— Будем жить, паря! — весело сказал ему сидящий напротив мужчина с короткой густой светло-русой бородой, с азартной старательностью выскребавший кашу из миски.
— Живём, брат! — ответил Гаор.
Он впервые услышал такое пожелание и ответил по наитию, но правильно. Во всяком случае, остальные за столом поддержали его улыбками и невнятным из-за набитых ртов, но явно доброжелательным бормотаньем.
К концу миски Гаор понял, что единого обеда нет, как сел за стол, так тебе миску и поставили, а из общего разговора стало ясно, что здесь и приезжие, и местные, ну кто в заведении работает. Заведение круглосуточное, работают посменно, так и едим, и спим, когда кого отпустят. Бабам, конечно, морока, считай, день да ночь стряпают, ночью, конечно, полегче, но дежурные завсегда есть, когда ни приедь, тебя и накормят, и спать, если тебе не сразу в рейс, уложат, и все прочие удовольствия. Ну, это когда без хозяина, когда один едешь, тогда да, а так-то... только понимашь рассупонишься, так кличут, хоть без штанов выскакивай.
— Эй, паря, как тебя?
— Рыжий, — ответил Гаор, принимаясь за кашу, которую поставила перед ним та же девчонка, забрав миску из-под супа.
— Ты чей будешь?
— А хрен его знает, мне он не назвался. Слышал, капитаном называли.
— Коррант, — сказал усаживавшийся наискосок от него молодой парень в промасленном комбинезоне. — Мать, меня только на кашу отпустили, Коррантом твоего звать, он к нам хоть раз в месяц да заедет, — парень ловко говорил и ел одновременно, напомнив Гаору Плешака. — Я ему и заправлял, и мыл, когда, да с недели две назад, это он, значитца, за тобой и ехал.
Гаор, конечно, засомневался, что в Аргат из Дамхара ездили специально за ним, но спорить не стал.
— Так-то он ничего, чаевые завсегда дает, но если оплошаешь в чём, жаловаться не бежит, сам влепляет.
— Так на новогодье он тебе приварил? — засмеялись за столом. — На полморды фингал светился.
Большинство знало друг друга, болтали, вспоминая какие-то известные всем события. Гаора как новенького расспрашивали кто, да откуда, да у кого раньше работал. О Сторраме не слышали, но что такое торговый комплекс, знали. Что Гаор обращённый, тоже, к его радостному удивлению, не вызвало особой реакции, спросили только: давно ли, и услышав, что третий год пошёл, кивнули. Даже причиной не поинтересовались.
После каши ему дали кружку горячего чая или чего-то ещё — такие мелочи Гаора не интересовали — во всяком случае, жидкость была горячей и сладкой, и хлеба несчитано. И Гаор встал из-за стола сытым и даже немного опьяневшим.
— Айда, паря, покурим, — предложил ему парень в комбинезоне.
— Мотри, Тягун, — покачала головой Мать. — Сказал, на кашу отпустили, а сам-то... Вот ввалят тебе по полной, опять на животе месяц спать будешь.
— А пошли они, Мать... — отругнулся парень, — ты ж за столом курить не дашь.
— И не дам, — строго сказала Мать.
— Ну вот, а не покуривши, я это... неэффективно-дефективный, — и парень заржал.
Засмеялся и Гаор, усаживаясь на скамейку у бочки с водой и доставая сигареты.
Девчонка, уже другая, постарше прислуживавшей за столом, принесла Тягуну сигарету.
— Тягун, затянуться дай, — попросила она, стреляя на Гаора хитрыми тёмно-карими глазами.
— У меня просишь, а глазки ему строишь! — притворно рассердился Тягун, прикуривая от сигареты Гаора, — а ну вали, Лиска, пока я добрый и не врезал!
Лиска пренебрежительно фыркнула и убежала под общий смех.
— Лиска это лиса? — уточнил Гаор.
— Ну да, — Тягун глубоко с наслаждением затянулся. — Ишь хитрюга, приспособилась. Под одним лежит, а сама уж на другого смотрит.
Пока курили, Гаор выяснил ещё ряд важных деталей. Оказывается, когда приезжаешь с хозяином, не обыскивают, дескать, если и есть что при тебе, так за это хозяин отвечает, а когда один, по выездной карточке, то и на общем въезде, и у калитки прошмонают, ну и на выходе-выезде понятно. Квиток — это Мать запишет всё, что ты наел, напил, в ларьке получил, ты это хозяину отдаешь, а он уже в кассе рассчитается. А один когда, то хозяин тебе карточку дать должон, по ней всё получишь. А в ларьке тоже либо по карточке, либо если чаевые там у тебя, то в кассе на фишки обменяешь.
— Рыжий, — подошла к ним Мать, — держи квиток. И давай докуривай, оправляйся и к машине беги, там своего дождёшься, задница целее будет.
— Спасибо, Мать, — поблагодарил её сразу за всё Гаор, пряча в карман куртки маленький листок бумаги, на котором было написано одно слово: "обед".
Похоже, нрав его хозяина был здесь известен, фингал на полморды — это существенно, и Гаор, приняв совет как приказ, приступил к исполнению.
Выпустили его из рабской зоны в общий двор без обыска, и к фургончику он добежал без остановок и препятствий. Но садиться за руль не стал, стоя возле машины и оглядывая суету из людей и машин во дворе.
Появления Корранта из дверей ресторана ждать пришлось недолго. Когда он подошел к машине, Гаор молча достал из кармана и протянул ему квиток.
— Ага, — весело сказал Ридург, — ублажился. Жди здесь.
И ушёл. Видимо, в кассу — подумал Гаор — оплачивать его обед. В принципе, такие порядки ему даже понравились, и если его будут посылать одного в рейсы и будет по дороге, то и перекусить, и отдохнуть, и переспать, и даже не одному, есть где. Великое дело! А самое главное — вдруг сообразил он — что если б этот чертов капитан Коррант был гомиком, то это бы знали и сказали ему. Так что, может, и обойдётся. А лапал тогда зачем? — тут же возразил он сам себе. Не расслабляйся, сержант, впереди ночь, и ночь в дороге, темнеет уже, а Коррант явно на выезд наметился. Так что... мужайтесь, худшее впереди.
— Поехали, — издали крикнул ему Коррант, пряча на ходу бумажник в карман.
Гаор послушно метнулся за руль.
Охранник на выезде, как и на въезде, даже головы к ним не повернул.
— Цены у них, — сокрушённо покачал головой Коррант. — Сытно хоть накормили?
Гаор кивнул, включая фары.
— Да, хозяин.
— Ну, давай тогда, сейчас прямо и на втором перекрёстке направо.
— Да, хозяин, прямо, второй перекрёсток направо.
А ведь это уже Дамхар — вдруг сообразил Гаор. Была бы карта, сказал бы точно, но такое заведение должно быть на границе областей, как перевалочный пункт.
Стало совсем темно, и Гаор включил фары дальнего света. Дорога пуста, ни встречных, ни вдогон, скорость можно бы и прибавить, но приказа не было, а значит, держим восемьдесят, как до отдыха. Нет, когда ты сытый, то жизнь совсем другой кажется. Значит, хозяином у него капитан Коррант. Интересно, каких войск, воевал или в тылах околачивался и... хорошо бы поговорить с кем, кто под ним служил, тогда бы уж знал о нём если не всё, то многое. А так... ладно, будем рассуждать дальше. Сторрам купил тебя за семь тысяч и продал, конечно, дороже, Сторрам своего не упустит, предпродажный осмотр тебе устроили прямо на месте, в квартире Гархема, так душевно сидят либо с родственником, либо с однополчанином. Либо и то, и другое. Как это родство или служебное содружество отзовётся на твоей шкуре? Где служил Сторрам, ты так и не узнал, Гархем... вот сволочь, но его в этом раскладе можно побоку...
Ридург искоса посмотрел на спокойное, но не безучастное лицо раба и усмехнулся. Надо же, быстро как в чувство пришёл. Пожрал, покурил и опять человек, а то прямо мертвецом ходячим смотрелся. А водит хорошо, умело. Проверим-ка его по карте.
— Где едем?
— Дамхар, хозяин?
Ответ прозвучал полувопросом, и Ридург усмехнулся. Хитёр, парень.
— Правильно. Притри к обочине.
Мгновенно насторожившись, Гаор выполнил приказ. Но ничего страшного не произошло. Хозяин достал из бардачка карту, хорошую штабную карту батальонного уровня, и стал его по ней гонять. Дамхар Гаор знал приблизительно, в училище им подробно давали места предполагаемых боёв, а остальное обзорно, но по хорошей карте главное — правильно определиться, а там уже не запутаешься.
— Вот и валяй дальше сам, — отдал карту Коррант.
— Да, хозяин, — Гаор положил карту себе на колено, нужным квадратом кверху, и стронул машину.
Ночная езда — не слишком большое удовольствие, но лучше, чем... и как накликал. Хозяин посмотрел на часы, зевнул и приказал.
— Сверни-ка вон туда. Заночуем.
"Вот сволочь, чего же ты в заведении не заночевал? Спал бы себе в гостинице, а я в рабской казарме. Так тебе по-походному нужно", — мысленно ругался Гаор, загоняя фургончик в указанном направлении за придорожные, казавшиеся в темноте очень густыми, высокие кусты.
— Ага, отлично. Сбегай оправься, — выпустил его хозяин.
Гаор обречённо побрёл выполнять приказание. Побег невозможен, куда он с клеймом и ошейником денется? Сопротивление — та же смерть. Но... но значит, принесла его Мать-Вода к смертному берегу. Спасибо и на том, что не газовня и не пуля в затылок, а в бою. И на том спасибо.
Когда он вернулся, Коррант курил, стоя у фургончика.
— Давай, лезь, да не здесь, дурак, через кабину.
Ткань, отгораживавшая кабину от кузова, отодвинута, открывая ловко устроенную в узком промежутке поперечную койку-рундук с развёрнутым на ней спальным мешком, а в кузове, в проходе между мешками и ящиками что-то темнеет. Это уж, похоже, для него. Гаор осторожно перелез через койку в кузов. Задняя дверь, значит, заперта снаружи, раз ему велели лезть через кабину, нет, вон, и изнутри засов задвинут, тёмная ткань на полу — старый спальный мешок, простой, без вкладыша-конверта, но раздеться все равно придётся, хоть до белья. Это, конечно, хорошо, было бы хорошо, если бы... если бы он был уверен...
Его поторопили приказом.
— Давай, раздевайся и ложись, чего копаешься.
Беззвучно ругаясь, Гаор разделся до белья и залез в мешок, не рискнув даже переложить его, чтобы оказаться головой к двери, а не к кабине. Хозяин докурил, залез в кабину, тщательно поднял все стёкла, запер изнутри дверцы, разделся и влез в спальный мешок. Всё это Гаор определил по шумам, потому что лежал, зажмурившись и втянув голову в мешок. Ну... ну... "Мать-Вода, пронеси меня, Судьба-Сестра, матери-владычицы, Огонь Великий, Огонь Справедливый, за что мне ещё и это? Оградите меня, сделайте хоть что-нибудь..." — беззвучно шептал он, засыпая и стараясь удержаться от сна. Сонного возьмут запросто, трепыхнуться не успеешь, а потом чего... хоть придуши насильника, всё равно опоганен. Вроде... вроде захрапел, сволочь... Гаор осторожно попробовал расслабить, распустить собранные до судорог мышцы.
Но спал он вполглаза, вздрагивая и просыпаясь при малейшем шорохе, и не только не отдохнул, но устал ещё больше, чем, если бы провёл эту ночь за рулем. К рассвету он настолько устал от своего страха, что провалился в чёрную пустоту забытья, откуда его почти сразу выдернул весёлый голос хозяина.
— Подъём, Рыжий! Солнце проспишь!
Выпутываясь из мешка, Гаор с тоской подумал, что только утреннего моления Огню Небесному ему сейчас и не хватает.
Обе дверцы в кабине распахнуты, а хозяин, в одной майке и трусах, стоял снаружи, подбоченившись и озирая туманную равнину и начинавшее золотеть небо.
— Давай, Рыжий, вылезай как есть, живее, праздник сегодня!
"Какой ещё праздник?" — тупо подумал Гаор, выполняя приказ. Про весеннее солнцестояние он за эти дни и думать забыл, занятый совсем другими мыслями. На всякий случай он вышел из машины с другой стороны, но попытка остаться на дистанции не прошла.
— Давай, шлёпай сюда.
Один раз его уже звали как есть, кончилось это лапаньем и продажей, а сейчас что? Он вышел из-за машины и остановился в трёх шагах от хозяина, угрюмо опустив голову.
Ридург оглядел его, взлохмаченные волосы, красные воспалённые глаза и расхохотался.
— Ты чем это ночью занимался, Рыжий? Как скажи, тебя с бабы сдёрнули и закончить не дали. Сам с собой, что ли?
Гаор стиснул зубы, глотая единственно возможный ответ. Лишь бы не трогал, а остальное он выдержит. От недосыпа и утреннего холода его начала бить дрожь, и он из последних сил сдерживал её.
Ридург снова, уже не улыбаясь, оглядел его.
— Ладно, — наконец сказал он. — Иди, там родник есть, умойся и вообще... Ступай.
Гаор осторожно, не поворачиваясь спиной, отступил в указанном направлении и, только отойдя на несколько шагов, повернулся и пошёл в кусты.
Кусты сразу обдали его холодной, но сейчас даже приятной росой.
Вот так, босиком, почти голым он не ходил... Великий Огонь, да было ли у него когда такое?! Плотный белый туман окружал его, создавая блаженное чувство невидимости. Родник он нашёл по еле слышному журчанию. Крохотная лужица в траве, пузырясь от бившей со дна струи, выплёскивалась узким весело извивающимся ручейком. Гаор медленно опустился на колени в мокрую траву и, наклонившись, окунул лицо в нестерпимо холодную чистую воду. Родник, матёрая, материна вода, наконец-то... он пил её, захлёбываясь и блаженно постанывая, черпал пригоршнями и выплёскивал себе в лицо, на плечи и грудь, не замечая, что майка и трусы промокли насквозь, а сушиться-то ему негде и переодеться не во что, и шептал, бесконечно повторяя.
— Вода-вода, обмой меня, унеси горести прошлые, принеси радости будущие.
Наконец он выпрямился и огляделся вокруг, оглядел себя и негромко засмеялся. Надо же, как в душе побывал. Ладно, авось за туманом не увидят его. Он разделся догола, выкрутил, выжал трусы и майку и снова надел. Даа, а сушиться ему сейчас только кроссом. Или ну очень хорошей разминкой. И желательно на солнце. А... а вот же оно. Гаор повернулся к просвечивающему сквозь туман золотисто-красному диску.
— Здравствуй, Золотой Князь, заждалась тебя Мать-Земля, — вдруг вырвались у него не слышанные им никогда раньше слова.
Да, он знал, выучил ещё в училище, да нет, раньше с голоса Сержанта, все положенные молитвы и гимны Великому Огню и его ипостаси — Огню Небесному, но сейчас он сам говорил с Солнцем на нашенском языке, языке склавинов, и слова сами приходили к нему, безошибочно точные, единственно правильные.
Гаор остановился, перевёл дыхание, поклонился в сторону Солнца, напоследок снова глотнул из родника, словно поцеловав чистую холодную воду из самой глуби земной, ну да материна вода от Мать-Земли — догадался он — потому она и сильная, матёрая, и пошёл к машине. Странно, но все его страхи и опасения словно и в самом деле смыло с него, и он шагал твёрдо уверенный в том, что выживет, будет жить, что ничего более страшного, чем было, уже не будет.
Возле просвечивающего сквозь туман тёмного силуэта фургончика слышалось жужжание механической бритвы. Ридург Коррант уже в брюках и сапогах, но ещё без рубашки, брился, глядясь в зеркальце заднего обзора. Когда рядом зашелестели кусты, он бросил, не оборачиваясь.
— Очухался? Тогда одевайся, и сейчас выезжаем.
