Тогда же он впервые встретил имя Тинкоу. Будущий великий диктатор и Спаситель Нации в то время был космофлотовским маршалом и возглавлял одно из управлений в военном министерстве. На каком-то совещании он очень резко выступил против перемен и призвал Совет Пятнадцати немедленно прекратить потакание крамоле и остановить развал державы.
Но Совет Пятнадцати не прислушался к его призывам, похожим на требования. В конце концов, он был вынужден уступить волне митингов и отказался от первоначального намерения самому назначать половину членов Большого Совета. В "Новой Жизни" появилось очень много статей, где говорилось, какие законы нужно срочно принять и какие экономические преобразования совершить.
Прошли, прокатились, как снежная лавина, выборы, и вот он уже с замиранием сердца читал репортаж о торжественном открытии работы избранного Большого Совета. Открытие началось со скандала: часть депутатов отказалась встать при появлении Председателя Совета Пятнадцати, и "Новая Жизнь" назвала это высшим проявлением свободы и демократии.
Большой Совет начал работу, и всеобщие восторги несколько поутихли. Он по-прежнему читал речи депутатов; на митингах и демонстрациях требовали уже ответственного перед народом правительства, но даже на страницах безусловно поддерживающей перемены "Новой Жизни" появились нотки разочарования. Депутаты примерно поровну разделились на радикалов и консерваторов. Они проводили дни заседаний, произнося речи и ругая друг друга, но дело так и не продвигалось вперед. На митингах стало больше криков и эмоций. На них все чаще выступали люди, которых даже "Новая Жизнь" называла безответственными болтунами и демагогами. Провинции требовали — и добились — большей самостоятельности, которая обернулась бесконтрольностью губернаторов, а в некоторых из них появились движения, требующие полной независимости от Метрополии.
В экономике перемены тоже пока не приносили ожидаемых результатов. Директора получивших свободу предприятий использовали ее для злоупотреблений, а многочисленные частные фирмы ударились в спекуляцию. Начали появляться недоуменные, а затем и гневные статьи о развале нужных государству заводов и институтов. Кто-то очень сильно разбогател, но большинство только обеднело.
Кажется, все общество встало в оппозицию Совету Пятнадцати. Его ругали за половинчатость и непоследовательность решений, за бессилие и неумение навести порядок, за разгул преступности и растущие цены. Где-то поблизости постоянно маячил Тинкоу, ставший вождем самых крайних, самых крикливых и злобных консерваторов, больше всего критикующих власть за ее бессилие, и негодующих, из-за того что она потакает охватившей общество страсти к обогащению любой ценой, ведущей к развалу государства. "Новая Жизнь" постоянно смеялась над его вопиющей отсталостью, тупой агрессивностью и примитивностью его суждений, возмущалась, что он по-прежнему продолжает занимать официальный пост, и требовала, чтобы правительство уволило его или же чтобы он ушел со службы сам, раз уж превратился в публичного политика.
Чем ближе становилось Великое Восстание, тем больше росло его недоумение. Да, перемены оказались не такими, как хотелось. Газеты возмущенно писали о перебоях с товарами, спекуляции и произволе, не виданных в прежние времена. Но правительство, половинчато и нерешительно, но продолжало двигаться прежним путем, понемногу уступая под давлением митингов и демонстраций. Кто и зачем мог против него восставать? Тинкоу со своими приверженцами, судя по публикациям в газете, не пользовался особой популярностью. Это была всего лишь одна из многих крикливых кучек.
История Великого Восстания имела две версии — официальную и неофициальную. Официальная история, наверно, с большим удовольствием не упоминала бы о нем вообще, но развалины в двух шагах от Столицы скрыть было нельзя, и она невнятно говорила о неких заговорщиках, устроивших бунт и подорвавших ядерные заряды, когда их затея провалилась. Неофициальная версия гласила о смелых революционерах, поднявших народ на выступление, закончившееся ядерным ударом по восставшей Столице.
Обе версии оказались ложью. Последние полгода перед Восстанием стали временем нарастающего хаоса. Создавалось впечатление, что люди вообще перестали работать, а только митинговали, спекулировали и ругали правительство, словно стараясь за один год компенсировать столетия молчания и подчинения. Попытки полиции навести порядок вызывали яростные протесты общественности и призывы защитить дело свободы от насилия над личностью. Перебои с продовольствием становились все более явными, начали поговаривать о введении карточек (для него карточки были привычной с детства картиной, хотя его семьи эти ограничения непосредственно не слишком касались. Он в свое время даже в очередной раз удивился, узнав, что два века назад как-то обходились без них).
За три с небольшим месяца до Восстания его пристальное внимание привлекла обеспокоенная статья в "Новой Жизни" о старых ядерных зарядах на армейской базе, расположенной почти в центре Столицы. Статья была посвящена тому, как персонал базы пытается организовать их вывоз, но у него ничего не выходит.
В предпоследнем номере "Новой Жизни" уже явно чувствовался испуг перед народной стихией, вышедшей из берегов. В большой передовой статье один из самых известных авторов газеты призывал прекратить "раскачивать корабль". Пожалуй, впервые в этом образцово оппозиционном издании прозвучала мысль о том, что следует все же поддержать усилия правительства в деле наведения порядка.
Но было уже поздно. Последний в подшивке номер "Государственной Газеты" сообщал, что в Столице идут уличные бои, причем было совершенно неизвестно, кто борется с кем и против кого. Голодные толпы громили магазины и зажиточные квартиры. Полиция и внутренние войска, которых несколько месяцев подряд шпыняли все, кому не лень, бездействовали.
Потом была тишина. И маленький, всего на четыре полосы, последний номер "Новой Жизни". "Все кончено, — писала газета в прощальной, грустной и полной раскаяния и горечи статье. — Мы оказались не готовы к свободе и приняли ее за вседозволенность. Мы были слишком несдержанны, нетерпеливы и недальновидны и теперь платим за это самую страшную цену. Столица погибла в огне ядерного взрыва, и мы даже не знаем и никогда не узнаем, почему и как это произошло".
Прежнего Совета Пятнадцати больше не было. Главой государства стал поддержанный Космофлотом и частью общества Тинкоу, пообещавший навести порядок. Ему никто не сопротивлялся. В главных городах провинций сразу же начались массовые аресты...
"Дело свободы погибло, — говорилось в самом конце статьи. — И зная, что из себя представляет Тинкоу, мы не испытываем никаких иллюзий по поводу того, что нас ожидает. Мы оказались недостойными свободы и потеряли ее, даже не успев толком почувствовать, какой она должна быть. Может быть, наши потомки будут умнее нас и смогут когда-нибудь совершить вторую попытку...".
Знакомство с историей двухвековой давности изменило его. Он стал задумываться о вещах, о которых раньше не имел ни малейшего понятия. И когда на следующий год пришло время выбирать, куда поступать после школы, он внезапно отказался от гарантированного зачисления на исторический факультет университета 26-й провинции, решив попытать счастья в Высшей Академии Управления в Столице. Отец был разочарован, но не возражал и, организовав нужные рекомендации, отправил сына в Столицу, пожелав ему на прощание успешно сдать вступительные экзамены. Экзамены он сдал.
Высшая Академия Управления была весьма необычным учебным заведением. При поступлении в нее главную роль играли не деньги или связи, а реальные знания и смекалка. Академия готовила различных помощников, заместителей, референтов, секретарей — всех тех, кто реально делал дело за спинами вельможных начальников, и могла себе позволить подбирать лучшие кадры. Наверное, поэтому в ней царил дух некоторого вольнодумства и даже радикализма, совершенно немыслимый в других учебных заведениях Империи.
Впрочем, в то время быть вольнодумцем было легко. Только начинались дни правления Коога, в воздухе пахло какими-то неясными надеждами, и повсюду с молчаливого непротивления властей создавались многочисленные кружки, общества и клубы, где сотни и тысячи людей увлеченно дискутировали о том, как обустроить государство.
Естественно, такой кружок не мог не возникнуть и в Академии Управления. И главную роль в нем играл, конечно, он сам. Под влиянием истории Восстания и прочитанных старых книг (в подвале архива хранились не только газеты) он рассчитывал на медленное, эволюционное изменение структуры государства. Он надеялся на то, что несколько тысяч его единомышленников, которые через две-три дюжины лет займут высокие посты, смогут мирно и без потрясений повернуть государство на новый путь.
И он в то время активно занимался объединением разрозненных студенческих кружков в единую организацию. Он издавал небольшую газету, писал статьи и произносил речи, несколько раз он даже немного перегибал палку, но знакомства с чинами из районного отделения СБ не повлекли за собой серьезных последствий.
Тогда же он познакомился и с Реэрном. Серьезный, не по годам рассудительный курсант военно-космического училища был без памяти влюблен в одну из его однокурсниц, так же как и она в него, но все же у него хватало сил и на то, чтобы занимать одно из ведущих мест в руководстве его организации, которой через много лет было суждено стать "Союзом Борьбы".
А пока же он закончил Академию первым на своем курсе и начал быстро продвигаться по ступенькам управленческой карьеры. Вместе с ним росла и его организация, которая уже имела отделения в половине провинций и на нескольких планетах-колониях. Власти, если и знали об этом, не вмешивались: на дворе стояли золотые денечки либерального кооговского правления, да и к тому же они в то время никак особенно не проявляли себя.
Так все и шло, пока чуть больше двух дюжин лет тому назад он не был назначен помощником губернатора в своей родной 26-й провинции.
Новому молодому и амбициозному губернатору и его еще более молодому помощнику досталось неважное наследство. Провинция год за годом срывала план обязательных поставок. Бывшие ее гордостью текстильные фабрики работали с перебоями, а их продукция оседала, никому не нужная, на пыльных полках пустых распределителей. Имея плодородные земли и обладая благодатным климатом, провинция не могла обеспечить себя продовольствием, выпрашивая подачки из централизованных фондов. Наконец, в окраинных округах ширилось и набирало силу полупартизанское, полутеррористическое движение "Фронт Освобождения Шаоранна", на счету которого значились нападения на полицейские участки и ряд убийств чиновников провинциальной администрации.
Нужно было срочно искать выход, и он предложил своему начальнику смелый эксперимент, который, как он рассчитывал, мог бы положить начало мирному преобразованию Империи. Основой эксперимента должны были стать реформы, подобные намеченным Ргиавлом триста лет назад, но реформы контролируемые и не сопровождаемые излишним ажиотажем.
Молодой губернатор в душе, кажется, был немного авантюристом. Он тоже проникся идеей и взял на себя сложнейшую задачу убедить в обоснованности эксперимента Совет Пятнадцати. В конце концов, ему это удалось.
Из многочисленных нововведений, предложенных помощником губернатора 26-й провинции, утверждены были всего три, зато самые важные. Традиционно средства, оставшиеся в распоряжении предприятий после покрытия издержек и уплаты налогов, аккумулировались в централизованном фонде соответствующего министерства, которое решало, как и на что их потратить. В порядке эксперимента предприятиям было разрешено оставлять половину этих средств у себя, а также полностью распоряжаться любой продукцией, произведенной сверх плана обязательных поставок. Естественно, свобода предприятий в использовании этих средств была ограничена рядом условий (он хорошо помнил, какие злоупотребления царили на заводах и фабриках триста лет назад, и постарался заранее закрыть возможные лазейки).
Во-вторых, и это было, пожалуй, самое главное, частные лица получили право открывать свои собственные мелкие предприятия для производства ряда товаров (следовал список), оказания некоторых услуг (еще один список) и розничной торговли (третий список, самый обширный). В последнюю минуту кто-то вычеркнул из этого списка детские игрушки, которые так и не удалось восстановить, хотя там числились и такие вещи, как печатная продукция или транспортные средства, но это уже не имело значения.
Частные предприятия рассматривались, в первую очередь, как семейные, хотя хозяевам и было разрешено нанимать нескольких человек со стороны. Он предлагал двенадцать наемных рабочих, Совет Пятнадцати урезал эту цифру до четырех. Зато Совет в конце концов согласился на ускоренную процедуру регистрации, низкий налог, щадящую арендную плату и упрощенную систему отчетности.
Наконец, в-третьих, жители сельской местности могли зарегистрироваться как мелкие производители, платить фиксированную (и довольно небольшую) сумму налога и продавать выращенную ими продукцию в отведенных для этого местах или в частных лавочках. Для них также действовал лимит в четыре человека при найме рабочих.
Первые месяцы не было ничего. Совсем ничего. Директора предприятий не знали, что им делать с дарованной полусвободой, люди не верили власти и боялись, что все обещания окажутся обманом. Никто не хотел начинать первым.
В те дни он не знал покоя. Лично объездил всю провинцию, встречался с руководителями районных администраций и директорами заводов, выступал на многочисленных собраниях, писал разъяснительные статьи в газеты, организовал специальную передачу на местном телевидении... Первое в Лосхабнио частное кафе торжественно открывал сам губернатор в присутствии чиновной свиты, корреспондентов, телекамер и толпы любопытствующих. Через полдюжины дней перед кафе стояли очереди, и хозяину пришлось выставить с десяток столиков на улицу и выдернуть из какой-то конторы троюродного брата с женой и детьми, чтобы хоть как-то справиться с наплывом посетителей. Еще через несколько дней таким же ажиотажем сопровождалось открытие первого частного магазина.
Следующий успех был достигнут на крупнейшей в провинции текстильной фабрике "Лиансма". После долгих бесед и уговоров ее директор решился потратить часть оставленных ему денег на поощрение рабочих, а на остальные — закупить дополнительное сырье и заказать соседнему станкостроительному заводу новую производственную линию, рассчитавшись частично деньгами, частично — готовой продукцией. На новой линии фабрика начала сверхплановое производство одежды новых фасонов и расцветок и открыла несколько магазинов по сбыту своей продукции. Спустя три дюжины дней число этих магазинов пришлось удвоить, а директор снова пригласил к себе помощника губернатора, чтобы посоветоваться, как наиболее рационально потратить свалившиеся на него новые деньги.
После этого в провинции начался самый настоящий бум. К концу года Лосхабнио и другие крупные города были покрыты густой сетью частных кафе, магазинов, транспортных агентств, мастерских и цехов. Селяне везли в город продукты целыми грузовиками, и провинция впервые за много лет обошлась без дополнительных поставок продовольствия из центра. Заводы и фабрики наперегонки устанавливали у себя новое оборудование и осваивали новые виды продукции, которую можно было бы выгодно продать. Появилась конкуренция. Если в первые месяцы с прилавков сметалось все подряд, то теперь первичное насыщение прошло, и потребители стали разборчивее, что заставило многих производителей всерьез задуматься о повышении качества.
