. — Есть у меня идея…
— Ещё одна?! — шутливо ужаснулся Глава. — Но полно, говорите.
— Так вот, спутники мы запускать можем. Но смысла в этом настоятельного не вижу. А вот человек, в пустоте побывавший и вернувшийся… И так есть, чем Совет Союза поразить, но с таким аргументом, думаю, и даны с эллинами, не раздумывая, присоединятся. А возможно — и ромеи. Для начала, в вопросах исследований пустоты. Но с чего-то начинать надо?
— Не сказать, что идея дурна, — после минуты раздумий выдал Изяславович. — Да и Вильно приоритет однозначно закрепит, — подмигнул мне академик, на что я с мордой коварной и невинной единовременно плечами пожал. — И как вы это мыслите?
И начал я свои планы вываливать. Благо, после спутника, можно было человека хоть сейчас запустить, мощности и материалы позволяли. Но был вопрос отработки технологий. Поэтому я и двигатель с электромагнитным ускорением помянул, да и вычислители. А вот заодно с человеком и десяток спутников прихватить можно, тоже не лишним будет, да и отработка технических моментов.
— Я, признаться, Ормонд Володимирович, — уставился на меня с некоторым изумлением Глава Академии, — почитал вас талантом немалым. Но ныне зрю в вас гениальность, — выдал он.
— Да какая к лешему гениальность, Всеволод Изяборыч, воображение хорошее, — отмахнулся я.
— У Архимеда Сиракузского тоже воображение хорошее было, да и в ванной полежать любил, — выдал академик, вызвав у меня отмахивание лапой. — Ладно, сие вопрос отношения, называйте себя, как вам угодно. Но скажу вам одно — вас я в первый полёт не отпущу! — аж сложил лапы на груди Глава.
— Извольте объясниться, — отернился я.
— Извольте. Поскольку показали вы себя человеком гениальным, жизнь ваша для Полиса, а возможно, не только, чрезмерно ценна. Я решительно отказываюсь давать согласие на ваше участие в экспериментальном полёте! — заявил этот рабовладелец.
— Жизнь сия, пока, невзирая на гражданство, МОЯ собственность, — ровно выдал я. — Это, Всеслав Изяборович, будет раз. Далее, вы про опасность речёте. Это МОЯ разработка! И запуска, до тех пор, пока точно и однозначно установлена безопасность полёта — не будет. А коли всё безопасно — так какая к лешему разница, кто полетит?! Я смертников запускать не намерен! Это будет два. И у меня, банально, Всеволод Изяборович, тщеславие есть. Хочу быть первым человеком в пустоте, ради этого всё и начато. Мечта моя такая, и ежели меня её лишить — “чрезмерная ценность” моя может и нулём обернуться. Это будет три, — выдал я.
