Но СисПрав будет жить, — подумал он, и у него защипало глаза при виде пустых гробов. Даже если мы заплатили за это ужасную цену.
Из девяноста четырех машин времени, покинувших СисПрав, вернулись только тридцать пять. Гордиево подразделение потеряло восемнадцать времялетов, в то время как потери Администрации составили ошеломляющие тридцать девять хронопортов.
Клаус-Вильгельм посмотрел налево и краем глаза заметил Шигеки. Воспоминания о изуродованном теле его жены и сожженных заживо детях никогда не покидали его; они всегда были где-то на задворках его сознания, когда бы он ни имел дело с Шигеки или Администрацией. Но эти мысли больше не были одинокими. Все, что ему нужно было сделать, это выглянуть с этой платформы, увидеть огромный город, небеса, заполненные кораблями всех мыслимых типов, солнце, палящее сверху, а за ним, невидимые при свете дня, бесчисленные звезды галактики, которая сама по себе была всего лишь крошечным пузырьком в необъятной вселенной — знать, что купила смерть его возлюбленной. Они спасли не планету, не отдельную расу, а целую вселенную — теперь уже не один раз, а дважды, — и какой бы ужасной ни была цена, Юлия — его Юлия — заплатила бы ее, не дрогнув. Ее смерть, ее и его дочерей, была одновременно и непростительной раной, и общей болью, которая свела его и Чабу Шигеки вместе, несмотря ни на что. И Администрация сражалась на стороне СисПрава с честью, со всем мужеством трех воюющих вселенных. Она никогда не дрогнула, никогда не колебалась, и он не скоро забудет жертвы, принесенные ее воинами.
Наши народы, возможно, не сходятся во взглядах, — подумал он. — Особенно мы двое с директором. Но, возможно, нам и не нужно этого делать. Потому что, похоже, мы действительно понимаем, что такое мужество. И мы действительно разделяем честь. Я могу многое простить, когда это правда, и так оно и есть. Клянусь Богом, так оно и есть!
Шигеки заметил его взгляд и вопросительно приподнял бровь.
Он снова повернулся к церемонии на краю пруда.
Возможно, все, что нам нужно, — это немного терпения, чтобы это сработало.
Президент Бьякко выступила вперед и распростерла руки перед первым гробом. Абстрактное мемориальное пламя ярко вспыхнуло на его поверхности, и она повторила этот жест с двумя другими гробами. Она отступила назад, и к ней подошел главный исполнитель. Он опустился на колени перед одним из гробов и мягко положил на него руку. В изголовье гроба появилось изображение колеса, его обод был окрашен в золотой цвет СисПола, а спицы сделаны из Гордиевых мечей.
Клаус-Вильгельм слегка нахмурился, глядя на изображение, и заговорил с Шигеки, не шевеля губами.
<Почему колесо сделано из мечей?> отправил он.
<Простите?> Шигеки моргнул и посмотрел в его сторону, тоже говоря что-то беззвучно.
<Символ, который ваш главный исполнитель только что поместил на гроб.>
<О, вы имеете в виду погребальный знак. Все три были разработаны Анибалом Эдгаром Родригесом. Я уверен, что это имя мало что значит для вас, но уверяю вас, он один из самых востребованных символьных художников во всей Администрации. Главный исполнитель приложил немало усилий, чтобы он взялся за этот заказ.>
<Хорошо. Но почему колесо?>
<Разве смысл не очевиден?> Шигеки посмотрел на него с неподдельным замешательством.
<Не могу сказать, что это так.>
<Это циклический символ. Окончания ведут к началу. Плохое ведет к хорошему. Это очень позитивный, обнадеживающий знак. Я был весьма впечатлен, когда он показал их нам.>
Главный исполнитель поместил символ серебряного колеса на гроб Администрации, крышка которого была сделана в виде щита. Это выглядело... ярко.
<Вы не одобряете?> — спросил Шигеки, снова переводя взгляд вперед.
<Это не так.> Клаус-Вильгельм взглянул на широкое, отражающее свет окно VIP-балкона. <Хотя, возможно, вы захотите, чтобы представитель объяснил его значение после того, как мы закончим здесь.>
* * *
— А что это за колеса? — спросила Эльжбета, наблюдая за садом через широкое окно гостиной.
— Будь я проклят, если знаю, — проворчал Бенджамин, и она погладила его по плечу.
— Не похоже, чтобы ты получал удовольствие от происходящего.
— Просто рад, что там, внизу, не мы. Хотя, — он обвел рукой с бокалом вина гостиную, — полагаю, мы могли бы попытаться быть хорошими хозяевами и спросить о колесе.
Более сотни высокопоставленных сотрудников Гордиева отдела и Департамента темпоральных расследований собрались вокруг столов, уставленных едой и напитками, хотя "смешались", возможно, было слишком сильным словом, — размышляла Эльжбета. Толпа в помещении была поделена на отдельные группы в серо-зеленой униформе Гордиева подразделения и синей форме миротворцев, с АС СисПрава, приклеенными к стенам или предпочитающими вообще не показывать свои аватары. Только несколько предприимчивых физических душ подверглись перекрестному опылению, и она заметила одну такую группу возле окна.
— Как насчет этого? — предложила она, указывая своим бокалом. — Эндовер-Чен уже болтает с ними.
— Для меня этого достаточно.
Бенджамин предложил ей руку, и она переложила свой бокал в другую руку, обхватив его предплечье, и вместе они присоединились к группе высокопоставленных чиновников Администрации, слушавших Эндовер-Чена.
— И тогда свое слово сказал атом водорода, — синтоид улыбнулся своей аудитории, — Да, я уверен!
Хиннеркопф фыркнула. Ее глаза сузились, и она затряслась в беззвучном смехе, от которого ее лицо покраснело.
— Я этого не понимаю, — решительно сказал Клосс. — Что я здесь упускаю?
— Казалось бы, кульминационный момент. — Джонас потянулся за бокалом Хиннеркопф. — Вот. Позволь мне подержать это для тебя.
— Эй! — Хиннеркопф отдернула бокал и уставилась на него глазами с тяжелыми веками. — Руки прочь. Возьми свой собственный.
— Я всего лишь пытался уберечь напиток от разлива. Возможно, ты захочешь подумать о том, чтобы немного расслабиться.
— Почему я должна это делать? Я заслужила это! Ты хоть представляешь, сколько бессонных ночей у меня было за последнее время? Ты думаешь, все эти импеллеры обновились сами по себе? Черт возьми, нет! — Она театрально взмахнула бокалом, немного выплеснув через его край. — Итак, нет ничего плохого в том, что я выпью бокал.
— Бокал? — глаза Джонаса расширились. — Один?
— О, нет, — простонал Клосс. — Она потеряла способность считать.
Хиннеркопф показала им язык.
— Это нехорошо, — сказал Джонас. — Что бы сказал мой папа, если бы увидел тебя сейчас?
— Т...тчно знаю, что бы он скзал! — торжествующе заявила она. — Он бы поздра... он бы поздра... меня... он бы поблагодарил меня за всю мою тяжелую работу и сказал, что я это заслужила. Так что, как видите, — она поднесла бокал к губам, — директор хотел бы, чтобы я побаловала себя.
Она осушила бокал.
— Ну, не жди, что я спасу тебя, если ты отключишься, — предупредил Джонас.
— Это не проблема. Эй, Нокс!
Стоящий рядом серокожий синтоид оглянулся.
— Тащи сюда свою красивую задницу! Мне нужно на что-нибудь опереться!
Синтоид поморщился, но все равно подошел.
Хиннеркопф тепло улыбнулась ему снизу вверх и, обняв его за талию, удержалась на ногах.
— Вот, — сказала она. — Намного лучше!
— Мне приятно быть полезным, — вежливо сказал он.
— Хорошо, значит, следующий начинается так, — начал Эндовер-Чен. — Гравитон, хронотон и фотон — все они заходят в бар. — Бармен и говорит...
Эльжбета и Бенджамин попятились от группы.
— Как насчет того, чтобы найти кого-нибудь другого? — предположил Бенджамин.
— Хорошая идея, — согласилась Эльжбета. — Почему бы нам не...
— Эй! Смотрите все! — объявил Джонас. — Они вот-вот подпишут договор!
Персонал Администрации потянулся к окну, и Эльжбета с Бенджамином оказались втянутыми в людской поток. В итоге они оказались рядом с той же группой, от которой пытались уйти.
— О. — Эндовер-Чен ухмыльнулся им. — Привет, ребята.
— Привет, — сказала Эльжбета, глядя вниз, на сады.
К двум лидерам подплыла пара дистанционно управляемых пультов, каждый из которых держал по ручке. Главный исполнитель взял свою ручку, и перед ним появились два виртуальных договора: один с Гордиевым протоколом и один с его первой поправкой, протоколом Валькирии. Он подписал оба документа, а затем Бьякко поставила свою подпись под поправкой.
— Ну, вот и все, — сказала Эльжбета. — Администрация теперь официально подписала Гордиев протокол.
— И что еще лучше, оба правительства согласились объявить вне закона временную репликацию, — отметил Эндовер-Чен.
— Держу пари, это делает тебя счастливым, — сказал Бенджамин.
— О, ты даже не представляешь! — согласился он.
— Это кажется правильным. Я имею в виду то, как они назвали поправку, — сказала Эльжбета, и ее глаза на мгновение погрустнели. — Думаю, Теодора оценила бы этот жест.
— Ты в порядке? — спросил Бенджамин, обнимая ее за плечи.
— Да. Все еще немного нервничаю из-за того, что я чуть не сделала. — Она одарила его ослепительной улыбкой. — А еще я очень рада, что все еще жива. Кстати, чья это была идея назвать поправку в ее честь?
— Это, должно быть, Райберт, — сказал Бенджамин.
— Действительно? — она покачала головой. — Он собирается назвать все наши законы о путешествиях во времени?
— Надеюсь, это будет последнее, что нам понадобится.
— На твоем месте я бы не ставила на это.
* * *
Фило услышал разговор рядом со своим аватаром и прислушался.
— Я собираюсь это сделать, — сказал Джонас, крутя в руках свой напиток и глядя в сторону Фило.
— Не надо, — предупредил Клосс. — Ты пожалеешь об этом.
— О, да ладно. Что самое худшее, что может случиться?
— Ты ждешь честного ответа? Или такого, от которого тебе будет хорошо?
— Честность — это прекрасно, но избавь меня от паранойи.
— Не могу. Это моя работа — быть параноиком.
— Тогда не бери в голову. — Джонас допил остатки своего напитка и отставил стакан в сторону. — Я подойду.
— Чжу хао юнь.
Джонас приподнял бровь.
— Это показалось уместным, — пожал плечами Клосс. — Есть какие-нибудь последние слова для босса?
— Не будь таким драматичным.
Джонас пересек гостиную и остановился рядом с аватаром Фило у края окна.
— Агент Философ, — сухо произнес он, сцепив руки за спиной.
— Заместитель директора Шигеки, — ответил Фило с такой же чопорностью.
— Не возражаете, если я присоединюсь к вам?
— Конечно. Я не занимаю никакого места, так что вы можете пройти прямо сквозь меня, если хотите.
— Может быть, и так, но я полагаю, что это довольно грубо.
Фило пожал плечами. — Я сталкивался с вещами и похуже.
— Хм. — Джонас взглянул вниз, на сады. — Ах. Я вижу, они уже обмениваются медалями.
К главному исполнителю подплыл дистанционно управляемый пульт с небольшим деревянным футляром. Он открыл его и вытащил медаль.
— Что получает вице-комиссар Шредер? — спросил Фило.
— Звезду на щите. Это наша высшая награда гражданину.
— О, теперь это имеет смысл.
— Что значит? — спросил Джонас.
— Бьякко собирается вручить вашему директору медаль Свободы. С отличием. Это наша высшая гражданская награда. В этом хорошая симметрия.
— А.
Главный исполнитель подошел к Клаусу-Вильгельму и сказал несколько личных слов, затем прикрепил к его груди медаль в форме щита и пожал ему руку. Появился еще один управляемый на расстоянии пульт с коробочкой для Бьякко. Она открыла его и вытащила медаль Свободы СисПрава.
— Правильно ли я понимаю, что ваш вице-комиссар также получит повышение по службе? — спросил Джонас.
— Ага, — сказал Фило. — От вице-комиссара до комиссара. И это хорошая новость для всех нас в Гордиевом отделе. После этого он будет на равных с другими руководителями подразделений, так что, возможно, ничего подобного фиаско с Арго в будущем не произойдет.
— Понимаю.
Бьякко подошла к Шигеки и прикрепила медаль Свободы к его униформе.
Джонас прочистил горло.
— Вы знаете, агент, до меня дошли кое-какие слухи о вас, и мне любопытно узнать, верны ли они.
— О-о-о.
— Пожалуйста, не волнуйтесь. Ничего плохого. — Джонас повернулся спиной к окну. — Видите ли, мне сказали — из надежных источников, заметьте, — что вы в некотором роде геймер. Это правда?
— Ну конечно. — Фило приподнял бровь. — А что в этом такого необычного?
— У вас, я полагаю, ничего. Но Администрация — скорее... ограничивает свои ИИ.
— Да, вы можете сказать это еще раз.
— Вполне. Итак, вы видите, что у меня не так много опыта общения с искусственными людьми. И я никогда не встречал никого из них, кто интересовался бы играми!
— И ваша точка зрения в чем... именно?
— Ну, как оказалось, — Джонас приложил руку к груди, — я сам в некотором роде геймер. И я пробыл в СисПраве достаточно долго, чтобы мне стало немного любопытно. Если не возражаете, не могли бы вы объяснить мне это увлечение игрой Солар Десент?
— О. Это все, что вам нужно? — Фило позволил себе улыбнуться при упоминании их с Райбертом любимой игры. — Конечно, я вам все уши прожужжу этим! Знаете, вы могли бы вести эту часть, верно?
* * *
Райберт сидел рядом с маленьким садиком в смотровой кабине девяносто девятого этажа на боковой стороне Шпиля консолидации и смотрел на Нью-Йорк, в то время как солнце медленно опускалось к западному горизонту. Оно разливалось оранжево-золотым по городу, когда тени от башен удлинялись, и легкий ветерок проникал сквозь полупроницаемую оболочку пузыря. Здесь было очень тихо, вдали от церемоний, вдали от празднования.
Это было... мирно.
Он откинулся на спинку стула и посмотрел на виртуальный томик, лежащий у него на коленях, и его губы изогнулись в легкой грустной улыбке, когда он провел пальцами по инкрустированным драгоценными камнями позолоченным ремешкам, на которые тот был застегнут. Это было похоже на нее — спроектировать томик так, чтобы он выглядел и ощущался осязанием как древний средневековый фолиант, — подумал он. — Или, возможно, это была идея Пипса. Как у самого Райберта, ее областью был древний мир, а не средневековье.
Но в любом случае, он мог просто видеть ее улыбку, огонек в глазах, когда она завершала дизайн.
Кончиком пальца он провел по инкрустированному золотом названию. "Всеобъемлющая история Династии", — говорилось в нем, и файлы, спрятанные внутри, были именно такими. Последнее, выдающееся академическое достижение доктора Теодоры Беккет и скрупулезный отчет обо всей вселенной, которую она построила, взрастила, направляла... и убила.
И теперь он держал его у себя на коленях. Историю вселенной, которой во многих отношениях теперь никогда не было. Никогда бы не стало. Когда энтропия скажет свое последнее слово, не останется даже костей. Ни один ветер не дул бы вокруг ее мавзолея, даже Озимандия не вспоминал бы о ее славе. Это просто бы... исчезло.
Но это было бы верно для всех вселенных, для всей мультивселенной, когда придет время, не так ли? Они тоже исчезли бы вместе со всеми записями, всеми воспоминаниями об их обитателях, об их достижениях, об их борьбе. Если посмотреть на это в таком свете, то какая разница? Зачем платить такую ужасную цену кровью, болью, горем, чтобы поддерживать преходящую, мерцающую свечу в сердце вечности, которую в конечном счете все равно придется погасить? Почему бы не быть Люцием Гвоном? Почему бы не быть берущим, а не дающим?
