Проморгавшись, вновь сосредоточился на панели управления. Филькина грамота чистого листа (сиречь, ровной пустой поверхности) разом перестала быть таковой. Зрение самостоятельно подстроилось под видение Сути в каком-то непривычном спектре, и на панели мгновенно зажглись десятки светлячков сенсоров.
Положить хитро растопыренную в лучших традициях "Стар Трека" ладонь на соответствующий контур. Щекотно: тысячи тончайших энергетических нитей ощупывают кожу, скользят между папиллярными линиями, ныряют в мельчайшие складки кожи и взбираются на её уплотнения. Вокруг сложенных вместе среднего и указательного пальцев вырастает полупрозрачный кокон, тонкие нематериальные иглы мгновенно впиваются в плоть, и тут же растворяются, отправив куда-то вглубь аппаратуры пару капель моей крови. Боли нет, равно как и следов прокола.
Усмехаюсь про себя: кажется, филиппинские хилеры, умеющие раздвигать плоть и не оставлять шрамов, всё же не такой уж и бред.
Долгая пара секунд, словно размазанная во что-то, очень близкое к вечности, когда буквально загривком чувствуешь себя под прицелом чего-то чертовски опасного и невидимого.
Но аппаратура, видимо, принимает кровь и скан ладони, и ощущение муравья в перекрестье визира ощутимо разумной МБР проходит.
Рядом вижу свежепоявившийся контур: круг, разделённый на четыре части, как традиционная пицца. Новое знание говорит, что это сенсор аварийного отключения системы стабилизации пространственной метрики. Натужное оранжевое свечение датчиков контроля: комплекс работает внештатно, но самостоятельно отключиться не в силах.
Хлопаю свободной ладонью по сенсору отключения, крайне болезненный разряд проскакивает от пальцев до копчика, попутно вывернув мозг наизнанку. Мысли путаются, расползаются, тело трясёт, спазмы корёжат мышцы, но держусь — из последних сил, а когда сил не остаётся, наваливаюсь всем телом на пульт, фиксируя своим небогатым весом руки.
Краешком сознания, ещё остающимся вопреки мукам здравым, отмечаю, что кицунэ молодец — не вмешивается, как бы ей ни хотелось сдёрнуть меня с управляющей панели.
Сглазил. Сознание захлестнула волна боли, сбив всю концентрацию, погасив свет разума, загнав в сумеречное состояние грогги, когда всё плывёт, и не понимаешь, где право, а где лево, где верх, а где низ, где руки, а где ноги, когда глаза видят запах, а нос вдыхает и выдыхает цвета, и по языку катаются странные визуальные образы. И над всем этим издевательски звучат, реверберируя и расползаясь хором, заевшие строчки почти забытой песни...
Не кончается пытка
И карлик трясёт головой...
Сознание вернулось рывком.
Насквозь промокшая одежда липла к телу, капли густого пота катились по коже, расползались по панели управления ленивыми деформированными дорожками разлитого глицерина.
Боли не было.
Скосив глаза, отметил, что оранжевость стала бледнее.
С тяжёлым вздохом я кое-как отлип от холодного материала и сполз на пол.
Кейт сидела, прислонившись спиной к блоку кицурского компьютера и, обняв колени, беззвучно плакала: мелкие подрагивания плечей и тёмное неровное пятнышко влаги на полу отчётливо говорили об этом.
С трудом содрав с себя майку, смахнул ей самые крупные капли пота и отбросил в сторону. Осторожно приобнял кицунэ, стараясь не касаться обнажённой кожи холодными руками.
— Тише, тише, прелесть желтоглазая. Всё уже позади.
А голос у меня хриплый, каркающий. Глотка сухая и язык ворочается с трудом, словно камней в рот набрал. Отстегнул фляжку и надолго присосался к ней. Кажется, даже дышать забыл — настолько вкусной внезапно оказалась вода.
Отлипнув от фляжки, перевёл дыхание и протянул питьё девушке.
— Не плачь, маленькая, усё хорошо.
Кейт подняла заплаканные глаза и всхлипнула:
— Не делай так больше, пожалуйста... Я... я... — и её прорвало.
Прижав к себе рыжее чудо, тихонько покачивался, насколько хватало баланса, и гладил супругу по волосам.
— Прости, сам не знал, что так будет. Теперь знаю. Необходимая цена за выключение, подтверждение правоты и уверенности в своих действиях. По-другому — только рушить, — я вспомнил калейдоскоп миров, через который меня протащило при прошлой деактивации — и невольно вздрогнул. Ну нахер такую петрушку! — И я вовсе не горю желанием вновь задыхаться в открытом космосе или кормить своей кровью плотоядные травы кхал их знает какого забытого мира.
Кейт, вывернувшись из моих объятий, крепко-накрепко обняла меня.
— Это ладно, это пусть, — всхлипнула она. — Просто показалось... когда ты задёргался и упал, и больше не шевелился... что всё, что я снова осталась одна...
Я посмотрел в заплаканные глаза кицунэ.
— Даже не думай. Сдохну, но одну не оставлю.
— П-правда?
— Честное кицурское, — заверил я максимально уверенным тоном кицунэ и поцеловал Кейт в покрасневший носик.
Всё же смог подняться на ноги, даже почти не качало. Ну, слегка штормило. Баллов так на семь-восемь. В принципе, как после сотряса средней степени — если тыковка привыкшая, жить можно.
Оглядев пульт, спокойно светящийся серебром сенсоров переведённой в режим ручного включения аппаратуры Стабилизатора, я протянул руку Кейт:
— Вставай, Лисёнка, нас ждут сауна и ужин.
Робкая мягкая улыбка была мне ответом.
Ещё медитируя в кицурской сауне, раскочегаренной, навскидку, до пары сотен по Цельсию (режим релаксирующего тепла по версии Алланы), почувствовал странный Зов.
Странный — потому что отвык от него, да и ранее слышал (если вообще это можно так назвать) совсем иначе. А тут вот подраскачался, расширил сферу восприятия — и зов-приглашение зазвучал совсем в иных тонах.
Видимо, раньше был излишне толстошкурым и тугоухим, раз не слышал в нём мелодичных модуляций. А теперь вот слышу. И мало того, даже понимаю, что там модулируется. А вещает некая знакомая сущность о подготовке к походу в гости в добровольно-принудительном порядке.
Значит, в Туман и вправду меня выдёргивало, если можно так сказать, пинком последнего приглашения — иначе-то я и не понимал.
Ладно, надо, так надо — главное, плотно перекусить перед десантом в Ось миров, на всякий пожарный снеди с собой и хабара завернуть, да предупредить Лисёнку, чтобы не паниковала.
Я покосился на сидящую рядом кицунэ. Расслабленно прислонившись к пористой стене, Кейт с довольным видом изучала редкие капельки пота, выступившие на тыльной стороне ладони, и признаков дискомфорта не проявляла.
Чудные дела творятся, однако.
В Эри-Тау в саунах температура была чуть выше сотни, и это не мешало ни получать удовольствие от процесса прогрева тела, ни обильно потеть. Сейчас же — то же самое, хотя температура явно раза в два выше.
Я, конечно, догадывался, что моё нынешнее тело угнеупорно — один только факт квазидуша в костре чего стоит, не говоря уж об углях на незащищённой коже, не причиняющих ни малейшего вреда, — но предполагал, что такой иммунитет у меня только к открытому пламени. Выходит, ещё и жаропрочный. Где предел этой прочности, правда, выяснять совсем не хочется, но тут я доверюсь чуйке, коя говорит, что и в магме дискомфорт вряд ли ощущать буду.
Супруга тоже, как понимаю, имеет резистивность к высоким температурам — закипевшая вода, заготовленная в огромной кружке, лениво булькает уже у самого дна, а ей хоть бы хны. Щурится сквозь густые ресницы на раскалённый бок нагревателя, играющего роль каменки, да расслабленно улыбается.
Всё-таки отходчивая она у меня. Может, связано с юным возрастом и соответствующей ему пластичностью психики, а может, просто характер такой. В любом случае — за душевное состояние можно особо не беспокоиться, раз уж взяла уверенный курс на борьбу со страхом, с него не свернёт по своей воле. Упорная желтоглазка, что не может не нравиться.
Доверившись Аллане, позволили поднять температуру в сауне до десяти йэнхо — ассоциативные цепочки ещё не простроились, но если судить по ощущениям и мгновенно выкипевшей воде во вновь наполненной таре — что-то в районе полутысячи по Цельсию, если не выше.
Прикольно. Тело жар не воспринимает, буквально купается в расслабляющей неге, волнами прокатывающейся по всему организму, а вслед за негой идут волны бодрости, вновь сменяемые чудесным блаженством.
Лепота!
Впрочем, долго прожариваться не отважились, и вскоре покинули гостеприимную сауну, с ходу нырнув в небольшой, но очень глубокий бассейн.
Ясен пень, после таких контрастов усталости как не бывало, и даже сытный ужин, скомбинированный из наших запасов и синтезированных пищевым комбайном, в состояние осоловелости загнать нас не смог.
А чуть позже, стоило только умыться перед сном и забраться на широченную мягкую кровать, в Кейт словно вселилась суккуба — столь яростной и страстной, с полнейшей самоотдачей любовной игры ранее ни у неё, ни у меня никогда не было.
Сколько мы наслаждались друг другом, не знаю — да и время потеряло какую-либо важность — оно всегда уходит на дальний план в моменты, когда не только тела, но и ауры переплетаются, совмещаются, растворяются одна в другой, и нет мыслей, нет мира и действий за пределами небольшого пятачка, очерченного жарким сбивающимся дыханием, стонами и ярчайшими, исключительно чистыми эмоциями. В такие моменты просто не видишь разницы между телами, они воспринимаются как единое целое, и желания, помыслы, чувства — одни на двоих, как и аура, и душа...
Слушая наше дыхание, я чувствую наше дыхание,
Я раньше и не думал, что у нас
На двоих с тобой одно лишь дыхание...
Из расслабленного состояния выходить совсем не хотелось, приятная усталость настолько прочно обосновалась в каждой клеточке организма, что казалось — тело подобно амёбе расплылось по простыням, не в состоянии преодолеть гравитацию, и собраться во что-то более оформленное вряд ли когда-нибудь сможет.
Даже Зов звучал совсем приглушённо, на самой грани чувствительности.
Вздохнув, потрепал Кейт по оранжево-красной шевелюре:
— Мой работодатель зовёт на встречу, и отказать я не могу, как бы того ни хотелось. Скорее всего, я просто очень крепко усну, настолько крепко, что разбудить меня не сможешь. Не знаю, как моё путешествие отражается на физическом теле, но прошу — не надо беспокоиться. Хорошо?
Судя по расфокусированному взгляду и расслабленной полуулыбке, кицунэ пребывала отнюдь не в этой реальности. Впрочем, меня она услышала.
— Хорошо, Саша. Только возвращайся скорее, ладно?
— Вернусь, конечно же, куда я с подводной лодки денусь?
— Вот и хорошо, — выдохнула она слабеющим голосом и тут же уснула.
Поправив на ней простынь, я, на всякий пожарный скрепив ремешком рюкзак и одежду с кистью, раскрыл сознание навстречу Зову.
Тишина, спокойствие, и — ничего. Как отрезало.
Я моргнул и мгновенно ощутил, что уже крепко стою на своих двоих.
Плечи оттягивала приятная тяжесть рюкзака, одежда, свёрнутая там, в Эрдигайле, в аккуратный рулон, сейчас плотно облегала тело, и тяжёлые ботинки уверенно вминали в почву мелкие камешки. Скол обманчиво медленно покинул мой пояс и по старой привычке обвился вокруг торса.
— И снова здравствуй, Туман, — поприветствовал я Ось миров и сделал первый шаг в густую белую мглу.
Собственно, как вошёл, так и вышел. Один шаг, и под ногами скрипит песочек, а прямо по курсу куда-то в небеса стремится от поверхности озерца знакомый водопад. Или водовзлёт? М-да, не филолог, но полноценный логофил.
Чуть в стороне от кромки многогранной жидкой тьмы парит натуральный ковёр-самолёт с Артасом на борту. Хаосит с невозмутимой физиономией сидит по-турецки и непрерывно дымит кальяном.
— Здравия желаю, товарищ бог, — вяло обозначив взятие под козырёк, я уселся на берегу. — Новая диспозиция аномалий уже на подходе, или иные цели способствовали моему сюда путешествию?
Артас покосился на меня и выдохнул аномально огромное облако дыма:
— Новобранца в курс дело посвятить не хочешь?
Я пошкрябал в затылке.
— Да не против, но и сам как-то плаваю в фактах и информации. Что я ему скажу-то? Привет, меня зовут Саня, ты в мире Тумана, и отныне ты принадлежишь к фракции Хаоса — чёрный ситхский плащ, светошашку кошерного красного цвета и печеньки заберёшь потом?
— Да просто познакомишься. Расскажешь, что считаешь нужным, может, на экскурсию сводишь. Тут очень живописные окрестности, — издевается, морда хаоситская. Ну и фиг с ним.
— Ладно, понял. А насчёт аномалий что?
— Два самых опасных объекта отключены, месторасположение остальных нам неизвестно, но сведения о них должны иметься у духов-хранителей баз.
— Духов?
Арти отмахнулся:
— Дух-хранитель, искусственный интеллект — какая разница, если суть одна?
— Ладно, понял. А новичок-то скоро подойдёт?
— А новенького ты сам найдёшь — он тут рядом бродит.
Я с сомнением посмотрел на непроницаемо-белую стену, окружающую берег.
— Не боись, — успокоил меня Артас, — не промахнёшься. Да, вот эту вещицу ему передай, пусть идёт туда, куда указывает стрелка, и будет ему счастье с большой буквы "Жэ". И учти — новичок весьма странным может показаться.
Странным? И это он говорит тому, у кого не только уши с хвостом отросли, но и вообще пол изрядно отличается от стартового? После таких эволюций не удивлюсь, если кто-то из наших влип в тело бехольдера, какого-нибудь разумного леса или Роя.
Я взял протянутую богом вещицу — ну натурально компас, только ненормально лёгкий, легче коробка спичек, хоть и размером в пачку сигарет, — и спрятал её в поясном кармане.
— На этом всё?
— Ага.
Бросив последний взгляд на текучий мрак воды, я двинулся к границе.
— Да, молодожён, держи презент от меня, — я обернулся в последний момент, едва успев поймать тяжёленький чехол на широком ремне. — Инструкция внутри, разберёшься.
— Благодарю, — ответил я, вежливо кивнув на прощание, и шагнул в белую стену, на ходу упаковывая подарок в рюкзак — до дома доберусь, гляну, чем порадовала его божественность.
Знать бы, куда двигаться, а то совсем нет желания нарезать тут круги в поисках новенького. С другой стороны, раз Арти так уверенно заявил, что я его найду, значит, наверно, стоит просто отключить мозг и дать телу самому искать себе дорогу.
Мимо плыли клочья тумана, то непроглядно-густые, то тощие да сирые — не туман, так, лёгкая дымка. Пару раз из облаков проступал силуэт широкой, но сильно приплюснутой пирамиды с высокими ступеньками наверх. Что примечательно — пирамида явно одна и та же, разница между её засветами — едва ли полдесятка шагов, да вот только сначала она вынырнула слева, а потом — уже справа. Не так всё просто тут с пространством, видимо.
Возникло желание прогуляться до столь примечательного зиккурата, однако, сколько в его сторону не топал, ближе он не стал. Зато рядом с ней проявилась парочка ощутимо высоких четырёхруких монахов в железных масках и морковистого цвета телогрейках, из-под которых весьма сюрно торчали длинные полы не менее оранжевых хламид.
