Пошёл согласовывать с Ториром изменения. Обычная тактика викингов — навалиться на врагов и устроить резню на их плавсредстве — тут не подходила. Четыре места для дальнобойной винтовки — по бортам боковых корпусов, в носу и на корме — приводили нас к тому, что битву надо готовить заранее, чтобы успеть перенести баллоны и запас пуль, сами винтовки. Вождь, кстати, сильно ерепениться не стал — я ж заказчик похода, мне и карты в руки. Установили парус, новый, треугольный, укрепили высокую мачту и выпустили наше незаконнорожденное водоплавающее дитя от противоестественной связи жабы с гадюкой — именно так выглядела модернизированная дановская лодка — на воду.
То ли сказался опыт Кнута, то ли нам просто повезло, но судно держалось на воде уверенно. На паровике — хуже, заносило её влево. Пришлось даже балласт чуть перемещать, пока не добились ровного хода. Мелкие лодки местных жителей на озере при виде нас бросались наутёк. Ха! Выкусите! Не всё нам по лесам прятаться! Начались испытания паруса.
Кнту был счастлив. Покрикивал на палубную команду, которая ворочала снастями, тримаран практически летел по воде. А он в одиночку штурвалом им управлял. Чего ещё надо увлечённому мореплавателю! Торир тоже прибывал в блаженстве. Ветер и брызги неслись в лицо старого морского волка, он зажмуривал глаза, ему было приятно. Матросы не успевали насладиться, бегали как заведённые между ручками управления парусом. Ну а я бегал с баллонами да дальнобойной винтовкой с корпуса на корпус — пытался смоделировать ситуацию, при которой придётся вступать в бой "с колес". Ох и намаялся я с этим!
Потом чуть не перевернулись, слишком крутой поворот заложил Кнут. Мы чуть не обгадили машинный отсек, а остальные только орали, что, мол, вау! Круто! Кайф! Отморозки, одно слово. Просоленные, кровожадные отморозки. В первый день проплавали под парусом до вечера, в сумерках сменили ход на паровой и потихоньку вошли в заводь. Нас встречали все жители. Мои — боялись за меня и Обеслава, что я назначил себе в помощники, мурманы, что наблюдали за нашими перемещениями, радостно обнимались. У великовозрастных детей появилась новая игрушка.
Начались доделки. Меняли борта, появились откидные щиты, закрепляемые на время стрельбы. Между щитами — складной, откидной трап, для зачистки и десанта. Появилась разъездная маленькая лодка, на четверых. В машину тоже внесли небольшие изменения. Боковые корпуса обрели балласт, переходы между частями лодки — верёвочные перила. Матросы получили тросы, чтобы не упасть при крутых поворотах, и пояса с креплениями для них. На своей лодке мурманы от дождя и непогоды натягивали над всей ней кожаную сшивку. Мы от такого опыта не стали отказываться, и тоже закрепили брезент на бортах наших корпусов. Делали его с железными кольцами, раскладывался он быстро и легко.
Следующие ходовые испытания проводили без меня, на лодке были Буревой и Кукша, они машинная команда. Я провожал судно взглядом. Во! Вспомнил, что она напоминает! "Водный мир", Кевин Коснер, постаппокалипсис. Он в фильме на такой разъезжал. По возвращению, под действием моих воспоминания о старом кино, натянули сетку между корпусами и добавили рейку для вперёдсмотрящего. Для доставки его на самый верх пришлось делать ступеньки в мачте.
Начались боевые учения. Мурманы гоняли на своей лодке, мои — на тримаране. Кнут был за нас, Гуннар тоже. Вернулись мурманы с первых учений мрачные. Их перестреляли с расстояния, потом легко разорвали дистанцию и ушли. Мужики были честные, никто не орал, мол, не попали. Перебита была половина команды, правда, деревянными пулями, учебными. С озера то и дело весь день доносились русские и скандинавские матюги. Сделал внушение, тут женщины и дети! Детей обозвали убийцами беззащитных скромных викингов, Веселину — опять Валькирией окрестили, остальных барышень — тоже.
Я за этими учениями наблюдал редко. У меня была своя задача. Я делал часы. Под фотоаппаратом изучал устройство наручных, делал нечто похожее, только больше. Раз в десять. Часы шли, но с завидной периодичностью отставали или уходили вперёд. Но и то хлеб, поставлю на судне. Как и компас, и ПИР, и ещё одну штуку.
Штука эта появилась с подачи Торира. Он мне заявил, что мол, если мы по просьбе богов местных идём, место силы защищаем, то надо бы и с собой взять некоторый символ их расположения. Чтобы понять, правильно ли всё делаем или нет. Фонарик свой я брать не стал, а вот небольшой генератор и кучку свечей угольных — подготовил. Как и гнутый лист полированного железа. Испытания в тайне от викингов показали, что получился неплохой такой прожектор, особенно если стеклом его защитить. Правда, дымил сильно, и грелся, но это были уже издержки производства. Как и наличие компрессора — для закачки баллонов, его с отдельным малым паровиком поставили в машинном отделении. Такое громкое слово означало всего лишь деревянную будку, которой закрыли паровые двигатели, оставив место для обслуживания машин.
Ну вот наконец Кнут сказал, что лодка к путешествию готова. Мы собрали товар для торга. Сильно выёживаться не стали — смола, дёготь, бутылки, украшения, которые в прошлый раз делали, железо мягкое, ну и бумага. Три полных канцелярских набора, с двумя толстенными книгами по пятьсот страниц в каждой, некоторое количество инструмента для оперативной гравировки, кислота. Книги были в переплёте из дерева и кожи, и с клечатыми страницами. Мы даже специальные светлые чернила сделали под это дело и машинку для прокатки листов. Сшивали их на рыбьем клее, нитками, в сделанном на скорую руку переплётном станке.
Подготовили припасы в дорогу из расчёта на три месяца независимого существования нашей команды. Мы планировали каждый месяц возвращаться, менять экипажи, но не знали как судьба сложится, поэтому брали с запасом. Загрузили дрова, воду, спецполенья. Они представляли собой скреплённые смолой сухие деревянные стружки. Это Буревой придумал, они давали очень жаркое пламя и позволяли быстро растопить паровую машину. Их брали половину от вмещавшегося запаса дров.
Настал пора прощаться. Уходили в поход мы с Обеславом. Кукша рвался тоже, но нам нужен был не стрелок и воин, а механик. Пусть мурманы воюют, им за это доспех модный подарили да оружие пообещали. Винтовок взяли с запасом, тридцать штук, правда, мой род теперь арбалетами защищаться будет, всё выгребли. Патронов кучу, запасных магазинов с встроенными баллонами, компрессор, запчасти для паровика и другой машинерии — изрядно нагрузились.
Вечером пошли с Ториром и Буревоем просить удачи у богов на Перуново поле. Положили еды да питья солидно в виде подношения, описали свою задумку. Боги наши смилостивились, тупо в пожаре, возникшем от угольной лампы на пропитанном скипидаром столике для треб, сгорели все продукты. Ну и столб света в небо сделали — это уже традиционно. Торир улыбнулся — приняли боги подношение, знать, и удача будет.
Зоряна ночью прощалась со мной жарко, как будто больше не увидимся. Утром я был невыспавшийся, у супруги то и дело выступали слёзы. Остальные, включая Обеслава, тоже держали глаза на мокром месте. Мы забрались на корабль, дали паровиком малый назад. Медленно вышли из заводи. Я окинул взглядом остающуюся деревню.
Прямо передо мной была линия наших мастерских, что стояла поперек берега озера. Дальняя её сторона заканчивалась здоровым зданием горячего цеха. Перпендикулярно ей, с севера на юг, стояли наши дома, у которых в палисадниках желтели и краснели цветы. Лес вокруг деревни спилили, доносился стук топоров, на той стороне, что ближе к полю вырастала защитная стена. В самой населённом пункте кучи мусора, стройматериалов, повсюду белеет стружка. О! Машка с семейством нас провожает, из леса головой машет. Помахал ей в ответ. Торир это увидел, сказал, что хороший признак.
Я посмотрел на кучку людей, стоящих на берегу. Сердце сжалось. Они мне стали такими родными, семьёй, друзьями. Дороже этих людей у меня никого на этом свете нет. В будущем есть, конечно, но тут, в этом времени, горстка словен, убежавших от варягов, стала мне чем-то большим, чем семья и друзья. Такое ощущение, что часть себя я оторвал и оставил на берегу. К горлу подступил комок. На глазах предательски выступила влага.
— Не ходил раньше в поход? — тихо спросил Торир.
— Не, раньше нет, — я так же тихо ответил ему.
— Мы так каждую весну, — прозвучал чуть дрогнувший голос вождя мурманов, — тоже провожают. Тоже плохо. И не знаешь, вернёшься или нет. Привыкай.
"Да не хочу я привыкать! Мне и тут хорошо!", — прокричал я про себя. Вслух же промолвил только:
— Не-е-е-е, мы обязательно вернёмся. Иначе никак.
Торир только усмехнулся. Люди на берегу начали расходиться, только Зоря стояла до тех пор, пока мы не скрылись за горизонтом.
* * *
Интерлюдия
* * *
Буревой помахал последний раз уходящей в даль лодке, и пошёл к домам. Старшая невестка его, теперь жена Сереги, осталась стоять.
"Эх-х-х-х-х, взбаламутил, гад", — беззлобно подумал старик.
По местным меркам он уже много пожил на белом свете, но был ещё крепок и силён. А тот, которого он назвал гадом, уплыл в поход с мурманами. Кто бы мог подумать, что этот странный, непонятный человек, чуть не в одиночку сможет так поднять его род.
Буревой поздоровался с проходящим мимо молодым мурманом. Тот почтительно кивнул головой. Эх-х-х-х, три года назад никто бы и не глянул на деда, а теперь приветствуют, уважают. Дед посмотрел на мужиков, сооружающих стену. Добруш трактором поднимал бревна, а они укладывали их между столбами и скрепляли железными скобами. Первуша бы на них месяц времени убил, не считая добычи руды, а теперь за день наштамповали несколько сотен, причём силами Власа и Олеся. От воспоминаний о сыновьях стало грустно. Не дожили, не видят, как их дети, внуки Буревоя, стали сытыми, довольными, умными и умелыми подростками. Да и невестки превратились в красивых, ухоженных девушек. Пролетевшие в голове воспоминания о том, как они выглядели все, когда из леса к ним вышел Сергей в своей непонятной одёжке, даже чуть развеселили деда. Оборванцы да и только! А как на себе в первый год пахали... А как ведро то злосчастное делили... Старик заулыбался.
Нет, всё правильно. Это уже произошло, и хорошо, что так, а не иначе. Жалеть о случившемся — дорога в землю сырую, Сергей так говорил, у них покойников в земле закапывают. Он сам потерял весь свой мир, всю свою жизнь. Но не стал кручиниться, силы призвал все себе на помощь, и стал менять этот мир. И нас вместе с ним.
Буревой зашёл в дом. Новое жильё, красивое, удобное и большое. Тоже Серегина заслуга. Сколько он всего сделал за эти три года с небольшим! А сколько ещё не успел! Поэтому старик не сомневался, Сергей вернётся и продолжит начатое. Иначе быть не может, не зря же его Перун к сюда послал. Так что надо не горевать и печалиться, а заняться делом. Делом важным, ответственным.
Буревой устроился у окна, чтобы падало больше света. Сергей говорил, так меньше глаза портятся. Достал из железного ящика с замком, сейфом его брат названный называл, толстую книгу в тяжёлом переплёте. Открыл на первой странице. Книга была пуста. Дед обмакнул перо в чернила и начал выводить в самом верху страницы, как учил Сергей:
"Писано в год 859 от Рождества Христова по ромейскому календарю. Июль месяц, число двадцать шестое (26.07.859).
Написано в деревне, что на Ладожском озере, между Новгородом и корелами, на север, на полуночь от Ладожского торга, по восточному, восходному берегу.
Записал Буревой Игнатьев, что ранее был Криворукий, и потом Длинный.
Лет мне пятьдесят пять (55), записано мною то, чему свидетелем был я своими глазами.
Писано для моих потомков, и тех, кто за ними придёт, а потом тех кто за этими будет.
Писано на память долгую, рассказать о том, как предки их жили, работали и воевали.
В год восемьсот пятьдесят первый (851)..."
Дед подвигал рукой, та затекла, непривычно так долго писать. Ещё и Сергей заставлял всегда цифры буквами дублировать, чтобы маленькая помарка не изменила смысла написанного.
"... В год восемьсот пятьдесят первый (851) с поселения, что на Кривой речке, я, Буревой, и сыновья мои, Первуша-кузнец, Вторуша-рыбак, Всебуд-землепашец ушли от варягов на озеро Нево, которое теперь мы зовём Ладожским...".
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
