Я была оглушена известием. Несколько минут мы сидели молча. Наконец, я нарушила тишину, пообещав прийти в ближайшие дни. Эллен вздохнула, будто освободившись от кабального бремени. Для меня было не важно — по своей ли воле она покинула в этот стылый день могильную полутьму своей комнаты, где добровольно заточила себя, спасаясь от дьявольских сквозняков, и приехала сюда, чтобы сообщить мне дурные вести, или же по приказу матери. Но эта поездка и разговор со мной воистину стоили ей неимоверных усилий. Я не сомневалась, что теперь она надолго сляжет с очередным приступом, терзавшим ее изнуренное тело.
Покинув экипаж, я открыла калитку кладбища и направилась к могиле Сибил, у которой все еще стоял Дамьян. По-детски глупо стараться избежать с ним разговора.
Он чуть наклонил голову, дожидаясь, когда я подойду. Сильно обветренное лицо его не таило ни намека на насмешку, а было осунувшимся и усталым, отчего все черты болезненно заострились. Видимо, еще давала о себе знать недавняя рана, оставленная Рэем Готлибом. Однако под распахнутой курткой я не заметила марлевых бинтов.
— Как ваше здоровье, мистер Клифер? — вместо приветствия спросила я. — Я слышала, вам не посчастливилось.
— Разве? — растянул он губы в улыбке. — А, по-моему, не посчастливилось как раз тому дурню. Хотя, с другой стороны, ему еще повезло, что в моих жилах течет самая обыкновенная красная кровь, кровь нищего отродья, иначе его телячью шею точно бы натерла веревка.
— Рэй помешался от горя. Но тебе этого не понять.
— А вдруг я пойму? Вдруг я не так загрубел и зачерствел? Вдруг во мне все еще теплится искорка человечности? Может быть, стоит поверить в меня, а, соловей?
— Граф Китчестер действительно сильно болен? — поспешно спросила я. — Он умирает?
— Старый пройдоха не сдастся без боя. Но он совсем плох.
— Я обещала Эллен прийти в Китчестер. Я должна повидаться с дедом.
— Он был уверен, что ты прибежишь, как только узнаешь. Он хочет, чтобы ты вернулась.
Я пропустила колкость мимо ушей. Вместо гнева в голове возникла крамольная мысль: "А хочешь ли ты, Дамьян, чтобы я вернулась?". Но я тут же взяла себя в руки, урезонив внезапную слабость, от которой пульсирующее заныло в висках.
— Мне вот интересно... — начал было он, но вдруг резко осекся. В повисшей тишине я услышала, как Эллен постучала в стену экипажа, требуя скорейшего отъезда. Казалось, Дамьян не заметил ее нетерпеливого зова.
— Скажи мне, соловей, — вкрадчиво заговорил он, — ты тоже считаешь, что ее убил я?
Я была огорошена его внезапным вопросом. Его глаза были наполовину прикрыты веками, но я видела, что он внимательно и настороженно следит за мной, пока я в течение каких-то секунд собиралась с мыслями. Считала ли я его убийцей Сибил? Нет... Наверное, нет. Но разговор с Эллен посеял во мне тень сомнения. Она ведь определенно точно сказала, что знает, что именно Дамьян, охотился за мной в замке, пытаясь избавиться от меня. Она была настолько уверенна в своих словах, будто он сам признался ей.
— Вот ты и ответила мне. Благодарю, золотко.
Я взглянула в злые, встревоженные глаза, похожие на черную морскую гальку, жесткие и непроницаемые.
— Но я еще ничего не сказала.
— Твое молчание красноречивее любых слов.
— Должна же я обдумать, что сказать. Твой вопрос застал меня врасплох.
— Вот уж не верю. В последние месяцы ты задавала его себе как минимум сотню раз. Мне нужна правда, соловей. А правда не требует обдумывания и такта.
— Ты не убийца.
— Хоть на этом спасибо, — хмыкнул он.
Он смотрел на меня с кривившей его губы ядовитой насмешкой. Я чувствовала, насколько он несчастен, и меня вдруг охватило непреодолимое желание сделать его счастливым. Это был абсурд, но я ничего не могла поделать с собой. Моя рука непроизвольно потянулась к его лицу, чтобы мягким прикосновением стереть с него яд и наполнить той нежностью, какая иногда проступает на нем помимо воли Дамьяна. Казалось, что он прочитал мои мысли, ибо в его глазах появилось глумливое выражение.
— Считается, что женщина должна быть холодна, как рыбья чешуя, бесчувственна, как придорожный валун, и обладать достаточным количеством мозгов, чтобы быть умнее курицы. И это совершенство гордо именуется "леди"! Ты, золотко, совсем не похожа на этот венец творения.
Не успев прикоснуться к нему, я отдернула руку и спрятала ее за спину, точно опасаясь, что вновь потянусь к этому несносному человеку.
— Однако мне хотелось бы, мистер Клифер, — отчеканила я, — чтобы вы не забывали, что я, несмотря на ваше замечание, все-таки леди!
— Неприступность и благопристойность до мозга костей. Разве я могу забыть об этом? Два злейших врага, которые мешают мне сделать из тебя шелковую и податливую птичку.
Чтобы избежать новых фривольных намеков, я вернулась к прерванной теме.
— Ты был прав, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы граф оставил своеволие и переменил решение. Какие пути ведут к этому — дело судьбы. Но не моя смерть стала этим значащим событием... Я никогда не прощу себе гибели Сибил. В какой-то степени виноват и граф Китчестер, его непонятное желание видеть наследницей именно меня, его неуступчивость и самодурство. Он говорил мне, что согласится с любым моим выбором. Но когда я сделала его, оказалось, что моя воля также малозначима для него, как и воля "козявки" Мэтью Уолтера. И за этот обман поплатилась Сибил... Как видишь, если искать виновных, то косвенно можно обвинить многих: и меня, и графа, и тебя... Но кто бы ни был настоящий убийца, он ни за что не хочет, чтобы Китчестер достался мне.
— Вот в этом я и ошибся, — в его голосе послышалась злость, но злость на себя. — Зверски обидно признавать, собственную тупость. Я считал, что нападение на тебя произошло из-за меня, а Китчестер тут ни при чем. Но она хотела получить Китчестер, как впрочем, и большинство, кто хоть раз ощутил его силу.
— Она? Кто она?
Я затаила дыхание, ожидая ответа.
— Мисс Рассел, кто же еще. Она не раз заявляла мне, что ненавидит тебя и готова на все, лишь бы ты убралась с моих глаз. Но я плевал на ее угрозы. В то время меня больше занимала твоя неприступность... Но в ту ночь, когда мы нашли тебя, лежащую на ступенях в башне, я видел триумф в ее глазах. Тогда я понял, что она не блефовала. Я слишком долго держал ее возле себя, и она захотела большего: рассчитывала, что я женюсь на ней, и со временем она станет хозяйкой Китчестера.
— Поэтому ты увивался за Виолеттой? Хотел, чтобы она видела твой интерес к ней, а меня оставила в покое?
— Мисс Тернер из тех девиц, чьи прелести разглядишь даже в безлунную ночь. С такой грех не пофлиртовать.
Я почувствовала, как мои губы сжались в тонкую линию. Он засмеялся, но уже в следующий миг сказал серьезно:
— Я хотел, чтобы она видела, что мой интерес к тебе также мимолетен, как и к другим особам. Но, видно, я плохой актер, раз мне не удалось провести ее... Моей искренности не хочешь замечать только ты одна.
В этот момент вновь раздался нетерпеливый стук в стенку экипажа. Я уже успела позабыть, что мы вовсе не одни, а совсем рядом, за оградой, дожидаются кучер и миссис Уолтер, которая наверняка уже промерзла до самых костей и достигла того состояния, когда готова замертво упасть и забыться в эйфории истязающего ее недуга.
— По-твоему, это Джессика напала тогда на меня?
— Я так думаю.
— Но она сказала мне, что читала леди Редлифф, так как у той была бессонница, а после пошла на кухню, отнести молоко.
— Даже если и так, это не значит, что у нее не было возможности.
— Оклеветать кого-нибудь — простое дело. Слов с угрозами недостаточно, чтобы обвинить человека в нападении и... убийстве.
— У меня нет других фактов. Пока нет. Но ее ненависть весомое доказательство.
— Так же как и твое желание владеть Китчестером!
— Ты неисправима, Найтингейл! — Дамьян весело расхохотался, а вот мне было не до смеха.
Его веселье прервало нерешительное кряхтение, раздавшееся позади. Покинув козлы, Генри виновато переминался с ноги на ногу у кладбищенских ворот и, вытянув, точно любопытный утенок, тощую шею, смущенно поглядывал на нас.
— Чего тебе?! — рявкнул Дамьян.
— Простите, мистер Клифер, — пробасил кучер, стащив с головы потертую шляпу и принявшись наминать ее в заскорузлых руках. — Но миссис Уолтер, приказала поторопить вас. Похоже, ей нездоровится.
Дамьян коротко кивнул и обратился ко мне:
— Прав я или нет — покажет время. Я найду доказательства. И тогда у тебя не будет ни одной причины ускользать от меня... Мне надоели твои трусливые попытки скрыться за фальшивым равнодушием ко мне. Пока я терпеливо жду. Но мое терпение не безмерно.
Сказав это, он резко поднес руку к козырьку кепи и чуть склонился, одарив меня бесстыдной ухмылочкой. Затем широким шагом направился к экипажу. Кучер тут же занял свое место, сообщив при этом Эллен, что они отправляются. Когда Дамьян забрался на козлы и сел рядом со слугой, экипаж тронулся.
Дома я закрылась у себя в комнате и, сидя у окна, размышляла обо всем услышанном. Сама я не раз подозревала Джессику. Ее явная неприязнь ко мне и нескрываемая ненависть, особенно после совместного посещения подземелий, могли вылиться в отчаянное, ожесточенное желание избавиться от меня. Находясь в более близких отношениях с этой особой, чем все остальные обитатели, Дамьян лучше всех знал ее и мог судить о ее поступках. Наверняка, угрожающие слова в мой адрес были гораздо большим, чем пустое сотрясание воздуха, раз заставили Дамьяна насторожиться. Не зря она постоянно заостряла внимание на моем "особом положении", говорила о жалости ко мне и нарочито предостерегала об опасности. Именно Джессика первая дала мне понять, что мое появление кому-то неугодно в Китчестере. Возможно, она говорила о себе?! Ведь однажды она уже пыталась нагнать на меня страху, когда зная, что я заперта в часовне, никому не сказала об этом и проговорилась только Дамьяну, надеясь вместе с ним потешиться над моим положением. По ее милости я провела там несколько жутких часов.
Чем больше я думала о Джессике, тем отчетливее понимала, что Дамьян мог быть прав. Но в то же время червячок сомнения не давал мне увериться в этом окончательно. Я все время возвращалась к словам Эллен. Откуда она могла твердо знать, что именно Дамьян запугивал меня?! Но она сказала это так, что в ее убежденности не приходилось сомневаться.
Что, что я знаю о Дамьяне? Только то, что я люблю его. Только это. Неужели можно любить человека, которого сама подозреваешь в убийстве? Ответ стучал в голове — да, да, да!
Дождь с ночи лил без передышки. Земля, вода и небо точно смешались воедино. Ветер налетал, злобно подхватывал косые струи дождя и бил ими в окна домов так, что с помутневших стекол сбегали уже не капли, а целые реки. Жалобные, полные печали голоса ветра перекликались в печных трубах. Сама погода противилась моему возвращению в Китчестер.
Однако утром следующего дня старый Генри приехал за мной. С собой у меня был только легкий саквояж со сменным платьем и бельем, так как я не собиралась задерживаться надолго. Почему-то я никак не могла поверить во всю серьезность дедовской болезни, хотя и знала о его плохом здоровье. Все выглядело так, будто старик, большой охотник до спектаклей, и в этот раз обратился к своему излюбленному действу. И как только я появлюсь в его владениях, так от мнимой болезни у закоренелого лиса останутся лишь приятные его сердцу воспоминания, как об удачно разыгранном трюке. Но я ошиблась.
Джордан впустил меня в дом, состроив потолочным балкам безутешную мину. Печальным голосом, каким обычно вещает церковный служитель на панихидах, он изрек, что рад видеть меня в добром здравии, чего не скажешь о многострадальных обитателях этого унылого дома.
— Но вы держитесь молодцом, Джордан! — отечески подбодрила я дворецкого, про себя удивляясь его излишней разговорчивости.
Проводив меня в мою прежнюю комнату, он сообщил, что граф Китчестер с нетерпением ожидает моего визита. Я не стала утруждать старика ожиданием и, поставив саквояж у шкафа, направилась к больному.
Дедовская спальня была окутана сонным полумраком. Душный, спертый воздух, наполненный жаром полыхавших в камине поленьев, сдавливал легкие, затрудняя дыхание.
В кресле-качалке, пододвинутой почти вплотную к кровати больного, сидела леди Редлифф. От высокомерной горгульи, привыкшей наводить на всех жуткий страх, не осталось и следа. Ее спина была так же пряма, как и всегда, но в осанке не чувствовалось былого величия, а скорее усталость, которую она старалась скрыть под привычными манерами.
Когда я замерла на пороге, она едва повернулась и кивнула мне.
— Ну, кто бы мог подумать, что и от моей дочери бывает польза, — произнесла она каким-то дребезжащим голосом, в котором угадывалось бессилие. — Мы тебя ждали. Проходи.
— Как себя чувствует граф? — стараясь говорить тихо, спросила я.
— Посмотри сама, — указала она молитвенником в руке на сухотелую фигурку, погребенную под пуховыми одеялами.
Старик полусидел, откинувшись на жесткие подушки, в такой позе, словно внимательно прислушивался к каждому шороху. Его плечи были странно перекошены, а голова свешивалась с шеи, как переспелый плод. Лицо было белым, нижняя челюсть сильно выступала вперед, и только один глаз был приоткрыт, как у мертвых птиц, которых я время от времени находила в саду.
— Он спит, — промолвила Элеонора, и вновь я поразилась, какой надломленный у нее голос. — Уже больше двух недель он в таком состоянии. Доктор говорит, что братец не протянет дольше. Со дня на день мы ждем...
— Нет! Мы должны надеяться, что он пойдет на поправку, — воскликнула я.
Элеонора не ответила мне, только чуть повела бровью. Я присела на кровать и дотронулась до стариковской руки, немощно лежавшей поверх одеяла и больше похожей на птичью лапку. Она была горячей, как лампа, которая горела всю ночь напролет. Старик открыл второй глаз. А когда разглядел меня в полумраке, заворочался и закряхтел.
— Пришла... внучка, — разобрала я.
— Да. Я здесь. Буду заботиться о вас, и вы быстро поправитесь! Вспомните, вы как-то сами говорили, что не собираетесь потакать загребущим прихотям вашей семейки и раньше времени отправляться на пир к рогатым сородичам. Так что, держите свое слово!
Элеонора у меня за спиной издала гневный возглас, но промолчала, видно посчитав ниже своего достоинства отвечать на подобные оскорбления. Дед же как-то сумел изловчиться и озорно подмигнул мне. В горле у него заклокотало от переполнявшего его смеха. Но смех быстро перешел в надсадный кашель.
— Воздуха... — прохрипел старик, сотрясаясь всем своим сушеным тельцем.
Тотчас я соскочила с кровати и, отодвинув бархатную штору, дернула створку окна. В комнату хлынул прохладный воздух, и дед принялся с жадностью глотать его. Однако леди Редлифф была недовольна моими действиями.
— Что за произвол ты себе позволяешь, милочка? Ты его окончательно погубишь!
