Не веря сам себе, я повернулся к зеркалу и правым, и левым боком еще пару раз. Потом изобразил широкую улыбку, больше похожую на оскал.
Во дела.
Клыков — нет! Передние зубы все еще желтоваты, а вот клыков и след простыл. А уши... Я снова повернулся к зеркалу полубоком, отведя волосы назад. Правое ухо было все еще немного заостренным сверху, но совсем не таким длинным и острым, как раньше. Левое от него ничем не отличалось. Я даже специально пощупал оба уха несколько раз, потер и поцарапал. Уши покраснели, а я окончательно уверился в том, что со мной что-то не так.
Я попытался выпустить когти и не смог. Я смотрел на свои руки. Мои обычные, удлиненные, чуть более крепкие, чем у нормальных людей, ногти были все еще со мной, но того оружия, в которое они обращались по моему желанию раньше, больше не было.
Я моргнул. Снова посмотрел на себя в зеркало.
— То есть, весьма даже вероятно, что это был не сон, да? — спросил я сам себя.
Если это так, то... то это что ж такое получается... Это получается какой-то безумный ужас!
Последнее мое воспоминание об этом страшном сне — это бледное, как смерть, лицо Камориль, искривленное в какой-то совершенно непередаваемой гримасе, и его руки... которыми он меня душил, кажется. И все.
Ох.
Я вышел из ванной. Пока я брел по коридору, спускался по лестнице в гостиную, направляясь в итоге на кухню, в голове моей одна за другой всплывали сцены прошлого "сна", и меня начало натурально подташнивать. Ну и дела, ну и дела!
Более того, ладно... все это — ладно... Но ведь получается, что Мартин Майн всегда был со мной... и я теперь знаю о нем больше, чем кто-либо. О нем, о мороке, о Войне Причин, и даже немного о том, что было до войны... я знаю кое-что о том древнейшем прошлом, в котом жил Мартин Майн до своей первой смерти.
На кухне меня встретила Кристина. Я слегка ее испугался — она вышла из темноты больно уж неожиданно, будучи при этом без своего обычного костюма горничной. В тусклом голубоватом свете блеснули золатунные вставки.
— Кофе мне сделай, — сказал я, включил свет и тяжело опустился на диванчик.
Кристина кивнула.
Кухонные окна успели починить. Интересно, сколько я спал?.. А вот на столешнице все еще отпечаток ладошки Никс. И где все?..
Кофеварка загудела.
— Побольше мне, побольше, — попросил я. — Чашку самую большую давай. И молока не жалей. А еда есть какая-нибудь? Хотя, ладно, я сам поищу.
Я поднялся и заглянул в холодильник. О, карри. Правда, очень мало, как будто остатки былой роскоши. На такой-то сковороде!
Я вытащил сковороду наружу и кастрюльку с остатками риса тоже, выложил рис в сковороду и поставил это все на заблаговременно включенную электроплиту. Есть хотелось зверски!
А когда я обернулся, то увидел, что в дверях кухни стоит Камориль. И молчит. Просто смотрит на меня, опершись об косяк и подперев щеку ладонью.
— Я что, шумел, тебя разбудил? — спросил я с улыбкой. — Эй, Камориль! Доброе утро. Или — доброй ночи? Я не уверен, какое сейчас время суток, мне показалось, что скоро рассвет...
— Тебе невероятно идет это все, — Камориль покачал головой. — Особенно — моя кухня.
— Это что это за такие тонкие сексистские намеки с утра пораньше? — я упер руки в боки. Потом заметил, что какой-то он ну слишком сдержанный. Даже шутка про "кухню" какая-то вымученная. Шагнул к нему навстречу: — Эй, с тобой все в порядке?
Камориль улыбнулся, не размыкая губ.
— Потому что со мной — не все, и я хотел бы выяснить, что вообще произошло... — продолжил я.
Камориль отлип от косяка и порывисто меня обнял, уткнувшись лицом мне куда-то в район плеча.
— Ай, ну развел тут сопли, — посетовал я, все же приобняв его в ответ. — Ты чего такой теплый?
— Это еще что, — хмыкнул Камориль, размыкая объятия. Стал расстегивать рубашку.
— Ты чего делаешь? — ощетинился я, отступая на шаг и оглядываясь на Кристину. Скелет внимательно следил за происходящим, держа чашку с готовым кофе в костяных руках. Я кивнул на стол: — Поставь!
Камориль, расправившись с верхней половиной пуговиц, приступил к нижней.
— Она не настолько живая, как тебе кажется, Мйар. В ней нет духа, просто что-то типа алгоритма действий... так что перестань относиться к ней, как к личности, который раз тебя прошу.
Камориль распахнул свою темно-фиолетовую рубашку, обнажив достаточно подтянутую грудь и совершенно тощий бледный живот. На фарфоровой коже с редкими крапинками мелких родинок имелся так же аккуратный вдавленный пупок. Низко посаженные брюки из тонкой черной кожи позволяли, пожалуй, видеть даже больше, чем следовало бы.
Я смотрел на него, оцепенев.
— Я подкачаюсь, — сказал Камориль, и щеки его зарделись самую малость. — Раньше... только над грудью работал, над животом-то не мог. Точней, пытался, но как-то ничего не росло. А теперь... Хоть мне и сложно набирать мышечную массу, но, я думаю, при регулярных и правильно рассчитанных нагрузках...
— Камориль, — перебил его я, — какой, напрочь, пресс? Ты мне скажи, что вообще произошло? Где твой корсет? И... что у тебя с пальцами?
— А, это? — Камориль уставился на свои руки. — Да уж... пожалуй, кое в чем мне будет недоставать их длины.
— Они нормальные!
— Да.
— А глаза?
Камориль поднял на меня сияющие теплым золотом медовые очи.
— Этого у меня не отнять при всем желании, ведь частица той странной силы все еще со мной.
Он прошел мимо меня вглубь кухни и сел на диванчик.
Я запоздало понял, что рис подгорает. Поспешил выключить.
— Ешь давай. Нам предстоит долгий разговор... — Камориль пододвинул к себе мою кружку с кофе и отхлебнул, — Мйар Вирамайна Зубоскал.
Я сглотнул.
— А потом, — протянул Камориль голосом, от которого у меня мурашки побежали по коже, — ты мне за все ответишь. За километры моих намотанных на стальную вилку нервов!
Он смотрел на меня из-за бортика чашки, держа ее обеими руками, и все пальцы, которые я смог разглядеть, были обыкновенными, человеческими, с двумя суставами и тремя фалангами.
Я вздохнул:
— Отвечу.
Сел напротив и стал есть прямо со сковороды, поставленной на дощечку для разделки.
Камориль молчал, не спуская с меня глаз. Сначала мне было несколько неуютно, но потом я привык и доел уже совершенно спокойно.
— Пошли в гостиную, будем злоупотреблять, — позвал Камориль, поднимаясь.
— Ты уверен? — переспросил я. — А может, не стоит?
— Стоит-стоит.
Пока мы шли по коридору, я осведомился:
— А где Эль-Марко и Никс? И Ромка?
Камориль хмыкнул.
— Эль-Марко и Никс сейчас у себя. А вчера они ездили сдавать Ромку с поличным его матушке.
— То есть, как? — не понял я.
— Ну, в общем, мы пораскинули мозгами и придумали следующий гениальный план: наврать Светлане Сергеевне, что Ромка сбежал из дому и из школы и прятался в гараже у Никс. Соответственно Эль-Марко (как помнишь, в прошлый наш визит в их квартиру с ним Светлана не встречалась) должен был разыграть строгого порядочного родителя, который заставил свою дочь, несомненно, причастную к Ромкиной пропаже, извиняться перед расстроенной матерью. Чтобы девочка, дескать, училась брать на себя ответственность за проступки и все такое. Таким образом, мы подсунули расстроенной женщине еще одного виноватого, так что Ромке должно достаться по минимуму.
— Сурово, — оценил я. — И как прошло?
— Не знаю, я с ними еще не созванивался, — Камориль пожал плечами. — Наверное, гладко. Какие тут могут быть проблемы?
Камориль забрался на кресло с ногами, предоставив мне диван. Выбор дислокации для него был немного странным, но я не обратил на это внимания.
— Откупоривай, что на тебя смотрит, — он обвел рукой стоящие на круглом журнальном столике бутылки.
Я удивился размаху.
— Ты, что ли, заранее готовился?
— Ага.
— То есть, ты предлагаешь...
— Да. Я предлагаю жестоко и бескомпромиссно напиться до состояния тотальной невменяемости.
— Камориль, зачем такие жертвы, если все живы и здоровы? — хохотнул я, выбрав не глядя бутылочку вермута. — Пойдет?
— Побежит.
Пока я разливал темно-красную жидкость по бокалам, Камориль все так же внимательно следил за мной.
— Коньяка в мой еще бахни, — пожелал некромант. — И зря ты вермут в бокалы, конечно... но пускай уж так.
— Мы, простые смертные, в ваших условностях как-то не очень, — ответил я, послушно откупоривая коньяк. — И вообще, сам бы наливал, если это важно.
— Это не важно, потому что я планирую закончить вечер употреблением чего-нибудь убийственного из горла.
— Камориль, — я глянул на него серьезно, — зачем ты так? Никто не умер. Или я не прав?
— Умер, — ответил Камориль. — Давай сюда тару.
Я протянул ему тяжелый пузатый бокал, полный красноватой жидкости почти до краев. Переборщил я с коньяком...
— Давай выпьем за репчатый лук, — произнес Камориль.
— За репчатый лук, — я решил не спорить, и мы чокнулись.
Вермут был сладким, густым и пошел хорошо.
— Последнее, что я помню, — начал я, — это как ты меня душил. Это, конечно, возмутительно, но я на тебя не в обиде. Все же ты меня не задушил. Видать, я что-то в бреду такое сказал, что тебя окончательно переклинило, да?
— Не совсем так, — улыбнулся Камориль, покачивая бокал в руке. Глянул на меня. — Видишь ли, получилось так, что у меня не было никаких гребаных вариантов, как тебя спасать. Ты был... ну, в общем, еще чуть-чуть и твое затянувшееся бытие подошло бы к концу. Но нельзя было давать ему обрываться самостоятельно. Чтобы сохранить тебе хоть какое-то подобие жизни, я должен был убить тебя самолично.
Я сглотнул.
— Вот как, — протянул медленно. — И как?
— Хорошо ли я справился или каково это было — видеть, как ты коченеешь, лежа в луже золота среди иссиня-черных роз?
Я нервно улыбнулся.
— Как так вышло, что мы сидим с тобой здесь и сейчас, такие все необыкновенные, и злоупотребляем?
Камориль разом выпил половину своего вермута.
— Ты тяжелый, как шкаф. Хорошо, что мне помогла Кристина. Недостаточно сделать из человека полуживого... это не то же самое, что холодный или горячий зомби. Полуживого нужно еще "активировать". Необходимых реагентов у меня с собой не было. Так что мы тебя тащили... до самого Игольного Ушка. Там, за ним, — взгляд Камориль стал расфокусированным: он погрузился в воспоминания, — ревела снежная буря... Я знал, что это место — еще один из переходов между мороком и реальностью. Но на карте никак не был отмечен тот факт, что этот переход — необычный... если можно назвать обычным хоть один из них. И мы шагнули туда, из наступающего лета — в бушующую лютую зиму...
— В зиму? — удивился я.
— В зиму... кажется. По крайней мере, я помню, что было очень холодно, так, что я даже зажмурился, чтобы глаза не обледенели... А когда все же рискнул их открыть, оказалось, что мы лежим на пригорке за домом. Светает. Поют радостные птички, ветер щекочет травы, травы щекочут шею и локти. Розовые облака, обрамленные солнечной позолотой, быстро мчатся куда-то на север. Ты, выходит, живой, румяный и дышишь. Я — тоже. Ромка лежит на боку и у него изо рта слюна пузырьком.
— Ох, — я шумно выдохнул. — Так что же это было-то такое? Ты точно меня убил?
Мне пришлось выдержать еще один тяжелый взгляд Камориль. Но потом он смягчился, и, пригубив своего питья, произнес:
— Убил-то наверняка, а вот что это было... Точно не знаю. Когда Майн был в тебе, он говорил про то, что северная колдунья и шаман ушли к Сердцу Мира, чтобы стать иными. На вопрос, какими "иными"...
— Да, я помню, он сказал "смертными", — кивнул я. И тут же зажал себе рот рукой.
— Так значит, ты помнишь все, — протянул Камориль, глядя на меня из-под полуприкрытых век. — Все, что было с тобой, пока Мартин Майн воротил дела...
Я отчаянно покраснел.
Камориль улыбнулся, хмыкнул. А потом расхохотался, запрокинув голову. Не то чтоб шибко весело — так... торжествующе, скорее.
— Ну-ну, Мйар, — проговорил он с лукавой улыбкой, — полно те... подумаешь. Это — только между тобой и мной. Собственно, — Камориль сел в кресле, спустив ноги на ковер, — насколько я понял, Игольное Ушко сняло с нас шкурку. Кожуру, что ли. Верхний слой. Все, что было лишним... и даже, как будто бы, отмотало время вспять. Когда Эль-Марко меня обнял при встрече, он был поражен, сказал потом наедине, что я теперь не только выгляжу на двадцать пять, но и мой биологический возраст приблизился к этой цифре. Но ладно, я. Ты, Мйар, теперь тоже немного другой.
Я рефлекторно потянулся к своим ушам.
— Да, и, кроме косметических изменений, ты теперь куда более смертен. Скорее всего, регенерировать так же свободно и быстро, как раньше, ты уже не сможешь. Но это, конечно, проверять надо. Так что, теперь тебе стоит беречь себя.
— ...Беречь себя, — тихо повторил я за ним, смотря в пол.
— Да. И задуматься наконец совершенно серьезно, чего ты хочешь достичь в этой жизни. Если тебе, конечно, не хватит всего того, что вы наворотили с Мартином. Может, ребеночка заведешь? — Камориль подмигнул.
— Если это шутка, то крайне неудачная, — фыркнул я.
— А я так старался, — Камориль деланно вздохнул. — Ну, что ли, освежи бокал, а!
— То есть, мы как будто бы стали чище, — проговорил я, наливая еще вермута и себе тоже. — Как камень отполированный...
— Или как ограненный, — кивнул Камориль. — Мне даже курить теперь не хочется, представляешь?
— Не представляю.
— А, что с тебя взять, — он отхлебнул из своего бокала и снова уставился на меня. — А теперь расскажи мне, что все это было вообще? Только давай попроще, как для себя.
— Гм, — я потер лоб, — с чего б начать... Я вообще не знаю, почему ты думаешь, что я хоть что-то понял из всего произошедшего...
— Мйар, как ни крути, а тебе известно больше моего. Все, что я видел — это как ты разрушил ожерелье памяти, потом тебя перенесло к морю, потом я выслушал твою загадочную историю, но мне отчего-то кажется, что в ней правда — не все... Или — не вся. Потом ты оделся, как пижон, приставал ко мне беззастенчиво и, получив отказ, сгинул в дожде. Ну, хорошо, хорошо, это был вроде б не ты, а как бы Мартин Майн. А потом я нашел тебя с развороченным брюхом на мифической несуществующей горе Антарг посреди легендарного морока. Я буду безмерно благодарен тебе, если ты все мне объяснишь.
— Хорошо, понял, — я вздохнул. — Первым делом нам надо уяснить, что же такое Дух Огня...
— И что же это? Так, кажется, звали того исключительного чародея из легенд, но теперь я ни в чем не уверен.
— Дух Огня — это... Только не смейся. В общем, Дух Огня — он... Гм. Словом... Ну...
— Ну же!
— В общем, Дух Огня — это как бы источник магии нашего мира.
Лицо Камориль вытянулось. Ну, хоть не засмеялся.
— То есть, ты хочешь сказать, что меня собирался... — медленно проговорил он.
— Нет, нет, не так! — я замахал руками. — Я неправильно выразился! Все совсем иначе. Дух Огня — это как бы сила, а не сущность. Типа, концентрированная такая мощь. Но она — как конь. То есть, если чует над собой власть, то подчиняется, а если нет — то в состоянии вполне сама решать, что ей делать.
