— Если проще — то да.
— Можете сказать, как он управляет Дикой Охотой? Это можно выяснить хотя б приближенно — быть может, из этих записей?
— Сомневаюсь, что он оставил подробный отчет на такую тему, — заметил раввин скептически. — Даже если таковой и существует, то навряд ли вот так, на разрозненных листках, таким простым шифром, на виду... Но я попробую. Дайте мне немного времени, майстер Гессе.
Курт вздохнул. Время... Именно времени и было сейчас всего менее в его распоряжении — минуты уходили безвозвратно, утаскивая за собою солнечный свет, укрывая небо и улицы сумерками.
Вокруг раввина Леви-Кагнера Курт прохаживался, не зная куда себя деть, и от нечего делать разглядывая обстановку комнаты, кусок улицы в окне, незнакомые витиеватые буквы на амулетах, лежащих на столе. Хозяин дома сидел молча, перебирая листки бумаги, близко поднося их к глазам; полушепотом проговаривая буквы, раввин просматривал первые строчки, откладывал большую часть написанного и брал следующий лист, лишь два или три из них просмотрев до конца.
— Так что же? — нетерпеливо спросил Курт, когда тот, вздохнув, распрямился на табурете.
— Если вы соизволите не стоять за моей спиною, майстер Гессе, — отозвался раввин утомленно, — я поделюсь с вами своими мыслями.
— Прошу прощения, привычка, — спохватился он, обойдя стол и остановясь напротив. — Так что там? Хоть что-то есть?
— Как я и думал, здесь нет записей, говорящих впрямую о том, что он делает и каким образом. Но могу предположить из прочтенного, что вы таки не ошиблись: тот, кто писал это, и в самом деле обладает властью над сущностями, зовомыми 'Дикой Охотой'. Верней всего, в его распоряжении имеется... скажем так, некая вещь, особая вещь, которая помогает ему в этом или даже является необходимой для него. Возможно, принадлежащая кому-то давно умершему, кто, в свою очередь, сам имел власть управлять этим явлением.
— Уверены?
— Могу предположить, — повторил раввин с нажимом, кивнув на один из листков: — Здесь — длинное и путаное рассуждение философского характера, в коем он рассматривает связь времен, силу древних чародеев, вскользь упоминает историю Праги... Очень бессвязно, верней всего — написано было начерно, и это более мысли на тему, нежели именно запись каких-то выводов. На другом листе — рассуждения о том, какое влияние может оказать на чистоту места упокоения правоверных иудеев могила древнего чародея. Вполне возможно, это просто рассуждения, ведь в земле лежит множество тел, и где-то, быть может, даже прямо под нами, когда-то были захоронены мужчина или женщина, или дитя. Или, если взять во внимание все прочее, я бы предположил вот что: сейчас этот человек находится в пределах кладбища, потому что там находится могила некоего древнего колдуна, который имеет связь с Дикой Охотой. Но больше я вам ничего не смогу сказать: тут больше ничего внятного нет, а остальные записи — либо отстоят в стороне от нужных вам вопросов, либо вовсе похожи на бред сумасшедшего; вероятно, писалось все это на бегу и шифровалось небрежно.
— А какие-то допущения у вас есть, господин Кагнер? Быть может, есть на этот счет какие-нибудь легенды, апокрифы, сказки, на худой конец? Или, возможно, вам известно что-то о подобных ему людях? может, есть какие-то своеобразные схемы работы, свойственные тем, кто пользуется подобными амулетами и заклятьями? И какие-то способы им противостоять, ослабить их, как-то... уничтожить, в конце концов? Хоть что-то?
— О, Всевышний... — с тоской вздохнул раввин, глядя на майстера инквизитора, точно на смертельно больного или неразумного ребенка. — Вы ведь даже не можете усвоить, что такое разрешенные, чистые обряды, как же мне растолковать вам, что такое ересь в нашем понимании и как действуют отколовшиеся от чистоты заповедей...
— Не знаю, — развел руками Курт. — Что-то я читал, что-то пытался изучить — все больше по пересказам таких же, как я, сторонних людей или исследователей прошлого, и единственное, что я смог понять — что этого недостаточно, дабы осмыслить все то, что вы изучаете годами. Тонкости слишком... зыбки и неясны. Но попробуйте. Я ведь не претендую на знания и умения, подобные вашим, господин Кагнер.
— Да поймите ж вы, майстер Гессе, что это не ваша магия, где на одно заклятье существует другое и одному амулету можно противопоставить другой, точно оружие. Я не смогу вам сказать 'пойдите туда и сделайте то' или 'бросьте в него пылью из дробленого пальца повешенного, и его сила уйдет'. Я могу потратить массу времени, раскрывая вам тайны и смыслы, я могу перевести вам надписи на этих амулетах и листках, и все это может оказаться крайне любопытным и для вас новым, но — бесполезным. Ни один из этих предметов не имеет отношения к власти над языческой нечистью Эрец Ашкеназ.
— Ясно, — вздохнул Курт, с тихим раздражением щелкнув пальцем по коробочке с неправильной мезузой. — Что ж, в любом случае, мне уже известно больше, чем прежде. Спасибо, что согласились помочь и потратили на меня свое время, господин Кагнер. Вы не станете возражать, если я попрошу вас все-таки сделать перевод и расшифровку этих знаков и записей? Я вас не тороплю с этим, но прошу это сделать. Я сам, если останусь жив, или кто-либо из моих сослуживцев заглянет к вам на днях; если желаете, ваша работа будет оплачена как работа переводчика...
— Возражать не стану, — оборвал его старик, — однако вы уж постарайтесь явиться за результатами моих трудом самолично, майстер Гессе. Не только мне было бы до крайности неприятно узнать о вашей безвременной кончине.
Курт лишь вздохнул, покривившись в усмешке, однако говорить о том, что куда большее количество людей было бы безмерно радо подобной новости, не стал.
К оговоренному месту встречи неподалеку от еврейского кладбища, к одному из глухих и полутемных переулков, он шел уже почти в темноте — солнце словно сорвалось с привязи и теперь катилось за горизонт стремительно, как сверзившийся с горной вершины камень. Сослуживцы выслушали принесенные им новости молча, хмуро и чуть растерянно, косясь то на заходящее солнце, то на троих бойцов, тоже глядящих на майстера инквизитора с недоумением.
— У вас, однако, обширные связи, Гессе, — заметил Буркхард, и Курт лишь неопределенно хмыкнул в ответ.
— А вы не удивлены, брат Бруно, — скорее констатировал, нежели спросил Блок, и тот пожал плечами:
— Я с ним работаю почти девять лет.
Буркхард покосился на него с подозрением, однако ничего более не спросил, лишь вздохнул, махнув рукой молчаливым бойцам:
— Бог с этим; время уходит. Надо двигаться. Хорошо б еще мы не ошиблись, и этот говнюк в самом деле оказался там.
— Он там, — уверенно отозвался Бруно и, увидя вопросительный взгляд, пояснил, кивком указав на свое начальство: — Потому что Молот Ведьм тут, и он уверен, что идет, куда нужно.
— Не понял, — настороженно проговорил Блок, и Курт, недовольно покривившись, подтолкнул его в плечо, разворачивая:
— Не обращайте внимания. Его шуточки не всякий поймет.
Сослуживец помедлил, переводя взгляд с одного на другого, и, передернув плечами, зашагал по переулку вперед.
Курт шел следом молча, глядя под ноги, на плохо видимую в полутьме утоптанную землю, и пытаясь понять, является ли холодная тяжесть в груди скверным предчувствием или же это просто усталость и предощущение встречи с тем, кого безуспешно искал и он сам, и каждый сослужитель в Конгрегации вот уже девятый год подряд... Да и происходило все не так, как должно бы, как полагалось бы; то, что собрались сделать четверо следователей и тройка бойцов (хороших бойцов, что ни говори, просто отличных, но все же...) — это работа для зондергруппы. Вряд ли неведомый чародей окажется на кладбище один: Каспар непременно должен был учесть любой поворот, любое развитие событий, и какая-то защита — людская ли, нет ли — просто должна быть. Но ждать группу нельзя: любая, даже самая близкая, прибудет в Прагу не ранее чем через день, а то и сутки, и что останется от города к тому времени — предположить не может никто... Несбыточная мечта — собственная зондергруппа на службе в каждом городе, хотя бы крупном...
— Как я понимаю, — на ходу заметил Бруно, — где именно на кладбище нам искать этого человека — неизвестно. Id est, придется прошерстить его, быть может, целиком. Есть возможность пробраться туда тихо, не привлекая внимания?
— Да, — кивнул Буркхард, на миг обернувшись к нему, — кладбище окружено и засажено деревьями. Да и надгробия встречаются довольно высокие... Я покажу, откуда лучше войти: там даже днем сложно увидеть человека на расстоянии нескольких шагов, а сейчас не разглядеть тем паче. Главное — чтобы мы разглядели его.
— Надеюсь, подле него будет свеча или факел, — заметил Бруно. — Обычно у подобных личностей есть манера сопровождать свои ритуалы возжжением огня. Не могу сказать, является ли это необходимостью для самого обряда...
— Привыкают, — хмуро пояснил Курт.
Буркхард тихо усмехнулся, отвернувшись, и ускорил шаг, бросив обеспокоенный взгляд на крыши над головами: крыш уже было не различить в быстро сгущавшейся темноте. Само кладбище, однако, увиделось издалека: теснящиеся плотным кольцом деревья, чьи вершины выступали далеко за крыши близстоящих домов, и еще более темные, чем темнота вокруг, массы надгробий обозначали его границы четко и безошибочно.
— Не разбредаться, — распорядился Буркхард шепотом. — Идем так, чтобы видеть друг друга. Не самовольничать. Гессе, в первую очередь вас об этом прошу.
Курт лишь молча покривился в нарочитой улыбке, не глядя в его сторону, и двинулся вперед, в темноту меж древесных стволов, вооружаясь на ходу. Взведенный арбалет Фридриха лег в руки не так привычно, как старый, легкий и небольшой, однако, следовало признать, лег удобно и надежно...
Между могил Курт пробирался осторожно, медленно, каждый миг ожидая, что предательски хрустнет под подошвой сухая ветка, и пытаясь видеть всё сразу. Вертикальные надгробья были далеко не везде, и порой сапог запинался о корень или край каменной плиты, но под ноги он смотрел одним глазом, дабы не споткнуться — все внимание поглощала темнота вокруг, ставшая здесь, среди деревьев, вовсе кромешной. Где-то в небе, если поднять голову, можно было увидеть луну — наполовину скрытую облаками и оттого слабо пробивающую мрак; ветра не было, и облака ползли медлительно, то надолго скрывая бледное пятно, то чуть высвобождая и давая ему бросить на землю немного света.
Осенняя ночная тишина, не обрываемая ни голосами ночных птиц, ни стрекотом сверчков, как летом или поздней весной, звенела в ушах, заглушая собственные шаги, и мрак стал уже настоящим, ночным, непроницаемым. Неприязнь к огню и свечам вынужденно приучила глаза к частой темноте, однако сейчас Курт уже слабо различал окружающий мир; порою казалось, что неподалеку возник силуэт человека, каковой спустя миг оказывался молодым деревцем или надгробным памятником, а бывало, чудилось, что идущий по левую руку помощник исчез в никуда, и вокруг лишь пустота...
Курт остановился, застыв на месте и всматриваясь туда, где видел напарника еще несколько мгновений назад; мутный лунный свет выхватывал из темноты близстоящие надгробья, деревья, каменные плиты над могилами, но силуэта Бруно там, где ему полагалось быть — не было.
— Бруно? — шепотом окликнул он, пристальней вглядевшись в поредевшую темноту по левую руку от себя.
Тишина...
Тишина и недвижность, лишь мертвые плиты и деревья, в сером лунном свете будто нарисованные углем и им же раскрашенные — неровными штрихами, точно бы детской неуверенной рукой...
Курт обернулся назад и вправо, туда, где шел Буркхард. Бывшего штутгартского инквизитора не было тоже — лишь все те же застылые плиты и деревья...
— Буркхард!
Ни звука; лишь серый мертвый мир вокруг и пронзающая слух тишина...
У Каспара под началом собственная зондергруппа — не хуже группы Келлера? Или убийцы с особым даром — возникать ниоткуда, как тот, которого удалось схватить в доме на Златницкой?..
Курт перехватил арбалет поудобнее, раздражаясь на себя за то, что пошел на операцию с не привычным руке новым оружием, и двинулся вперед, пытаясь смотреть и вокруг себя, и в редкую полузатоптанную траву. Шаги тонули в тишине, будто в болоте, не отзываясь даже шорохом, и на мгновение возникло чувство, что ничего больше нет, лишь темнота, всепоглощающая тишина, камни, серые деревья, и он сам, единственное живое создание во всем существующем мире...
Курт остановился, пройдя с десяток шагов. Тела на земле не было — там, где шел Бруно и где должен был бы лежать убитым, если бы и впрямь некто бесшумный и незаметный подкрался к своей жертве — там его не было. Но не мог же он еще и унести труп? Сколь бы беззвучно и сокрыто ни двигался человек, однако же утащить с места убийства тело взрослого мужчины так, чтобы не потревожить тишины... Или это не человек?..
Курт сдвинулся в сторону, сделав небольшой круг, дабы убедиться в том, что тело не лежит где-то чуть поодаль, не замеченное им, остановился снова, оглядев траву вокруг себя и остановясь взглядом на вдавленной временем в землю надгробной плите. Высеченные в камне буквы были видны невероятно четко, и, знай он язык, мог бы прочесть каждую... Луна матовым, мутным светом озаряла незнакомые знаки, которые почему-то завладели вдруг всем его вниманием, притягивая взор помимо воли, и даже показалось вдруг, что разум каким-то неведомым, странным чувством распознает их, видит, читает... Извивы чуждых витиеватых символов словно раскручивались, будто сжатая и отпущенная проволока, распрямляясь и свиваясь снова, но уже иначе — в знакомые буквы родного языка...
'Курт Игнациус Гессе фон Вайденхорст. MCCCLXVIII[119] — ...'.
Курт отшатнулся, зажмурясь и отступив, и все равно перед мысленным взором успели остаться первые цифры — 'MCD[120]...'; в голову ударило холодом и внезапно свело держащие арбалет руки. Наваждение, четко проговорил он про себя, силясь перекричать собственные бессвязные, оторопелые мысли. Это наваждение. Просто ночь, кладбище, одиночество и ожидание неведомого. Это бывает. Если сейчас открыть глаза, все исчезнет, все станет, как было.
Курт медленно приподнял веки, скосив взгляд на каменную плиту и рывком отвернулся, увидев прежнее 'Курт Игнациус...'. Он отступил назад, озираясь, стиснув приклад арбалета — больше рефлекторно, мимовольно, нежели впрямь надеясь на то, что оружие поможет сейчас или хотя бы окажется не бесполезным. Реальность вокруг была настоящей — не видение и не проснувшиеся внезапно детские страхи, не игры рассудка, что-то и впрямь происходило, что-то доселе незнаемое...
Спина уперлась в дерево позади, что-то захрустело под лопатками, и Курт отскочил в сторону. Ствол дерева вдруг содрогнулся, разбежался мелкими трещинами, как дно пересохшей реки, и внезапно рассыпался мелкими осколками с оглушительным стеклянным звоном. Над головой то ли застонало, то ли вскрикнуло что-то, не похожее ни на что и ни на кого — ни на птицу, ни на зверя — и вновь воцарилась прежняя тишина, рвущая слух мертвым, абсолютным безмолвием.