Чуть погодя заглянул Таа-чи. Принесла варева в берестяном туеске и пару больших сушеных рыбин. Остановилась у ложа жреца, склонилась над изголовьем.
— Ну как он? — спросила она, всматриваясь в отекшее, красное лицо Котла Вей"нья. — Так и спит весь день, не встает?
Чаа"схе только грустно покачал головой и отвернулся. Женщина всплеснула руками, запричитала.
— А мой-то тоже вчера лишнего хлебнул, — пожаловалась она. — Все утро рвало его, не успевала убирать. Зелье варила, чтоб всю болезнь из него вывести. Сейчас лежит, дуется сам на себя, не разговаривает. А кто виноват? Кто его заставлял пить столько. Чуть в костер не упал на глазах Ге-ч"о. Так ему и надо!
Она вновь всмотрелась в потемневшее лицо жреца.
— Ты бы помог мне, Чаа"схе, — попросила она. — Надо бы его растолкать, покормить. А то как бы худо ему не стало — столько спать!
Вдвоем они начали пихать старика, хлопать по щекам. Но тот лишь мычал что-то неразборчивое и ухал, как филин.
— Ай-ай! — приложила к губам ладонь Таа-чи. Глаза ее наполнились тревогой. — Совсем плох старик. Надо его лечить, отпаивать травами. Вот что! Ты грей камни, а я схожу за водой. И траву найди, придающую сил. Она у него есть, я знаю. Давай, Чаа"схе, разводи огонь.
Она сняла бурдюк, привешенный к сучку на одной из жердин и выскочила наружу. Чаа"схе стал ломать ветки. Он едва успел развести огонь, как жена Джья-сы опять вошла в хижину. Налила из бурдюка в кожаный мешок, установленный в ямку, мутной ржавой воды.
— Камни-то бросай в огонь, — сказа она Чаа"схе, принявшемуся искать в тюках связки лечебных трав. — Что ж ты, как не живой! Шевелись скорей!
Чаа"схе кинул в пламя несколько небольших камней, подбавил дров. Опять начал рыться в мешках.
— По прошлой осени, помню, говаривали, что один человек так и умер: напился на празднике, лег спать. Его не будили, он спал-спал, да и помер, — говорила Таа-чи, палкой переворачивая в огне камни. — Семья только к вечеру спохватилась, когда все воротились из леса. Так и помер человек.
Чаа"схе тоже забеспокоился. Нашел, наконец, нужный тюк, развязал, вывалил его содержимое. Стал копаться в ворохе связок и мешочков, отыскивая нужные травы. К нему подсела и Таа-чи.
Вскоре уже в мешке врытом в землю, булькало и клокотало мутное варево. Чаа"схе и женщина вновь стали тормошить старика. Валяли туда-сюда, толкали, трясли. Наконец он заворочался, засопел. Рывком посадили его на ложе. Жрец приоткрыл глаза. Поднял вялую руку, но опять обмяк.
— Худо ему, — пробормотала Таа-чи, взглянув на юношу.
Чаа"схе окунул берестяной черпак в парящийся мешок и подал женщине. Та приставила питье к губам старика.
— Пей, па-тхе, пей. Это поможет. В миг на ноги встанешь.
Старик простонал что-то, отвернул голову.
— Горячее, — сорвалось с его бледных губ.
— А ты дуй и пей потихоньку, — поучала его Таа-чи, точно ребенка заботливая мать. — Дуй и пей.
Влив на силу в него несколько глотков отвара, жена Джья-сы вновь уложила его. Затем встала и, велев Чаа"схе попозже снова напоить старика отваром, пошла домой.
Чаа"схе печально посмотрел на жреца, который, отвернувшись к стене, надрывно постанывал, покачал головой и взялся за принесенную Таа-чи еду.
Силы стали возвращаться к жрецу лишь к вечеру, когда солнце, склонилось к лесу, подернутому белесой дымкой. Он встал, сходил до ольшаника, потом немного поел, попил предложенного юношей отвара. Чаа"схе вынес шкуры из тхерема, расстелил их на земле и, выведя Котла Вей нья под пригревающее солнце, усадил его на них: пускай подышит воздухом, погреется. Старик долго сидел, молчал, не глядя на юношу. Проходившим мимо людям степенно кивал бородкой. Потом попросил пить. Чаа"схе подал ему бурдюк с отстоявшейся болотной водой.
— Дрянная вода. От такой только живот разболится. Засиделись мы тут. Завтра двинем на озеро, — сказал он, отдавая бурдюк Чаа"схе. — Два дня здесь сидим, не двигаемся. Людям насмех! Осталось пройти самую чуточку, а мы сидим. Ты Чаа"схе, дойди до Джья-сы, скажи ему чтобы собирались все: на рассвете выступим.
Юноша повеселел. Он, честно говоря, опасался, что и следующий день они проведут у болота, думал, что старик, ослабленный болезнью, вызванной чрезмерным потреблением веселящего напитка, не захочет идти. Но, хвала духам, Котла Вей"нья не стал долго отлеживаться. Оно и правильно: такая хворь от ходьбы и труда скорее проходит. Значит, остался один день пути, после чего они окажутся на озере. Чаа"схе прыжками, как разыгравшийся молодой олень, поскакал к тхерему старейшины. Перед занавешенным входом кашлянул, чтобы дать знать хозяевам о своем приходе; его позвали. Откинув полог, юноша протиснулся сквозь узкий вход (во время похода тхеремы ставили небольшие, дабы их было легче и быстрее сворачивать, от того и вход оставляли узким) и, пригнувшись, шагнул к очагу. Таа-чи приветливо улыбнулась. Кэлтэ подняла огненные глаза. Чаа"схе — в который уже раз! — зарделся, едва поймав этот взгляд, хотя, перед встречей с девушкой, всегда готовился внутренне стойко выдержать его. Подавив неловкое ощущение, снова поднял глаза.
— Ну, как там наш па-тхе? — спросила Таа-чи, поворачиваясь к вошедшему.
— С ним все хорошо, хвала духам. — Юноша взглянул на Таа-чи и добавил: — Па-тхе просил меня отблагодарить за угощение.
Женщина кивнула, все еще продолжая вопросительно смотреть на гостя. Кэлтэ насупилась, подтянула губки и отвернулась, делая вид, что Чаа"схе ей безразличен. Юноша обиженно облизнул губы.
— Я пришел к Джья-сы, — сказал он, стараясь, чтобы его голос не дрожал. — С повелением от Котла Вей"нья.
Позади Таа-чи и Кэлтэ что-то зашевелилось.
— Кто там, жена, — проскрипел слабый голос, в котором Чаа"схе с удивлением узнал Джья-сы. — Кто пришел? Чего хочет?
Старейшина отодвинул край закопченого одеяла, приподнялся на локте.
— А, Чаа"схе, — вздохнул он и успокоился. — Тебе чего?
— Па-тхе послал меня, — отозвался юноша. — Просил передать тебе, чтобы завтра на рассвете все были готовы к походу. — Он пожал плечами: вроде бы все сказал.
Еще раз глянул в сторону Кэлтэ, но та копалась в корзине и была всецело поглощена этим занятием. Юноша шагнул задом ко входу, нечаянно задел какой-то туес, перевернул. Кинулся было поднимать, но смех Таа-чи остановил его. Зажимая рот ладонью, она сказала:
— Не нужно тахе, я сама подберу. Спасибо, что предупредил. Скажи Котла Вей"нья, что все будут готовы.
— Да-да, — прокряхтел Джья-сы, переворачиваясь на другой бок. — Всех предупредим.
Чаа"схе выскользнул из хижины и, низко опустив голову, быстрыми шагами пошел к тхерему жреца. По пути ругал себя. Опять опозорился; Таа-чи не зря смеялась: заметила, поди, его косые и пылкие взгляды? Что скажет Джья-сы? Не оскорбил ли он семью старейшины? Ведь так могут и вовсе погнать в шею прочь из земель Сау-кья.
В тхерем он вошел мрачный: прошел мимо возлежавшего на шкурах жреца, даже не взглянул на него. Уселся у очага, запустил пальцы в волосы.
— Ну, как там они? — спросил из-за стенки хижины жрец.
— Я передал, — откликнулся юноша, вытирая выступивший от волнения пот со лба.
— Как Джья-сы?
— Лежит.
До слуха Чаа"схе донесся хлюпающий смешок старика.
... После того, как огненный диск Осамина скрылся за лесом, Котла Вей"нья и Чаа"схе, разведя костерок позади стойбища, уединились от посторонних глаз, дабы ничто не мешало им вновь погрузиться с головой в хитросплетение событий, относящихся ко временам детства старого жреца. Только преданная хозяину Со присутствовала здесь и, улегшись под облетевшим кустом, прядала ушами с обвисшими кончиками, прислушивалась к негромкому голосу старика. Хворь уже отпустила жреца, он хорошо отоспался за день и теперь, к великой радости Чаа"схе, готов был безумолку рассказывать хоть до самой зари. Юноша разложил перед собой на куске подранной и изъеденной мышами кожи сухие мясные ломтики и неторопливо жевал их, слушая неторопливый поток слов. Глаза его были обращены в сторону заката и он любовался огненно — желтым заревом на небе, да лиловыми, с розоватыми проблесками, клочьями мелких облаков. День угасал, но тоски в сердце не было; хотелось только глядеть и глядеть на это вечеряющее, играющее яркими красками осеннее небо. Уже недолго осталось: отгорит сверкающее зарево, поблекнут оранжевые сполохи и мир потихоньку окунется во мрак, уснет, чтобы завтра, когда взойдет светило, вновь пробудиться к неугомонной, звонкой и крикливой жизни.
* * *
На следующий день Кагаа перевалили хребет и спустились в долину, посреди которой белело круглое озеро с лесистыми берегами. Как оказалось, здесь их уже поджидал отряд, ушедший на промысел ранее. Разведчики немедля доложили об этом Савай Вей"нья и тот остановил продвижение отряда. Теперь врагов было слишком много, чтобы рассчитывать, что нападение на них сулит успех. За станом Кагаа установили наблюдение: все воины Тхе-Вей по очереди ходили в дозоры. Кагаа же были спокойны и мелкими группами ходили в холмы добывать несметных и несчитанных оленей, пришедших в леса на зимовку. Осторожно ходили Тхе-Вей по округе, примечая, где ставят силки Кагаа, куда ходят за оленями, издали наблюдали за стойбищем; день и ночь в походную палатку вождей поступали все новые и новые сведения. Савай Вей"нья медлил.
Многие уже начали поговаривать, что ждать нет смысла: надо или сейчас нападать, не дожидаясь пока, закончив промысел, враги возвратятся в Долину Каменных людей, или же убираться в Бодойрын и считать дни до весны. Слушал их суровый па-тхе Ге-ч"о и выжидал. Медленно тянулись дни, не принося ничего обнадеживающего. Истомились воины: руки ныли от бездействия; только ноги топтали зря, таскаясь по холмам в разведку.
А потом часть Кагаа, нагруженная добычей, повернула вспять: собрались как-то по утру, да ушли. Воины пришли к Савай Вей"нья, просили послать их в бой, чтоб побить немногочисленный отряд, уходивший в Долину Каменных людей, да захватить их добычу. Но Савай Вей"нья был тверд.
— Не затем мы пришли сюда, чтобы стащить мясо и шкуры у Кагаа, но затем, чтобы отбить жен Сау-кья и выпустить кровь из сердца Нагаха. Потому останемся здесь. Нагаха не собирается уходить, будет продолжать охоту, значит, время у нас есть. И в Бодойрын до настоящей стужи успеем уйти.
С этим распустил воинов. Разбрелись они унылые по палаткам, разлеглись печально у тлеющих жирников.
А после ухода части Кагаа, на следующий день, повалил густой снег. Сидели Тхе-вей в палатках, не выходили наружу, не зная куда руки деть.
— Как бурундуки, по норам попрятались, да грызем запасы, — ворчали недовольные; горевали о том, что зря послушались Савай Вей"нья и не напали на отходивших Кагаа. — Хоть не с пустыми руками домой бы вернулись: все захватили бы чего...
Уж и Моо-тын стал беспокоиться: так ведь действительно можно дотянуть до того, что Нагаха закончит охоту, да пойдет в большое стойбище: где тогда нападать на него? — только когда хребет переходить станут, потом уж поздно будет — подадут Кагаа дымовой сигнал своим, живо выручка подоспеет. Хмурился Савай Вей"нья, но от своего не отступал, велел воинам потерпеть немного. Да и куда идти воевать в такой-то снегопад?
Снег шел два дня кряду.
Затем вдруг, забеспокоились Кагаа. Какая-то сумятица в их лагере произошла, донесли разведчики. Отправился к озеру и сам Савай Вей"нья, встревоженный этими известиями. Отправились с ним и Мен-ыр с Ге-пья. Обошли холмы, вошли в долину и, приблизившись к озеру; посмотрели на стойбище Кагаа, раскинувшиеся на дальнем берегу. По пути пересекли собачий след, но не придали этому значения: собаки всегда бегают вокруг стана, чего удивляться? Кагаа действительно были чем-то встревожены: все ходили из палатки в палатку, теснились вокруг своего вождя, которого Тхе-Вей признали по плотной высокой фигуре и пышной шапке на голове, украшенной конским хвостом.
Вернувшись к своим, Савай Вей"нья усилил дозоры вокруг вражеского стана, приказал воинам проверять оружие и быть готовыми выступать в любое время, по первому его зову. А сам засел в палатке, да стал дожидаться сообщений дозорных.
Вскоре те действительно явились — два Ге-ч"о — и сообщили, что заметили в лесу след человека, видимо женщины, уходившей к гребню гряды, идущей вдоль речушки на север. Это не беглянка из лагеря Кагаа, заверили дозорные, так как ни одна женщина не покидала палаток. Но по ее следу пошли Кагаа. Сам Нагаха повел людей, несмотря на то, что уже вечерело. Савай Вей"нья тут же собрал воинов и передал им слова разведчиков.
— Собирайте палатки: пришло время повеселиться! — приказал он.
Услышав эти вести, Мен-ыр заволновался. Какая-то женщина одна бродит в лесу. Ясно, что это кто-то из Сау-кья: зачем бы тогда ловили ее Кагаа. А может это его Кья-па? Неужто, уберегли ее духи, защитила Праматерь?! Своими мыслями тхе-хте поделился с Ге-пья. Тот выслушал его и хлопнул по плечу, улыбнулся и весело сказал:
— Услышали духи твои молитвы, вняли жертвам! — потом вдруг помрачнел. — Главное, чтобы Кагаа ее не нашли раньше нашего...
Тхк-Вей выступили незамедлительно. Еще не смеркалось, когда подошли к озеру. Встретили еще двух разведчиков. Те сказали, что Кагаа, оставили в лагере женщин и пятерых воинов, остальные, во главе с Нагаха, ушли. Савай Вей"нья отдал приказ окружить стойбище. Воины, разделившись на два отряда, разошлись, чтобы сойтись у противоположного берега озера. Сау-кья пошли с Кья-тхе.
Кагаа, оставшиеся в охотничьем лагере, ничего не подозревали, не видели, что над их головой уже нависла беда. Сидя у большого костра посреди стоянки, они кидали на утоптанном снегу окатанные острогалы баранов, смеялись, шутили, толкали друг дружку, поздравляя с выигрышем или утешая при проигрыше. Совсем заигрались и не видели, что из-за деревьев за ними уже следят Тхе-Вей, натянувшие луки.
Стоял за ближайшей к палаткам елкой, целясь во врагов, и Мен-ыр. Он осматривал палатки, над которыми вились тонкие струйки горячего дыма, собак, что гонялись друг за другом по ровной глади озера. Он, как и все, ждал условного сигнала, чтобы спустить тетиву: Савай Вей"нья трижды должен был прокричать совой. Мен-ыр покосился на соседнее дерево: толстую лиственницу с облетевшей корой, за которой скрывался Ге-пья. Лицо вожака охотников побагровело, глаза налились кровью, но, перехватив взгляд тхе-хте, он успокоился. "Точно лев перед добычей — страшный, я сам испугался — говорил мне после Мен-ыр, — глаза злющие, зубы оскалил..."
Взгляд Мен-ыра опять оборотился к палаткам Кагаа. Из одной из них вышла женщина — обмер Мен-ыр, признав в ней жену Ге-пья. Вожак охотников даже рот открыл, задрожал в его руке лук. Мен-ыр знаком показал ему, чтоб не двигался. Тот тряхнул головой, прижался щекой к промерзшему стволу дерева. А женщина, держа в руках берестяную миску с какой-то требухой, пошла к соседней палатке, опустилась на колени рядом с накрытым снеговой шапкой пнем, позвала кого-то. Из-за пня показалось что-то рыжее. Мен-ыр потянулся на цыпочках чтобы получше рассмотреть: собака. Собака? Собака вышла из-за пня, оттягивая веревку, которой была крепко привязана к тому же пню; потянулась, облизнула клыки. Настала очередь удивиться и Мен-ыру: жена Ге-пья кормила его собаку — его рыжую Со.
