— К вашим услугам, сэр. Меня зовут Уильям Рэнсом.
— О, я отлично знаю, кто ты, — ответил парень с довольно странной ноткой в голосе. Он тоже протянул руку и крепко пожал. — Йен Мюррей. Мы встречались, — его взгляд прошелся по изорванной и потрепанной одежде Уильяма, его исцарапанному потному лицу и грязным сапогам. — Ты выглядишь чуток лучше, чем в тот раз, когда я впервые тебя встретил... Но ненамного.
МЮРРЕЙ СНЯЛ ПОХОДНЫЙ КОТЕЛОК с огня и поставил на землю. На несколько мгновений он засунул нож в угли, затем окунул горячее лезвие в сковородку, теперь наполненную водой. Горячий металл зашипел, и от него поднялось облачко пара.
— Готов? — спросил Мюррей.
— Да.
Уильям опустился на колени возле большого бревна тюльпанного дерева и плашмя положил на него свою раненную руку, которая заметно опухла там, где, выпирая, под кожей темнел большущий остаток щепки. Болезненно воспаленная кожа натянулась, под ней просвечивал гной.
Могавк — а Вилли не мог пока еще думать о нем иначе, несмотря на имя и акцент — взглянул на него через бревно, насмешливо подняв брови.
— Так это тебя я слышал? Ты кричал раньше? — он вцепился Уильяму в запястье.
— Да, я кричал, — напряженно сказал Уильям. — На меня змея напала.
— О, — губы Мюррея чуть скривились. — Ты орал, словно девчонка, — сказал он, возвращаясь к работе. Нож сильно надавил.
Уильям издал глубокий нутряной звук.
— Ага, лучше, — сказал Мюррей, коротко улыбнувшись, словно самому себе. Покрепче ухватившись за запястье Уильяма, он ровненько разрезал кожу возле занозы, открывая дюймов примерно на шесть. Отвернув кожу, Мюррей выудил щепку, затем осторожно выхватил мелкие частички кипарисового дерева, которые еще оставались в ране.
Удалив все, что мог, он затем обернул край ветхого пледа вокруг ручки котелка и, подняв его, вылил дымящуюся воду прямо на открытую рану.
Уильям издал еще более утробный звук, на сей раз сопровождая его словами.
Цокая языком, Мюррей неодобрительно покачал головой.
— Ага, что ж, полагаю, я должен спасти тебя от смерти, потому что если ты умрешь, то сразу же попадешь в ад, раз вот так сквернословишь.
— Я не собираюсь умирать, — сказал Уильям коротко.
Он тяжело дышал и вытер лоб свободной рукой, а другую осторожно поднял, стряхивая с пальцев окровавленную воду, в результате чего от боли закружилась голова. И Вилли тут же сел прямо на бревно.
— Наклони голову между колен, если она кружится, — предложил Мюррей.
— Она не кружится.
В ответ послышались только звуки жевания. Ожидая, пока вода в котле закипит, Мюррей сходил к озеру и вытащил из него несколько горстей какой-то сильно пахнущей травы, которая росла возле берега. Именно ее листья он сейчас и жевал, сплевывая образовавшуюся зеленую массу на квадрат из ткани. Вытащив из своей заплечной сумки сильно усохшую луковицу, он отрезал от нее довольно большой кусок и придирчиво осмотрел, но, похоже, решил, что это он жевать не станет. Добавив лук к содержимому платка, Мюррей сделал аккуратный сверток.
Поместив компресс поверх раны, он примотал его оторванными от подола рубашки Уильяма полосками.
Мюррей задумчиво на него поглядел.
— Полагаю, ты оч-чень упрямый?
Выведенный из себя этим замечанием, Уильям уставился на шотландца, хотя на самом деле его друзья, родственники и военные командиры неоднократно говорили ему, что отсутствие гибкости однажды просто убьет его. Но у него же на лице не написано!
— Какого дьявола ты имеешь в виду?
— Я не хотел оскорбить, — мягко ответил Мюррей и, наклонившись, зубами покрепче затянул узел на импровизированной повязке, затем, отвернулся и сплюнул несколько нитей. — Я надеюсь, что это так, потому что за помощью идти очень далеко, и если ты достаточно упрям, чтобы не умереть у меня на руках, думаю, это было бы хорошо.
— Я же сказал, что не собираюсь умирать, — заверил его Вилли. — И помощь мне не нужна. Где... Нет ли ту поблизости Дисмал-тауна?
Мюррей поджал губы.
— Нет, — ответил он и поднял одну бровь. — Ты туда направлялся?
Уильям на секунду задумался, но кивнул. Ничего страшного не будет, если он скажет.
Мюррей поднял вторую бровь.
— Зачем?
— У меня... там дело к одному джентльмену, — и как только он проговорил это, в сердце ёкнуло: 'Господи, книга!' Уильям был настолько сбит с толку различными своими испытаниями и злоключениями, что истинная важность его потери даже в голову ему не приходила.
Помимо общей увлекательной ценности и своей полезности в качестве палимпсеста (рукопись, написанная поверх другого, прежнего текста. — прим. пер.) для его собственных размышлений, книга имела жизненно важное значение для его миссии. В ней содержалось несколько тщательно отмеченных отрывков, чей код давал Вилли имена и местонахождения тех людей, с которыми нужно увидеться. И, что более важно, то, что он должен им сказать. Уильям подумал, что большую часть имен мог бы вспомнить, но вот остальное...
Его отчаяние было настолько огромным, что боль в пульсирующей руке просто померкла. Вилли резко встал, охваченный желанием ринуться обратно в Грейт Дисмал и начать прочесывать его дюйм за дюймом до тех пор, пока книга не найдется.
— Ты в порядке, приятель? — Мюррей тоже подскочил и смотрел на него одновременно с интересом и беспокойством.
— Я... Да. Просто... Кое-что вспомнил, вот и все.
— Тогда думай об этом, сидя, ладно? Ты чуть в костер не свалился.
На самом деле, в глазах у Вилли побелело, и лицо Мюррея расплылось в пульсирующих точках тьмы и света, хотя выражение тревоги на нем читалось ясно.
— Я... Да, хорошо.
Сел он даже более резко, чем поднялся, внезапно ощущая обильный холодный пот на своем лице. Ладонь на его здоровой руке побуждала его лечь, и Уильям лег, смутно понимая, что это лучше, чем потерять сознание.
Мюррей издал на шотландский манер звук беспокойства и пробормотал что-то неразборчивое. Уильям чувствовал, что тот в нерешительности нависает над ним.
— Я в порядке, — сказал он, не открывая глаз. — Просто... надо немного отдохнуть.
— М-м-фм.
Уильям не понял, что означает этот конкретный звук — то ли согласие, то ли отчаяние, но Мюррей отошел и через секунду вернулся с одеялом, которым без лишних слов накрыл Уильяма. Тот слабо махнул рукой в знак благодарности: говорить он не мог, поскольку зубы стучали от внезапного озноба.
Его конечности уже некоторое время болели, но он не обращал на это внимания из-за необходимости держаться. Однако теперь вся пронизывающая до костей боль навалилась на него, отчего хотелось громко застонать. Чтобы этого не сделать, Уильям подождал, пока озноб не утихнет настолько, чтобы он мог говорить, и позвал Мюррея.
— Вам знаком Дисмал-таун, сэр? Вы там бывали?
— Довольно часто, ага, — Уильям видел Мюррея как темный силуэт, скорчившийся возле огня, и слышал чирканье металла по камню. — Он очень удачно назван. (Dismal в переводе с английского — болото, мрачный, гнетущий, безотрадный и далее в таком же духе. — прим. пер.)
— Ха, — слабо отозвался Уильям. — Точно сказано. А м-м-может быть вы встречали мистера Вашингтона?
— Пятерых или шестерых из них. У генерала довольно много кузенов, да?
— У г-г-г...
— Генерал Вашингтон. Ты о нем слышал, наверное? — в голосе шотландского могавка послышался намек на веселье.
— Да, слышал. Но... Конечно же это...
Бессмыслица какая-то. Вилли умолк и сосредоточился, заставляя свои разлетевшиеся мысли вновь собраться.
— Мистер Генри Вашингтон. Он тоже родственник генерала?
— Насколько я знаю, в радиусе трехсот миль любой человек с фамилией Вашингтон приходится родственником генералу, — Мюррей склонился к сумке и вытащил из нее нечто большое и пушистое со свисающим голым хвостом. — А что?
— Я... Ничего, — озноб чуть уменьшился, и Уильям блаженно вдохнул, расслабляя напряженные мускулы живота. Но даже сквозь недоумение и туман лихорадки давали о себе знать слабые толчки осторожности. — Кое-кто сказал мне, что мистер Генри Вашингтон — известный лоялист.
Мюррей удивленно повернулся к нему.
— Кто во имя Невесты сказал тебе такое?
— Определенно тот, кто сильно ошибался, — Уильям прижал основания ладоней к глазам. Его раненная рука болела. — Что это у тебя? Опоссум?
— Ондатра. Dinna fash, (не бойся, (гэльск.) — прим. пер.) она свежая. Я убил ее прямо перед тем, как наткнулся на тебя.
— О. Хорошо.
Уильям почувствовал странное утешение, и не мог понять, почему. Точно не из-за ондатры: он довольно часто их пробовал и знал, что они вкусные, хотя сейчас из-за жара аппетит отсутствовал. Вилли ощущал слабость и голод, но есть не хотелось. Ох. Нет, это 'dinna fash'. Фраза, произнесенная именно с той доброй и непринужденной интонацией, с которой часто к нему обращался грум Мак, когда Вилли падал со своего пони или ему не позволяли отправиться в город с дедушкой: 'Dinna fash, все будет в порядке'.
От звука отрывающейся от мускула кожи на мгновение стало нехорошо, и Уильям закрыл глаза.
— У тебя борода рыжая, — послышался полный удивления голос Мюррея.
— Ты только сейчас это заметил? — сердито сказал Уильям и открыл глаза. Цвет его бороды всегда смущал его: если волосы на голове, груди и конечностях были приличного темно-каштанового цвета, то те, которые на подбородке и в приватных частях, росли ярко-рыжими, что ужасало его. Вилли тщательно брился даже на корабле или в дороге — но, разумеется, бритва ускакала вместе с конем.
— Ну, да, — мягко произнес Мюррей. — Полагаю, раньше мне было не до того.
Он замолчал, сконцентрировавшись на своей работе, и Уильям попытался расслабить сознание, надеясь хоть ненадолго уснуть. Он жутко устал. Но повторяющиеся образы болота прокручивались перед закрытыми глазами, утомляя его видениями, которые он не мог ни игнорировать, ни отогнать.
Корни, словно петли веревки, грязь, ряд бурых кругляшей застывшего кабаньего дерьма, которые выглядели странно похожими на человеческие экскременты... Разворошенная опавшая листва...
Сухие листья, плывущие по коричневой, похожей на стекло, воде; отражения, разбивающиеся вокруг его голеней... Листки из его книги, слова в воде — неясные, насмешливые, уплывающие со страниц...
Взглянешь наверх: небеса вращаются так же, как и озеро. Ощущение, что так же легко можно упасть вверх, как и вниз, и утонуть там, в наполненном водой воздухе... Утонуть в своем поте... Молодая женщина слизывает испарину с его щеки... Щекотно. Ее тело тяжелое, горячее и надоедливое — Уильям повернулся и отодвинулся, но не мог убежать от ее навязчивого внимания.
...Густой и жирный пот в его волосах, он собирается за ушами... Скапливается наподобие жирных склизких жемчужин в гуще его вульгарной бороды... Озноб на коже; его одежда — насквозь промокший кокон... Женщина все еще здесь, теперь неживая — мертвым грузом пригвоздила его к ледяной земле.
Туман и подкрадывающийся холод... Белые пальцы, впивающиеся в его глаза и уши. Он должен держать рот закрытым, а иначе они достанут до его внутренностей... Всё белое.
Дрожа, он свернулся калачиком.
Наконец, Уильям глубже погрузился в прерывистый сон, от которого поднялся несколько позже, почуяв насыщенный аромат жарящегося мяса ондатры, и обнаружив, что, прижавшись к нему, лежит и храпит громадная псина.
— Иисусе, — произнес Вилли, приведенный в замешательство воспоминаниями о молодой женщине в его снах. Он слабо оттолкнул пса. — Этот откуда взялся?
— Это Ролло, — укоризненно ответил Мюррей. — Я сказал ему лечь рядом с тобой, чтобы ты согрелся: тебя трясло от озноба, если ты не заметил.
— Да, я заметил.
Уильям с трудом поднялся и заставил себя поесть, но был счастлив снова лечь — на безопасном расстоянии от пса, который теперь лежал на спине с поднятыми кверху лапами, сделавшись похожим на гигантское волосатое насекомое. Уильям провел рукой по своему липкому лицу, пытаясь стереть этот тревожный образ из своей головы, пока он не проник в его горячечные сны.
Совсем спустилась ночь, и небо над головой прояснилось — пустое и огромное, безлунное, но сверкающее далекими звездами. Уильям подумал об отце своего отца, который умер задолго до рождения Вилли и был известным астрономом-любителем. Папả частенько брал Вилли, иногда вместе с мамой, полежать на лужайке в Хилуотере, чтобы смотреть на звезды и называть созвездия. Сине-черная пустота была холодным зрелищем, и его лихорадочная кровь трепетала. Но, тем не менее, звезды утешали.
Мюррей тоже смотрел ввысь, его татуированное лицо выглядело отстраненным.
Привалившись к бревну, Уильям откинулся назад и принялся думать. Что делать дальше? Он все еще пытался осознать, что Генри Вашингтон, а, значит и остальные контакты в Дисмал-тауне, скорее всего, были повстанческими. Не ошибался ли этот шотландский могавк в том, что говорил? Или пытался для каких-то своих целей направить по ложному следу?
Интересно, но зачем это ему? Мюррей не знал о Уильяме ничего, кроме имени и того, как зовут его отца. А когда они впервые встретились во Фрейзерс Ридж несколько лет назад, лорд Джон был лишь частным лицом. Ну не мог Мюррей наверняка сказать, что Уильям — военный, не говоря уж о том, что разведчик, и уж тем более, откуда ему знать о его миссии?
А если Мюррей не хотел его дезинформировать, и был прав в том, что говорил... Уильям сглотнул, потому что во рту пересохло и слиплось. 'Тогда я едва не попал впросак'. Что могло бы произойти, если бы он пришел прямо в гнездо повстанцев, да еще в таком крохотном городке, как Дисмал-таун, и беспечно открыл бы свои цели и назвал свое имя? 'Они бы повесили тебя на ближайшем дереве, — холодно констатировал его мозг, — и выбросили бы твое тело в болото. Что же еще-то?'
Это привело к еще более неприятной мысли: как мог капитан Ричардсон настолько ошибаться в своей информации?
Уильям сильно потряс головой, пытаясь привести свои мысли в порядок, но единственным результатом стало то, что голова снова закружилась. Движение привлекло внимание Мюррея, и он взглянул на Вилли, который в порыве произнес:
— Ты сказал, что ты могавк.
— Могавк.
И глядя в это татуированное лицо и темные глаза, Уильям в этом не сомневался.
— Как так получилось? — спросил он торопливо, чтобы Мюррей не подумал, что Вилли сомневается в его правдивости. Мюррей явно колебался, но ответил.
— Я женился на женщине из племени каньен`кехака и был принят в клан Волка жителей Снейктауна.
— А-а. А твоя... жена, она?..
— Я больше не женат.
В том, как он говорил, не было ни намека на угрозу, но прозвучало это с какой-то мрачной окончательностью, которая положила конец любым другим расспросам.
— Сожалею, — официально произнес Уильям и замолчал. Снова начинался озноб, и вопреки своему нежеланию, Уильям соскользнул в лежачее положение, натягивая на уши одеяло и прижимаясь к псу, который глубоко вздохнул и громко пустил газы, но не шелохнулся.
Когда озноб, наконец, снова прекратился, Уильям опять погрузился в сновидения, только теперь жуткие и полные насилия. Его сознание каким-то образом зацепилось за индейцев, и они преследовали его, превратившись в змей. Те, в свою очередь, стали древесными корнями, проникшими сквозь извилины его мозга и взорвавшими череп, высвобождая еще больше змеиных выводков, которые сворачивались кольцами и петлями.
