Мама... боги и демоны, как же это мучительно! Видеть их лица и убивать собственными руками!
Он зажмурился, пытаясь отрешиться. Представлял на месте родных видения из собственных кошмаров: Безликий, Белый Палач, гнусный двуликий Аруин. Как же Николас хотел расколотить зеркало в своей комнате во время медитаций. Теперь он мог насладиться этим от всей души! Ярость выплёскивалась наружу, и Охотник бил, не замечая отражений, словно вырывал с корнем воспоминания.
Высокий мальчишка со светлой улыбкой — дядя Кевин. А этот суровый, хмурящий брови воин — дед Гэвин, Утренний всадник, в чьей тени Николасу приходилось жить с самого детства. Рядом — нежная и хрупкая, его жена, бабушка Пенни, которая так и не дождалась деда из очередного похода.
Удар за ударом, оглушительный звон и град осколков. Лоскуты на кулаках быстро рвались, он наматывал новые, ветрощит укрывал от острых сколов, направленных в лицо и грудь.
Дальше пошли незнакомцы — Николас плохо помнил своё семейной древо. Стремление, движение вперёд, особый ритм отгораживал его от происходящего, мысли становились холодными и свободными от эмоций. Хорошо, ведь нужно решить, что делать дальше до того, как он встретится с Аруином.
Николас не взял с собой меч, отказался купить новый взамен дедовского. Остался проклятый клинок, воспользоваться которым может только Безликий. Безликий, который, как и клинок, решил предать, наказать, погубить в решающий момент. Николаса одного — ну и пусть! Но как же Ноэль?
Иветта сказала, что найти Безликого Николас сможет, только когда умрёт и вспомнит свою предыдущую жизнь. Он ведь уже столько раз одной ногой стоял на Тихом берегу, но видел лишь воспоминания Безликого и никого похожего на себя. Неужели этого было недостаточно и нужно умереть по-настоящему? Уйти навсегда, переплыть Сумеречную реку, ступить на Тихий берег обеими ногами? Но это же бессмыслица! Мёртвым он ничего не сделает. Зачем нужны знания, которые нельзя использовать?
Перешагивая сквозь рамы в зубьях осколков, Охотник продвигался глубже в лабиринт. Зеркала заглатывали его, как хищные рыбины. Николас погружался в такие пучины, что и представить было сложно. Отражения стали совсем древними, далёкими, другими, чем люди, которых он знал.
Очередное зеркало озарила ослепительная вспышка. На поверхности показалась Герда — повзрослевшая красавица, изящная, женственная, в воздушном платье из белого шёлка. Она кружилась и улыбалась ему, пела, не открывая рта, звук доносился из самой её души. В тёплом взгляде сквозили тоска и любовь. Прощение за то, что Николас бросил, что забыл, что полюбил другую и до сих пор скорбит по ней. А возвращаться к Герде, исполнить обещание он не просто не хотел — боялся. Боялся, что придётся рассказать правду о её семье. Боялся разочаровать и снова испытать боль потери. А больше всего — что она тоже нашла другого и счастлива с ним, с его детьми, в его доме. А Николасу в её жизни места нет. И ещё страшнее — что это правильно, ведь он губит всё, к чему прикасается.
Нет, всё же, это не она. Волосы седые, будто в них запуталась лунная дорога. Движения танца слишком плавные и грациозные для человека, голос слишком высокий и тонкий, чистый, чарующий. В кристальных глазах отражается весь мир в своей неохватности. Вилия. Повзрослевшая вилия из видения.
Николас погладил её по щеке. Тонкие губы затрепетали, может, он придумал, а может и почудилось: "Я прощаю! Прости себя и ты".
Охотник сжал зубы, зажмурился и ударил. Зеркало осыпалось со звоном. Сколько ещё впереди? Казалось, прошла уже целая вечность, бесконечность отражений, а выхода нет. Не понятно, на правильном он пути или ошибся в самом начале.
В следующем зеркале — не человек даже. Мужчина в маске совы. Он напоминал кого-то. Это тревожило настолько, что не получалось ухватиться за мысль. Пальцы с белыми когтями со скрежетом водили по стеклу, словно Сова жаждал и не мог дотянуться. Разноцветные глаза смотрели с безумной жаждой. Наверное, Николас и сам выглядел так же: встрёпанный, измождённый и отчаявшийся настолько, что готов был принять смерть, но не сдаться. Его кривое отражение. Обратная сторона. Тень. Разве нет?
"Я всегда тебя любил и принимал таким, какой ты есть. Жаль, что всё вышло так..." — попрощался Николас, по щеке скатилась одинокая слеза.
Он ударил. Один из осколков проскочил за щит и поцарапал висок. Хорошо, что не в глаз. Похоже, силы иссякают. Надо собраться. Последний рывок!
Дальше, размахивая кулаками, отражался некто в маске сокола. Стойка как во время потешных боёв каледонцев. Николас скопировал её и нацелился в лицо.
"Глупый! Себе же хуже делаешь! Когда ж ты наконец услышишь?"
"Я всегда тебя слышал, но поступал по-своему".
Охотник ударил, Сокол ударил в ответ. Осколок чиркнул по запястью.
Следующее зеркало оказалось предательским. В нём был Ноэль в маске ворона, той самой, что Николас смастерил для маскарада. Почему? Здесь же отражаются только мертвецы. Но рассвет не наступил, Ноэль жив! Или Николас потерял счёт времени? Опоздал несмотря на все свои усилия?
Нет! Нельзя даже думать об этом!
Губы ворона растянулись в усмешке.
"Ты сможешь, братец. Я жду!"
Николас ударил. Предчувствие сковало сердце — впереди последнее зеркало. Последнее испытание. Так боязно заглянуть внутрь. Так боязно увидеть лицо.
Поверхность оставалась тёмной, только в глубине различалось движение. Силуэт приближался мучительно медленно. Николас узнавал каждую черту ... или ему так хотелось... Увидеть того, о ком он тосковал больше всех и кто так и не явился к нему в этой череде болезненных воспоминаний.
Отец!
Только одежда странная — из цветного шёлка, монаршего пурпура и сумеречного серебра. На голове корона с яркими сапфирами. На поясе в ножнах меч. Почему он так похож на проклятый клинок?
Охотник взялся за эфес и вытянул лезвие из ножен на треть. Отец сделал то же. Точно — мечи одинаковые. Вон фиолетовый камень в навершии и руна перт на клинке у крестовины.
На запястье отца проступала кровь. Он обмазал ею сталь и кивнул Николасу, призывая повторять за ним.
Хотел что-то подсказать? Чтобы он не ждал помощи от Безликого, а воспользовался клинком сам? Хоть и безумный, но единственный шанс. Николас провёл запястьем по клинку, обмазывая его кровью. Запульсировала сталь, меч замерцал тусклым фиолетовым светом. Оружие словно просыпалось, отзываясь тонким звоном.
"Пожалуйста, помоги! Позволь воспользоваться тобой, чтобы сразиться с Аруином. Не убивай меня до того, как Ноэль будет спасён. Я готов обменять те пять лет, что мне остались, на его долгую и счастливую жизнь".
"Я подш-ш-шиняюсь только Небесному Повелителю. Только ему я по руке, — заскрежетал меч голосом стали. — Но твоя кровь очень вкусна: чистая и густая, как небеса весной".
Николас бросил взгляд на отца. Тот улыбнулся, выхватил меч и со свистом рассёк воздух. Клинок даже не думал сопротивляться. Напротив, они двигались так гармонично и слаженно, будто были единым целым, какими и должны быть Сумеречник и его оружие.
"Ты справишься, — раздались именно те слова, что Николас мечтал услышать в четырнадцать лет, когда покидал отчий дом. — Ты справишься, я верю в тебя".
"Справлюсь, отец, справлюсь, не подведу ни тебя, ни Ноэля!"
Последняя преграда разлетелась на осколки. Они хрустели под сапогами, как снег, пока Николас пробирался в центр окутанного зеленоватым свечением зала.
Повеяло холодом. В свете огоньков вырисовался тёмный силуэт Аруина. Владыка ждал, сложив руки на груди. У его ног на спине скрючился человек.
Ноэль! Он ослаб, был измучен и парализован, но всё ещё дышал. Николас подошёл ближе и пересёкся с ним взглядом. В тёмных глазах читались ужас и мольба, губы дрожали, словно он хотел что-то сказать. Попросить уйти, не лезть на рожон — Николас умел понимать его без слов. Но когда это он слушался?
— Долго же ты, — глухо заскрежетал голос Аруина. — Люди — удивительные создания, не правда ли? Считают, что правила придуманы, чтобы навязывать границы и сдерживать свободу, но на самом деле они лишь предупреждают о последствиях ошибок и неправильного выбора.
Владыка ши взмахнул серебряной рукой. Ноэль выгнулся и забился в судорогах. Волдыри на коже вздувались всё сильнее, грозя вот-вот лопнуть. Аруин рассмеялся:
— Вождь Пареда так хотел, чтобы обещанный Норнами герой был его внуком, что заставил свою дочь соблазнить вашего Архимагистра. Простодушный Ойсин Фейн не знал ни истиной причины её интереса, ни даже её настоящего имени. Потерял голову от любви и погиб бесславно. Я был там и видел всё своими глазами. Не сразу узнал его дитя, но присмотревшись, вспомнил.
Похоже, Жерард всегда был гнусным интриганом и даже собственную дочь безжалостно использовал для политических игр.
— Ойсин Фейн не проклинал Ноэля! — настаивал Николас.
— Конечно, ведь он о не знал о сыне. Но это не отменяет того, что зачат Ноэль был обманом. Не думаю, что Фейн обрадовался бы, услышь он правду. Лазейка крохотная, но для меня — и этого достаточно.
Аруин принялся перебирать пальцами, как искусный кукловод. Ноэль затрясся ещё сильнее. Если бы мог, кричал бы от нестерпимой боли.
— Хватит! — рявкнул Николас. — Ты же обещал отпустить его, если приду я. Я готов занять его место. Все эти годы... ты ведь охотился за мной, мне мстил непонятно за что. За то, что я сделал в прошлой жизни?
— Ты не представляешь, каким негодяем был, — Аруин коснулся обожженной части своего лица серебряными пальцами. — Хотя может, и представляешь, раз так отчаянно не желаешь вспоминать.
Ноэль обмяк и затих, глядя с усталой обречённостью. Волосы сбились, грудь вздымалась тяжело.
— Так уж и быть, вначале я расправлюсь с тобой, а потом примусь за него. Когда небесная кровь оросит землю, этот проклятый город, причинивший столько страданий моим соплеменникам, будет стёрт с лица земли.
— Я не допущу этого! — Николас потянул меч из ножен.
Нельзя бояться, нельзя оставлять место сомнениям.
"Позволь мне воспользоваться тобой лишь на короткий миг схватки!"
"Всё зависит только от тебя", — отозвался меч.
Аруин потянулся за собственным клинком за спиной. Длинный и ребристый, он состоял из костяных пластин, соединённых нитями из гибкого металла. При замахе меч свистел в воздухе, как хлыст.
Николас высвободил собственный клинок полностью. Зазвенела сталь в предвкушении крови, рукоять впилась в ладонь, ветроплав охватил клинок голубоватой дымкой.
Охотник принял верхнюю стойку, Аруин замахнулся, на этот раз для атаки. Лезвие его меча удлинилось и почти достало до лица Николаса. Он отшатнулся и закрутил собственный клинок петлями, готовясь к нападению. Оружие слушалось, по крайней мере, не пыталось вырваться из рук и ранить его самого. Как самый обычный меч — не более.
Аруин двигался с невероятной скоростью, наносил сильные удары сверху, снизу и сбоку — так, что даже предугадать не получалось. Хлесткий клинок-кнут не позволял подойти к врагу на расстояние удара. Лезвие плясало вокруг Николаса, словно пламя. Как вырваться из его плена?
Мышцы загудели от напряжения. Самые изощрённые приёмы, хитроумные финты — Николас сражался на пределе возможностей, но не мог пробиться сквозь защиту противника. Оставалось лишь отчаянно обороняться. Клинок-кнут обмоталась вокруг звёздного меча. Николас рванул его на себя, пытаясь высвободить, и одно из звеньев оцарапало плечо, пробив ветрощит.
Охотник отшатнулся. К горлу подступила дурнота. Перед глазами всё поплыло.
— Тебе не победить. Ты лишь слабый человечишка, проклятый собственным отцом. Защитников у тебя больше не осталось, даже братец-ворон обессилел. Один взмах руки, и ты упадёшь к моим ногам, скованный правилами, которые сам же и придумал, — издевался Аруин.
— Значит, я изменюсь и оставлю за спиной детские страхи. Не буду больше прятаться за спинами старших и искать защиты у близких. Никто больше не погибнет из-за меня, — Николас выровнялся, вынул из-за пазухи маску и надел её на лицо. — Раз ты, Безликий, так безразличен и жесток, я займу твоё место и буду драться сам. Отныне я сын Белой Птицы, рождённый в любви и согласии. Я законный наследник Небесного Повелителя и хозяин меча "перт". У тебя, Аруин, нет власти над нами. Никаких печатей ни на мне, ни на моём брате-вороне никогда не было!
Пропала с шеи зудящая родинка, затянулась рана на плече. Маска впилась в лицо, рукоять клинка завибрировала и обожгла руку. Кровь вскипела и растеклась по жилам раскалённой лавой. Вот-вот облезет кожа и оплавится плоть. Сокрушительные судороги пробегали от макушки до пят и выворачивали наизнанку, мышцы выкручивались, кости становились гибче и крепче. Каждый дюйм плоти перестраивался, превращая Николаса в нечто иное, покрытое сверху непробиваемой бронёй из льдистых шипов.
В висках стучали барабаны, выли боевые горны, кричали верные люди, потрясая оружием. Николас и впрямь становился Западным Ветром — неукротимым духом битвы. Он нёсся во весь опор на крылатом вороном тулпаре, из-под копыт вылетали комья сырой почвы Астальшир Мур. Голубое лезвие клинка "исаз" приятно холодило пальцы. В душе — ни сомнения. Что ему, грозному сыну исступленного неба, жалкий владыка ши на другом конце поля?
Аруин судорожно выдохнул, в золотом глазу промелькнуло удивление и даже страх.
В отдалении слышался топот множества ног, голоса. Прежде чем Охотника захватило раскалённое марево боевого транса, из тьмы разрушенного лабиринта выбежали люди. Они подхватили Ноэля под руки и потянули прочь.
Хорошо. Он будет жить!
"Ты сможешь! Я верю", — зашелестело в сводах эхо давно угасшего отцовского голоса.
"Я не подведу!"
Воспользовавшись замешательством, Аруин атаковал. Меч-кнут приближался к голове настолько медленно, что Николас с легкостью отклонился, и клинок просвистел в ладони над его лицом. Пропали боль, усталость и страх. Открылось второе дыхание. Охотник выпрямился и атаковал сам — владыка с трудом успел отбить.
Противники закружились друг против друга в неистовом ритме. Сшибались и разлетались клинки, с лезвий сыпались искры. Захваченное чужой волей, тело сделалось невероятно ловким, прежде казавшиеся невозможными манёвры, получались с лёгкостью. Стали подвластны приёмы, о которых Охотник раньше и не слышал.
Резерв разросся то того, что грозил смести всё. Щит — непробиваем, пластины меча-кнута бессильно отлетали от него. Николас уходил от атак, поднимался в воздух и обрушивал клинок на голову противника, припадал к земле и бил снизу, отскакивал на шаг, раскручивал клинок петлями, чтобы нанести сокрушительный удар, от которого оружие Аруина жалостно визжало и дрожала от натуги даже отлитая из серебра рука. Такая мощь! Она вырывалась из тела лихорадочной пульсацией сине-зелёного света и закручивалась в смертоносный вихрь.
Николас забывался, обращаясь в безликую стихию. Не человек уже. А был ли им в самом деле?
Человеческая плоть — лишь призрачная клетка. Вместе с ней спадали оковы Дольнего мира. Маска обнажила суть. Он становился собой, по-настоящему свободным. Ледяной штормовой ветер нёс на своих крыльях бурю тысячелетий. Безумие — ответ на все загадки. Истина на дне ослеплённого сумерками сознания.
