Но не было никаких признаков того, что здесь происходили какие-либо дальнейшие преобразования. Возможно, размышлял Скорпио, капитана устраивали эти бородавки и корочки от мертвых морских обитателей, так же как самого Скорпио устраивал шрам на плече, где он стер татуировку в виде скорпиона. Убрав следы этого шрама, он лишился бы части того, что делало его Скорпио. Арарат, в свою очередь, изменил капитана. Скорпио был уверен в этом, как и в том, что капитан это чувствовал. Но как именно это изменило его? Вскоре, подумал он, придется подвергнуть капитана испытанию.
Скорпио уже принял соответствующие меры. В кармане у него была пригоршня ярко-красной пыли.
Васко пошевелился, и обивка кресла заскрипела. — Да, возможно, стоит быть с ним повежливее, — сказал он. — В конце концов, здесь ничего не произойдет без его согласия. Я думаю, мы все это понимаем.
— Ты говоришь так, словно думаешь, что произойдет столкновение характеров, — сказал Скорпио. Он одним глазом следил за расширяющимся лучом оружия из тайника, наблюдая, как оно прочерчивает яркую полосу на поле боя. Теперь царапина была конечной длины и медленно расползалась по пространству. На том месте, где было оружие тайника, осталось лишь расплывчатое пятно умирающей материи. Оружие было одноразовым.
— Вы думаете, его не будет? — спросил Васко.
— Я оптимист. Думаю, мы все придем к разумному решению.
— Вы выиграли битву за оружие из тайника, — сказал Васко. — Ремонтуа согласился с этим, как и корабль. Я не удивлен этому: с оружием корабль чувствовал себя в большей безопасности, чем без него. Но мы все еще не уверены, что поступили правильно. Как насчет следующего раза?
— В следующий раз? Не вижу на горизонте никаких разногласий, — сказал Скорпио.
Но он это сделал, и теперь, когда ушли Антуанетта и Ремонтуа, он чувствовал себя изолированным. Ремонтуа и последний из конджойнеров отбыли день назад, забрав с собой своих сервиторов, машины и последнее из оговоренного количества оружия. На их месте остались работающие цеха и огромные сверкающие устройства, за сборкой которых наблюдал Скорпио. Ремонтуа объяснил, что оружие и механизмы были протестированы лишь в очень ограниченном качестве. Прежде чем их можно было использовать, они требовали тщательной калибровки в соответствии с набором инструкций, оставленных техническими специалистами конджойнеров. Их техники не могли оставаться на борту и завершить калибровку: если они будут ждать еще немного, их маленькие корабли не смогут вернуться к основной боевой группе вокруг Арарата. Даже с системами, подавляющими инерцию, они все равно были сильно ограничены запасами топлива и аэродинамической устойчивости. Физика по-прежнему имела значение. Их заботило не собственное выживание, а их полезность для Материнского гнезда. И вот они ушли, забрав с собой единственного человека, у которого, по мнению Скорпио, хватило бы воли противостоять Ауре, если бы обстоятельства того требовали.
Остаюсь я, подумал он.
— Могу предвидеть, по крайней мере, один спор в самом ближайшем будущем, — сказал Васко.
— Просвети меня.
— Нам нужно договориться о том, куда мы отправимся — к Хеле или обратно в Йеллоустоун. Мы все знаем, что вы думаете по этому поводу.
— Теперь это "мы", не так ли?
— Вы в меньшинстве, Скорп. Это просто констатация факта.
— Не обязательно будет конфронтация, — сказала Хоури. Ее голос был тихим и успокаивающим. — Васко хочет сказать, что большинство старших считают, что Аура обладает конфиденциальной информацией, и что к тому, что она нам говорит, следует отнестись серьезно.
— Это не значит, что они правы. Это не значит, что мы найдем что-то полезное, когда доберемся до Хелы, — возразил Скорпио.
— Должно быть, в той системе что-то есть, — сказал Васко. — Исчезновения... они должны что-то значить.
— Это означает массовый психоз, — сказал Скорпио. — Это значит, что людям мерещится всякое, когда они в отчаянии. Ты думаешь, на этой планете есть что-то полезное? Отлично. Поезжай туда и узнай. И объясни мне, почему для местных жителей это не имело ни малейшего значения.
— Их называют скаттлерами, — сказал Васко.
— Мне все равно, как они называются. Они, блядь, вымерли. Разве это не говорит тебе о чем-то хотя бы незначительном? Тебе не кажется, что если бы в этой системе было что-то полезное, они бы уже использовали это и были бы живы?
— Возможно, это не то, к чему относятся легкомысленно, — сказал Васко.
— Отлично. И ты хочешь отправиться туда и посмотреть, что именно они боялись использовать, несмотря на то, что альтернативой было вымирание? Сделай милость. Пришли мне открытку. Я буду примерно в двадцати световых годах оттуда.
— Испугался, Скорпио? — спросил Васко.
— Нет, я не боюсь, — ответил он со спокойствием, которое удивило даже его самого. — Просто я осторожен. Есть разница. Однажды ты это поймешь.
— Васко всего лишь хотел сказать, что мы не сможем догадаться о том, что там произошло на самом деле, пока не посетим это место, — сказала Хоури. — На данный момент мы почти ничего не знаем о Хеле или скаттлерах. Церкви не разрешают неортодоксальным научным группам приближаться к этому месту. Ультра не суют свой нос слишком глубоко, потому что они неплохо зарабатывают, экспортируя бесполезные реликвии скаттлеров. Но нам нужно знать больше.
— Больше, — сказала Аура и рассмеялась.
— Если она знает, что нам нужно туда, почему бы ей не сказать нам, зачем? — спросил Скорпио. Он кивнул в сторону неясной молочно-серой фигуры ребенка. — Все это должно быть где-то там, не так ли?
— Она не знает, — сказала Хоури.
— Ты имеешь в виду, что она пока не скажет нам или что никогда не узнает?
— Ни то, ни другое, Скорп. Я имею в виду, что для нее это еще не открылось.
— Не понимаю, — сказал он.
— Я говорила тебе, что сказал Валенсин: каждый день он смотрит на Ауру, и каждый день у него появляются разные предположения о ее развитии. Если бы она была нормальным ребенком, она бы еще не родилась. И не разговаривала бы. Она бы даже не дышала. Иногда кажется, что она владеет языками на уровне трехлетнего ребенка. В другие дни ей едва исполнился год. Валенсин видит, как структуры мозга появляются и исчезают, как облака, Скорп. Она меняется, даже пока мы здесь сидим. Ее голова как печь. Учитывая все это, ты действительно удивлен, что она не может точно сказать тебе, зачем нам нужно ехать на Хелу? Это все равно, что спросить ребенка, зачем ему нужна еда. Он может сказать, что голоден. Вот и все.
— Что ты имела в виду под запертым?
— Я имею в виду, что здесь есть все, — сказала она, — все ответы или, по крайней мере, все, что нам нужно знать, чтобы разобраться с ними. Но это закодировано, упаковано слишком плотно, чтобы мозг ребенка, даже двух— или трехлетнего, смог разобраться в этих воспоминаниях. Она не начнет понимать смысл этих воспоминаний, пока не станет старше.
— Ты стала старше, — сказал он. — Ты можешь заглянуть ей в голову. Ты их разматываешь.
— Это так не работает. Я вижу только то, что она понимает. То, что я получаю от нее — по крайней мере, в большинстве случаев — это детский взгляд на вещи. Простой, прозрачный, яркий. Все основные цвета. — В полумраке Скорпио заметил вспышку ее улыбки. — Ты бы видел, какими яркими цвета кажутся ребенку.
— Я вообще не очень хорошо различаю цвета.
— Ты можешь на пять минут перестать быть свином? — спросила Хоури. — Было бы действительно лучше, если бы все не возвращалось к этому.
— Для меня всегда все возвращается к этому. Извини, если это тебя обижает.
Он услышал, как она вздохнула. — Все, что я хочу сказать, Скорп, это то, что мы не сможем даже предположить, насколько важна Хела, пока не побываем там. И нам придется действовать осторожно, не врываясь туда с оружием в руках. Мы должны выяснить, что нам нужно, прежде чем просить об этом. И мы должны быть готовы принять это, если потребуется, и убедиться, что с первого раза все сделаем правильно. Но прежде всего мы должны пойти туда.
— А что, если пойти туда — это худшее, что мы могли сделать? Что, если все это подстроено, чтобы облегчить работу ингибиторам?
— Она работает на нас, Скорп, а не на них.
— Это предположение, — сказал он.
— Она моя дочь. Тебе не кажется, что я догадываюсь о ее намерениях?
Васко прервал их, коснувшись плеча Скорпио. — Думаю, вам нужно это увидеть, — сказал он.
Скорпио посмотрел на поле боя и сразу же заметил то, что видел Васко. Это было нехорошо. Луч оружия тайника отклонялся от своей первоначальной траектории, как луч света, падающий на воду. В том месте, где луч изменил направление, не было никаких признаков чего-либо, но не требовалось большого воображения, чтобы заключить, что это был какой-то скрытый источник энергии ингибиторов, который сбивал луч с курса. Не осталось оружия, которое можно было бы поднять и перезарядить; все, что теперь можно было сделать, — это сидеть сложа руки и наблюдать, что произойдет с отклоненным лучом.
Каким-то образом Скорпио знал, что он не просто улетит в межзвездное пространство, растворившись в ночи, не причинив никому вреда.
Враг так не поступал.
Им не пришлось долго ждать. При увеличении было видно, что луч попал в ближайший спутник Арарата, пробив себе путь через сотни километров его коры, а затем вышел с другой стороны. Спутник начал распадаться на части, как сломанный паззл. Из раны медленно, как во сне, сочилась раскаленная кровь. Это было похоже на замедленное раскрытие на рассвете цветка с красной сердцевиной.
— Это нехорошо, — сказала Хоури.
— Вы все еще думаете, что все идет по плану? — спросил Васко.
Пораженный спутник протягивал по своей орбите остывающее щупальце вишнево-красной жижи. Скорпио в смятении смотрел на это, гадая, что это будет означать для людей на поверхности Арарата. Даже падение нескольких миллионов тонн обломков в океан имело бы ужасные последствия для оставшихся там людей, но общее количество обломков спутника было бы намного, намного хуже этого.
— Не знаю, — сказал Скорпио.
Немного погодя с пульта донесся другой сигнал.
— Зашифрованный сигнал от Ремонтуа, — сказал Васко. — Может, мне его подключить?
Скорпио предложил ему это сделать, наблюдая, как на консоли появляется нечеткое, пикселизированное изображение Ремонтуа. Передача была очень сжатой, с резкими паузами и периодами, когда изображение зависало, пока Ремонтуа продолжал говорить.
— Извините, — сказал он, — но это сработало не так хорошо, как я надеялся.
— Насколько плохо? — одними губами произнес Скорпио.
Ремонтуа словно услышал его. — Кажется, вас преследует небольшая группа машин-ингибиторов, — сказал он. — Не такая большая, как та, что следовала за нами от дельты Павлина, но и не та, которую вы можете игнорировать. Вы закончили тестирование гипометрического оружия? Теперь это должно стать приоритетной задачей. И, возможно, было бы неплохо запустить и остальные механизмы. — Ремонтуа сделал паузу, его изображение расплывалось и собиралось заново. — Есть кое-что, что вам нужно знать, — продолжил он. — Это была моя ошибка. Это не имело никакого отношения к количеству оружия в нашем арсенале. Даже если бы вы отдали их все мне, результат был бы тот же. На самом деле, хорошо, что вы этого не сделали. Ваши инстинкты сослужили вам хорошую службу, мистер Пинк. Я рад тому небольшому разговору, который у нас состоялся перед моим отъездом. У вас все еще есть шанс. — Он улыбнулся: выражение его лица выглядело таким же вымученным, как и всегда, но Скорпио приветствовал это. — У вас может возникнуть соблазн ответить на это сообщение. Рекомендую вам не делать ничего подобного. Волки будут пытаться определить ваше местоположение, и такой четкий сигнал не принесет вам никакой пользы. До свидания и удачи.
На этом передача закончилась.
— Мистер Пинк? — спросил Васко. — Кто такой мистер Пинк?
— Это отсылка к прошлому, — сказал Скорпио.
— Он ничего не сказал о себе, — сказала Хоури. — Ничего о том, что он собирается делать.
— Не думаю, что он счел это важным, — сказал Скорпио. — В конце концов, мы ничем не можем им помочь. Они сделали для нас все, что могли.
— Но этого было недостаточно, — сказал Малинин.
— Может, и не было, — сказал Скорпио, — но все равно это было намного лучше, чем ничего, если спросить меня.
— Разговор, о котором он упомянул, — сказала Хоури. — О чем это было?
— Это было между мной и мистером Клоком, — ответил Скорпио.
Хела, 2727 г.
После того, как главный хирург взял у нее кровь, он показал ей ее покои. Это была небольшая комната примерно на трети высоты Часовой башни. В ней было одно окно с цветным стеклом, маленькая, строгого вида кровать и прикроватный столик. В пристройке находились умывальник и туалет. На прикроватном столике лежала кое-какая литература по куэйхизму.
— Надеюсь, вы не ожидали какой-то роскоши, — сказал Грилье.
— Я ни на что не рассчитывала, — сказала она. — Еще несколько часов назад я думала, что буду работать в бригаде расчистки на "Железной Кэтрин".
— Тогда вам не на что жаловаться, не так ли?
— Я и не собиралась.
— Разыграйте свои карты как следует, и мы придумаем что-нибудь посерьезнее, — сказал он.
— Это все, что мне нужно, — сказала Рашмика.
Грилье улыбнулся и оставил ее одну. Она ничего не сказала, когда он уходил. Ей не понравилось, что он брал у нее кровь, но она чувствовала себя бессильной сопротивляться. Дело было не только в том, что вся эта история с церквями и кровью вызывала у нее тошноту — она слишком много знала об индоктринальных вирусах, которые были неотъемлемой частью адвентистской веры, — но и в чем-то другом, чем-то связанным с ее собственной кровью и с тем фактом, что она почувствовала себя оскорбленной, когда он забирал ее. До того, как он взял образец, шприц был пуст, а это означало — при условии, что игла была стерильной — что он не пытался ввести ей вирус. Это было бы нарушением другого порядка, но не обязательно хуже. Мысль о том, что он взял у нее кровь, была не менее мучительной.
Но почему, спрашивала она себя, это так сильно беспокоило ее? Это был разумный поступок, по крайней мере, в пределах владений "Леди Морвенны". Все здесь было построено на крови, так что вряд ли можно было возразить, что ее заставили сдать образец. По правде говоря, ей следовало бы быть благодарной за то, что на этом все закончилось.
Но она не была благодарна. Она была напугана, и сама точно не знала почему.
Она сидела в одиночестве. В тишине комнаты, залитой замогильным светом, льющимся из витражного окна, она почувствовала себя отчаянно одинокой. Неужели все это было ошибкой? подумала она. Теперь, когда она добралась до грохочущего сердца церкви, та уже не казалась ей таким далеким, абстрактным существом. Она больше походила на машину, способную причинить вред тем, кто подойдет слишком близко к ее движущимся частям. Хотя она никогда специально не собиралась видеть Куэйхи, ей казалось очевидным, что раскрыть правду о Харбине сможет только кто-то, занимающий очень высокое положение в адвентистской иерархии. Но она также предвидела, что путь туда будет опасным и отнимет много времени. Она смирилась с долгим, медленным, отнимающим волю расследованием, медленным продвижением по административным ступеням. Она бы начала с работы в группе расчистки, с самого низкого уровня, до которого только можно было добраться.
