Но это не означало, что она когда-либо хотела, чтобы ее дочь была на свидании с одним или с предком запрещала жениться . Она легко могла представить себе каждое поколение Ситри-Хед от ее матери к их родителю-основателю в своих могилах при мысли. Представляете ли вы это, старший ребенок и наследник клана, женившегося на человеке? Никогда этого никогда не было позволено. Ни в Ситри, ни в любом из 72 Столбов.
Ни один ребенок, когда-либо созданный из союза Дьявола и Человека, никогда не мог реализовать потенциал своей родословной. Вместо того, чтобы быть одаренным силой обеих рас, они были прокляты вместо этого слабостью двух. И, что еще хуже, они никогда не унаследовали истинную силу своего наследия.
Сила разрушения Баэля, бессмертное пламя Фенекса или любая сила 72 столпов никогда не могут быть унаследованы человечеством. Ни один человек, половина породы или иначе, никогда не сможет обладать силой 72 Столбов. Эта власть принадлежит Дьяволам и Дьяволам.
72 Столпа, Кланы, которые были обязаны всем своим положением в обществе по силе их родословной, не могли позволить себе руководствоваться одним без знаменитой способности Клана. Только те, кто был одарен силой своей родословной, имеют право стать главой своего клана. Исключений нет. Когда-либо.
Любой ребенок, рожденный без этой власти, никогда не будет иметь права руководить кланом, обрекая тех, у кого кровь двух рас, чтобы никогда не унаследовать ничего от своих родителей. Даже те, что были воплощены в Злые пьесы, не могли полностью замаскировать эффект их человеческой родословной.
Если бы Серафолл все еще был ее наследником, она была бы вынуждена предотвращать расцвет между ее и ее королевой. Ее предки никогда бы не простили ей, если бы она отступила и позволила своей родословной закончиться поколением ее дочери.
К счастью, Серафалл уже не был ее наследником. Думать, она когда-нибудь будет рада этому факту. Когда Лилиана впервые узнала, что ее первый рожденный никогда не преуспеет в ней, она была опустошена, но сегодня она может признать, что это случайное событие, иначе ее заставили бы заняться такой ситуацией, когда ей пришлось выбирать между счастьем дочери и своим долгом как Ситри.
"Кого волнует, если брат — человек?" Лилиана обернулась, чтобы взглянуть на мужа, чтобы он взглянул на дверь, скрестив руки на груди, вытащив сигару в какой-то момент. "Мне жаль, что она не выбрала таких некультурных свиней. Можете ли вы поверить, что у брата не было приличия, чтобы спросить, может ли он судить мою маленькую девочку. Нерв мальчика, ничего, кроме маленького панка".
Лилиана сопротивлялась желанию взглянуть на мужа. Человек всегда был слишком слишком защищен от своих детей. Обе ее дочери заставили его обернуть свои маленькие пальцы, и он был слишком доволен этим. Он бы сделал все, что они сказали ему, если они правильно это изложили. Именно по этой причине она должна была быть настолько строга с ними, если бы не Штено не испортил бы их и не сгнило, прежде чем они даже научились ходить.
"Я не думаю, что" маленький панк ", как вы так любите его называть, решил, что он даже заинтересован в нашей дочери, не говоря уже о том, чтобы ухаживать за ней". Лилиана сообщила мужу, когда она сделала глоток воды, наслаждаясь ностальгией вкуса.
"И что конкретно о моей Сере, которая не любит?" — пробормотал Стено, поворачиваясь к жене. "Это она слишком хороша для него. Сплюснутый отродье, думаю, что он лучше моей маленькой девочки. Единственная причина, по которой я не избил дерьма из панка, — это то, что Сера никогда не простит меня, если я это сделаю".
Лилиана была слишком культивирована, чтобы фырнуть, но желание было, конечно, там. "Дорогой", поставив стакан на стол. "Мы оба знаем, что настоящая причина, по которой вы ничего не пробовали, имеет меньше общего с гневом нашей дочери и больше связана с тем, что он достаточно силен, чтобы закончить вас, если вы попытаетесь".
Разбитый сердечный вид предательства, посланного ее мужем, напомнил ей столько щенка, что ей пришлось смеяться.
"О чем ты говоришь?" Он спросил, еще больше потушенный смехом своей жены: "Панк боялся меня, когда мы впервые встретились".
Лилиане не хватало сердца, чтобы разбить ее на Штено, что широкий взгляд и слабая челюсть выглядят так, как мальчик, посланный ее мужом, не имел никакого отношения к страху. Она все еще помнила, как он снова и снова повторял слова "Санта-Клаус".
Потребовалась каждая унция контроля, которой она должна была держать лицо на этой встрече.
Даже после всех своих столетий брака Лилиана никогда не находила прекрасной возможности рассказать мужу, что большинство людей считают его менее страшным воином и больше похожим на особенно сердитого щенка. Это не значит, что ее муж не был могущественным, на поле битвы он был тем, что большинство дьяволов было бы разумно бояться. Было стыдно, что он просто не выглядел. Не то чтобы Лилиана думала, конечно, у нее всегда была вещь для маленьких и приятных.
"Конечно, он был дорог", — Лилиана проскользнула сквозь зубы, чтобы успокоить эго мужа: "Он был явно в ужасе от тебя".
Стено кивнул, довольный своими словами. Его глаза затем увидели стакан воды, который был источником их радости, и улыбнулся. "Тем не менее, разве это не что— то ... двести лет?" Стено повернулся, чтобы посмотреть на длинный стол, который сидел посреди области чтения. "Прошло много времени."
"То, что у него есть", согласилась Лилиана, когда она тоже посмотрела на стол, "очень давно". Слишком долго, даже если гонка так долго жила, как ее.
"Кто бы мог подумать, что те, кто встретится все эти годы назад, в конечном итоге все изменили бы?"
"Не я". Лилиана свободно призналась, на ее лице появилась приятная улыбка. "Опять же, эта девушка всегда имела возможность о ней, всегда игнорируя ожидания".
Ее дочь всегда была серьезным ребенком, гораздо больше, чем когда-либо. Внимательный, послушный и преданный исполнению своего долга вместе с талантом в магии, которого она никогда не видела с такой молодой. Она была столь же прекрасной наследницей, какой она могла когда-либо просить.
Она просто не была счастливой.
Не из-за отсутствия попыток. Когда Лилиана поняла, как ... пустая дочь, она попробовала все, что могла подумать, что могло бы помочь. Она стала более открытой с ее любовью, осыпая ее любовью, давая ей все желания и отдавая ей все, что мог бы просить ребенка, которого мог бы задать ее возраст. Ничего не получилось. В ее дочери чего-то не хватало, что-то важное, и ничто, что она пыталась, казалось, не смогла ее заполнить.
Затем она встретила ее ,
И все изменилось.
Она была похожа на бурю, дует в их жизни и меняет все. Просто встретив друг друга, только один разговор, и она уже видела, как что-то меняется в ее дочери. Она стала чуть более счастливой, и в ее действиях было немного больше жизни. На одном собрании ей удалось проникнуть в сердце ее дочери и вытащить ее из своей раковины, как никто другой, даже сама.
Излишне говорить, что она воспользовалась каждой возможностью, чтобы сохранить этих двух в обществе друг друга. И она никогда не сожалела о своем решении. Похоже, в одночасье ее дочь начала меняться. Она засмеялась, ее почти никогда не видели улыбки. Иногда она даже шутила, потому что встретила ее.
Ее дочь была счастлива. Для этого она всегда будет благодарна этой девушке.
Она стала любовницей ее дочери, и вскоре после ее королевы. Тогда Злые пьесы не существовали, как сейчас. Их предшественники даже перешли под другое название — King's Peerage, она полагает, что это называется. Но позиция королевы имела такое же значение, как и сегодня.
Воистину, она была похожа на бурю.
Затем ее увезли.
Возможности Лилианы скривились в ненависти, наполненной насмешкой. Даже после всех веков ее ненависть ничуть не уменьшалась. Он горел в ямах желудка так же свирепо, как это было, когда она видела сломанную раковину, в которую попала ее дочь.
Эта война, эта бессмысленная проклятая война отняла у нее столько. Из них все. Он украл у нее старшую сестру, изначально предполагаемую стать наместником Ситри, вместе с обоими ее младшими братьями. Хотя они сражались на противоположной стороне, она также увезла своих родителей, что повлекло за собой потерю ее братьев и сестер.
Так много было потеряно в этой войне. Больше, чем даже Великая война. Это отняло у нее много.
Но прежде всего, это убрало ее первого рождённого.
Двести лет назад, в этот проклятый день, в конце трижды забытой войны, ее дочь распалась на куски. Ее любовник, который был ее штормом, ее королевой и вместе с каждым последним членом ее Пэража, был убит в одной битве. Только Серафолл выжил, каждый дьявол с обеих сторон погиб, оставив свою дочь на поле трупов.
Живой, хотя и невредимый.
Ее дочь всегда была слишком чистой, невинной. Когда она совершает что-то, она вкладывает в нее все, слишком много. Когда она ненавидит кого-то, она ненавидит их каждую каплю злобы в ее существе, и когда она любит кого-то, она делает это со всей своей душой и сердцем, не удерживая ничего от себя.
Затем она смотрела почти все, что любила умирать.
Ее дочь снова стала пуста, возвращаясь к тому, как она была, но еще хуже. Она была не чем иным, как ходячим трупом, пустой бездушной шелухой живого существа. Она закрылась и стала холодной, твердой и беззаботной.
И это отразилось на ее магии.
Магия была больше, чем просто энергия, которую Дьявол мог использовать, больше, чем просто сила. Дьяволы были существами магии, и это было столько же, сколько и сама их душа. Магия исходила из разума и души, отражая их истинную природу, как ничто иное. И вот, когда сердце Серфаулла замерло, когда ее дочь стала холодной, суровой и неумолимой, эта природа отражалась в ее магии.
Лед.
Все, что вышло из нее, было Ледяным.
В этот день имя Серафалл Левиафан является синонимом ледяной магии. Ее мастерство над льдом было непревзойденным, и с тех пор, как она заняла позицию Левиафана, она очень хорошо говорила. Но то, что большинство молодого поколения не знает, было до этого, она была известна как мастер по волшебству воды. И еще меньше было известно правду, что истинная причина, по которой она переключилась с воды на лед, не была добровольным выбором.
Когда-то прекрасная голубая вода магии дочери, гордость клана Ситри, превратилась в холодный и неумолимый лед. Было ли это наперсток полным или размером с озеро, всякий раз, когда она пыталась вызвать воду, она вызывала замороженный лед. Ее дочь потеряла способность своего клана создавать воду.
С тех пор она никогда не восстанавливала свою магию.
Серафолл потеряла свою магию, своего любовника и своего пэра за один день. И, как будто этого было недостаточно, она также потеряла право руководить кланом Ситри.
Дьявол, который не может бросить магию своей семьи, — калека — позор. Без способности владеть магией воды Клана Серафолл уже не был квалифицирован, чтобы стать главой клана, каким бы талантливым она ни была, и, следовательно, больше не может оставаться как наследник Ситри. Если бы она не выбрала Маоу и убрала себя из клана, таким образом, отрекаясь от своего положения как наследника, Лилиана была бы вынуждена сделать это за нее.
И она это знала.
Нам никогда не нужно было ничего ей рассказывать, она знала, что ее неспособность создать воду означает, что в глазах законов, регулирующих 72 столпа, она больше не считалась истинным Ситри. Поэтому она оставила клан без всяких колебаний, не будучи вызвана.
То, что по-настоящему сломило ее сердце, было то, что до того, как ее дочь была тогда, Лилиана не думала, что Серафолл даже заботится.
В тот день Лилиана потеряла дочь, и она ничего не могла сделать, чтобы вернуть ее.
Когда Соне каким-то образом удалось пробраться через стену Серафалл, воздвигнутую о себе десятилетие назад, Лилиана осмелилась надеяться, что, возможно, Соне удалось вернуть сестру. Что ее Серафолл вернулся. Но нет, это была всего лишь надуманная надежда.
Хотя она снова улыбнулась и снова рассмеялась, хотя она снова поправилась и попыталась снова прожить свою жизнь, она была еще не целой. Только копия того, что она когда-то была. Казалось, она хотела снова жить, но не могла понять, как это сделать, поэтому все, что она делала, было похоже на то, как она себя ведет, без какого-либо пожара за ее действиями. И именно поэтому она не могла вызвать какую-либо воду.
Ее душа все еще была заморожена, сердце все еще холодно.
Она подумала, вот и все. Ее дочь была действительно потеряна, и только эта фрагментированная часть того, кем она была, была ей всем, что она когда-либо оставила.
Затем однажды, без всякого предупреждения, после столетий отказов даже рассмотреть вопрос о создании нового пэра, ее дочь прибыла на ее порог, тащив за собой новую королеву.
Это было почти год назад, и сегодня ее дочь снова вызвала воду.
Спустя двести лет ее дочь наконец вернулась.
"Да", — повторила Лилиана, пока ее глаза задержались над столом, местом, где их история началась все эти годы назад. "Это слишком долго".
Древние двери застонал , как у были распахнулась, их шум мешая иначе бесшумный библиотеку, а затем звук сапоги на твердой древесины , как кто — то прогуливался в, не потрудившись закрыть дверь за ними.
Первоначальный и ранее единственный обитатель комнаты не утруждал себя поиском от того места, где они сидели, читали за длинным столом, не обращая внимания на звук злоумышленника. Они просто перелистывали страницу большого тома, который сидел на коленях и продолжал читать, их фиолетовые глаза быстро просматривали линию страницы.
Читатель был всего лишь ребенком, крошечным кусочком вещи. Их голова едва вытянулся в верхней части таблицы и могилой у считанного из, большой , даже в руках взрослого человека, была массивна на коленях, карликовость ребенка. Но ребенок не возражал, так как они продолжали спокойно пожирают слова от страницы, их выражение необычно пустым , в отличии от от одного мышления они читают с .
С самого начала маленький ребенок был почти полностью обернут черным цветом. От их крыл наконечников обуви, к й ОДПУ creaseless черных брюк в черный жилет у носило над аккуратно белой застегнутой рубашкой , где ребенок был темный длинными струнным галстук , обернутый вокруг горла. Даже волосы, оборвались в бобе выреза стиле и аккуратно причесаны , были иссиня черным. Единственный всплеск цвета был фиолетовый их глаз, черта, которую они унаследовали от их матери, и бледность их кожи.
"Ну, разве ты не такой мрачный?" Бодрый голос крикнул, звучащие совершенно неуместны в торжественной атмосфере древней библиотеки
Ребенок взгляд d , чтобы найти себя STA г ать в пару ярких синих глаз, мерцающий со скрытым озорством и весельем, это впечатление усиливается еще большой Cheshire усмешка под ними . Глаза были установлены на лице другого ребенка, один вокруг того же возраста , что и первый , хотя в противном случае был совершенно иным.
