Испанцы решили казнить индейского вождя здесь же, в центре покинутого селения. Для этой цели из бревен, сложенных решеткой, был возведен погребальный костер, на котором должен был медленно гореть Котабанама. Однако, посовещавшись, они решили несколько отложить удовольствие от созерцания этой страшной казни. Возможно, испанцы посчитали, что касик — это слишком важная персона, чтобы казнить его в безвестности. Отсрочив, таким образом, исполнение смертного приговора, они отвели его на каравеллу и скованного тяжелыми цепями отправили в Санто-Доминго. Овандо видел, что теперь индейский вождь в его полной власти и бессилен причинить какой-либо вред, однако командор не обладал величием души, необходимым для помилования поверженного врага, единственное преступление которого заключалось в том, что он защищал свою родную землю и законную территорию. Овандо распорядился, чтобы вождя публично повесили, как обычного преступника. Вот таким постыдным образом был казнен касик Котабанама, последний из пяти верховных правителей Гаити. За его смертью последовало полное порабощение его народа, и последнее сопротивление туземцев угнетателям было подавлено. На острове почти не осталось его первоначальных обитателей, а среди тех немногих, кому удалось выжить, воцарились мрачная покорность и безмолвное отчаяние.
Такова была безжалостная система, насаждаемая в отсутствие Адмирала командором Овандо, человеком, кичившимся своей осторожностью и сдержанностью, которого послали восстановить на острове справедливость и загладить причиненные туземцам обиды. Система Колумба могла показаться тяжелой привыкшим к свободе индейцам, но она никогда не была ни жестокой, ни кровожадной. Он никогда не устраивал массовых убийств, мстя индейцам и наказывая их за неповиновение. Он хотел заботиться о них и цивилизовать их, сделав полезными короне подданными, а вовсе не угнетать, преследовать и уничтожать их. Когда он увидел обезлюдевший за время его отстранения от власти остров, он не смог удержаться и не выразить обуревавшие его чувства. В письме, написанном королю по возвращении в Испанию, он так излагает свою точку зрения: "Индейцы Эспаньолы были и остаются богатством острова, поскольку именно они возделывают землю и обеспечивают христиан хлебом и другой провизией, добывают в шахтах золото и выполняют все другие работы. Мне стало известно, что с тех пор, как я покинул остров, шестеро из каждых семи индейцев умерли вследствие дурного с ними обращения и проявленной по отношению к ним бесчеловечности. Одних закололи шпагами, другие умерли от побоев или голода. Большинство погибло в горах и ущельях, куда они бежали, будучи не в состоянии вынести тяжелый труд, к которому их принуждали". "Я, со своей стороны, — добавляет Колумб, — хотя и посылал многих индейцев в Испанию для продажи, всегда имел в виду их наставление в вопросах христианской веры и обучение их цивилизованным ремеслам для последующей отправки назад на остров с тем, чтобы они помогали приобщать к цивилизации своих соплеменников".
Краткий обзор политики Овандо, занявшего должность осуждаемого ранее за жесткие меры Колумба, может помочь читателю правильнее судить о действиях Адмирала. Их не следует измерять представлениями о том, что правильно, а что — нет, установившимися в настоящий, более просвещенный век. Мы должны рассматривать их с точки зрения времени, в которое жил Колумб. Сравнивая его деяния с деяниями его современников, превозносимых, к тому же, за их добродетели и способности, и помещенными в точности в те же обстоятельства именно для того, чтобы исправить ошибки Адмирала, мы сможем лучше понять, каким мудрым и добродетельным, учитывая все особенности сложившейся ситуации, можно считать Колумбово правление Эспаньолой.
Книга восемнадцатая
Глава 1
Отъезд Колумба из Санто-Доминго. Возвращение в Испанию
(1504)
Прибытие двух кораблей под командованием Сальседо положило конец мучительному ожиданию Колумба. Он поспешил покинуть разбитые суда, к которым так долго был привязан, и поднял свой флаг на одной из пришедших каравелл. Адмирал испытывал такую радость, будто ему предстояло новое славное путешествие, новые великие открытия. Последние сторонники Порраса, услышав о прибытии кораблей, жалкие и понурые пришли в гавань, не зная, могут ли они довериться человеку, которого так глубоко оскорбили и который теперь имел возможность отомстить им. Но великодушное сердце не помнит зла в час, когда к нему возвращается удача, и готово даже с врагами разделить свою радость — это приносит ему удовлетворение. И Колумб простил этим людям все, что ему пришлось от них претерпеть; теперь, когда они уже не могли причинить ему зла, он перестал считать их своими врагами. Он не только взял их на корабль, как обещал, но и содержал все плавание за свой счет вплоть до прибытия в Испанию, а впоследствии даже просил их величества о милости к этим людям. Только Франсиско де Поррас остался под стражей: в Испании его ждал трибунал.
Овьедо уверяет, что индейцы плакали, узнав об отъезде испанцев, они все еще принимали их за пришельцев с неба. Действительно, со стороны Адмирала они не видели ничего, кроме самого ласкового обхождения и постоянной помощи; они были убеждены, что он связан с верховным божеством: они помнили, как он безошибочно предсказал лунное затмение и считали, что само присутствие такого человека способствует благоденствию острова. Но трудно поверить, что их опечалил отъезд негодяев из шайки Порраса, в течение нескольких месяцев рыскавших по их деревням.
28 июня корабли отплыли в Санто-Доминго. Встречный ветер и неблагоприятные течения, постоянно препятствовавшие Колумбу во время этого так несчастливо начавшегося путешествия, и теперь затрудняли путь. Наконец, после тяжелого плавания, длившегося несколько недель, он подошел к Эспаньоле там, где находится маленький остров Беата. Морское течение у побережья между Беатой и Санто-Доминго настолько быстрое, что корабли нередко задерживались здесь на месяцы в ожидании сильного попутного ветра. Отсюда Колумб отправил по суше письмо к Овандо, чтобы предупредить его о своем прибытии и развеять нелепые подозрения относительно своих намерений; об этих подозрениях, все еще мучивших губернатора, он узнал от приплывшего за ним на Ямайку Сальседо: губернатор опасался, что появление Адмирала вновь вызовет волнения и беспорядки. В этом письме Колумб с присущими ему восторженностью и простодушием сообщает о радости, которую он испытал, когда его освободил пришедший на помощь Сальседо, и о том, что с тех пор почти не может спать. Это письмо не намного обогнало автора: едва он отправил его, как установился попутный ветер, корабли подняли паруса и 13 августа вошли в гавань Санто-Доминго.
Слишком большая удача способна возбудить зависть и недоброжелательство, но точно так же большое несчастье способно возбудить сочувствие к человеку, заставить забыть о его ошибках. Так и Санто-Доминго, бывший очагом возмущения против Колумба в пору его могущества, изгнавший его с позором в цепях под крики и улюлюканье торжествующей черни, выдворивший его с эскадрой из гавани, где он искал убежища от надвигавшегося шторма, теперь, когда Колумб вернулся после ужасного кораблекрушения, измученный несчастьями и болезнями, этот самый Санто-Доминго полностью переменился к нему: старая вражда уступила место всеобщей восторженной любви. То, чего Колумб не мог добиться с помощью своих достоинств, ему доставили несчастья; казалось, сама зависть, умиротворенная свалившимися на него бедами, простила ему прежние триумфы.
Губернатор в сопровождении почетных граждан вышел к нему навстречу. Колумба принимали с большими почестями; губернатор поселил его в своем доме и был чрезвычайно предупредителен и любезен с ним. Овандо вообще был весьма осторожным человеком, искушенным в политике придворным, однако взаимная подозрительность, имевшая достаточно оснований, исключала сердечные отношения между ними. Адмирал и его сын Фернандо впоследствии не раз отмечали, что обходительность Овандо была вынужденной и лицемерной, что он лишь стремился как-то сгладить свое недавнее равнодушие к бедствиям Колумба на Ямайке и скрыть свою неприязнь к нему. И действительно: рассыпаясь перед Адмиралом в любезностях, заверяя его в дружеских чувствах, он в то же время приказывает освободить изменника Порраса из-под стражи; Поррас должен был отправиться с Колумбом в Испанию и там предстать перед судом; более того, Овандо считал необходимым наказать людей, поднявших оружие в защиту Адмирала во время беспорядков на Ямайке, когда те убили нескольких бунтовщиков. Колумб решительно опротестовал эти действия губернатора. Вообще же говоря, главная причина их разногласий состояла в нечетком разделении власти Адмирала и губернатора; каждый из них ревностно следил за тем, чтобы другой не ущемлял его права, и это постоянно порождало трения между ними. Овандо присвоил себе право проводить расследование событий на Ямайке, поскольку полагал, что его власть распространяется на сушу и все острова; Колумб, в свою очередь, считал, что обладает абсолютной полнотой власти и данным католическими королями правом вершить гражданский и уголовный суд над всеми, кто участвовал в его экспедициях, с момента отправления из Испании и вплоть до возвращения. В доказательство справедливости своих слов он предъявил губернатору письмо королей с соответствующими инструкциями. Губернатор выслушал его с вежливой улыбкой, но заметил, что инструкция не дает Адмиралу никакой власти на территориях, подведомственных его управлению. Тем не менее Овандо отказался от намерения расследовать поведение людей Колумба и отправил Порраса в Испанию, где его ожидал суд Совета по делам Индий.
Пребывание в Санто-Доминго доставляло Колумбу мало удовольствия. Ему было тяжело видеть, какому опустошению подвергся остров в результате жестокого обращения с индейцами и страшной резни, устроенной губернатором и его приспешниками. Было время, когда он надеялся подарить короне просвещенных, обученных ремеслам, трудолюбивых подданных, которые благодаря разумно налаженной работе будут приносить правительству хороший и устойчивый доход. Как же далеки были его надежды от действительности! Почти полностью исчезли пять больших племен, населявших долины и горы в эпоху открытия острова, и почти стерлись с лица земли следы деятельности, свидетельствовавшие об их высоком развитии — большие селения, похожие на города, возделанные поля, напоминавшие цветущие сады и парки; насильственной и позорной смерти была предана большая часть некогда могущественных каси-ков. Колумб относился к делам острова совсем не так, как Овандо: он по-отечески заботился о благополучии жителей, понимая, что благоразумное управление туземцами выгодно. Не удивительно поэтому, что в своих письмах к католическим величествам он постоянно жалуется на беспорядки, царящие на острове: золото складывается в большие, кое-как построенные и едва прикрытые соломой амбары, хранится там без всякого надзора, как бы приглашая совершить кражу; Овандо в колонии не любят; в народе недовольство и разброд, спокойствие острова и достояние короны под угрозой: в любую минуту можно ожидать взрыва негодования и бунта колонистов. Сам Колумб не мог повлиять на сложившуюся обстановку — губернатор не прислушивался к его советам и предложениям, не давал ему возможности вмешиваться в дела колонии.
Не лучше обстояли и собственные дела Адмирала. В его отсутствие никто не собирал причитавшиеся ему подати, а все, что было собрано, ушло, как ему объяснили, на снаряжение кораблей, которые должны были доставить Колумба с его людьми в Испанию. В последующих своих письмах к королям он обвиняет Овандо в том, что тот умышленно запустил и запутал его дела, пока он отсутствовал, во всяком случае, пишет Колумб, губернатор относился к ним с полным небрежением и к тому же притеснял служащих, которым было доверено управление поместьями и другим имуществом Адмирала. Из двух сохранившихся писем Изабеллы к Овандо, написанных в 1505 году, явствует, что эти обвинения не были голословными. В частности, в письме от 27 ноября, она уведомляла Овандо, что получила жалобу на него от Алонсо Санчеса де Карвахаля на чинимые ему препятствия в сборе адмиральских доходов и приказывала Овандо строго соблюдать заключенные с Адмиралом соглашения, не мешать его людям выполнять свои обязанности. Эти письма подтверждают справедливость жалоб Колумба и показывают, насколько неблагородно вел себя губернатор по отношению к своему знаменитому предшественнику; одновременно эти письма свидетельствуют, что Изабелла лично заботилась о делах Колумба в его отсутствие. В этих же письмах королева выговаривала губернатору за то, что тот не разрешил эскадре Адмирала укрыться в гавани Санто-Доминго во время бури и за то, что тот не внял совету Колумба задержать отплытие флотилии Бобадильи и тем самым предотвратить постигшее его несчастье. Но особое негодование и даже отвращение вызвало у Изабеллы жестокое обращение Овандо с туземцами, особенно побоище у Харагуа и казнь несчастной Анакаоны. Королева узнала об этом уже на смертном одре; собрав последние силы, она просила Фердинанда немедленно отстранить Овандо от управления колонией и вернуть его в Испанию. Король обещал исполнить ее желание, но видимо сделал это с большой неохотой и слишком поздно — лишь четыре года спустя и то под давлением совершенно других обстоятельств: судя по всему, он до последней возможности держался за Овандо, поскольку тот существенно увеличил доходы с острова.
Хотя губернатор неизменно сохранял видимость дружелюбия, постоянные противоречия побудили Колумба поторопиться с отъездом. Судно, на котором он приплыл с Ямайки, было уже отремонтировано, снаряжено и передано под командование аделантадо. Для самог Адмирала, его сына и его экипажа наняли другой корабль. Большая часть команды Колумба оставалась в Санто-Доминго. Все эти люди были очень бедны, и Колумб оказа им материальную помощь из своих средств, тех же, кп пожелал вернуться на родину, снабдил деньгами. Заметим кстати, что большинство этих несчастных, щедро одаренных Адмиралом, как раз и были самыми злостными бунтовщиками.
12 сентября Колумб отплыл с Эспаньолы. Однако едва корабли вышли из гавани, как налетевший шквал сломал мачту на каравелле Адмирала. Колумб тотчас же перебрался вместе с сыном и другими близкими людьми на корабль аделантадо и продолжил путь; поврежденное судно вернулось в Санто-Доминго. На протяжении всего плавания их преследовали бури; во время одной из них надломилась в четырех местах грот-мачта. Колумб, страдавший подагрой, не вставал с постели, однако благодаря его советам и распорядительности аделантадо мачту удалось быстро исправить: ее укоротили, а надломленные места укрепили брусьями, взятыми из кают, которые в ту эпоху располагались в высоких надстройках носовой и кормовой части корабля. Не успели восстановить грот-мачту, как новая буря сломала фок-мачту и нанесла другие повреждения, а ведь судну предстояло пройти еще семьсот лиг по неспокойному океану. Несчастья преследовали Колумба до конца этого последнего и самого тяжелого путешествия: несколько недель подряд он страдал от беспрерывных штормов, к тому же его терзала болезнь. Наконец 7 ноября корабль бросил якорь в порту Сан-Лукара. Адмирал приказал отвезти его в Севилью, где надеялся обрести покой, столь необходимый для его души и тела, поправить здоровье, подорванное тревогами и огорчениями, долгим и изнурительным напряжением физических и духовных сил.
