В это же время произошло событие, бросившее луч надежды на будущее Колумба. Ожидался приезд ко двору бывшего епископа Валенсии Диего де Десы, который в бытность свою монахом помогал Колумбу защищать его интересы перед собранием ученых мужей в Саламанке, а потом помогал и своим кошельком, когда Колумб делал свои предложения испанскому двору. Теперь Диего де Деса получил назначение на должность архиепископа Севильи, но еще не был посвящен в этот сан. Колумб поручил своему сыну Диего просить достопочтенного прелата, чтобы тот взял под свое попечение все его дела при дворе. "Обрати особое внимание на две вещи, — пишет он сыну. — Во-первых, узнай, не упомянула ли меня почившая в Бозе королева в своем завещании и, во-вторых, постарайся привлечь к нашим делам епископа Валенсийского, благодаря которому Их Величества получили в свое владение Индии, потому что именно он поддержал меня и убедил остаться в Кастилии, когда я был уже готов покинуть ее". В другом письме он говорит: "Если приехал епископ Валенсийский или когда он приедет, расскажи ему, как я обрадовался его возвышению, и передай, что когда я приеду в Мадрид, я остановлюсь у его светлости, даже если он не пригласит меня, ибо остаюсь верен нашей братской дружбе".
Постоянные требования Колумба о восстановлении его прав и привилегий, которые он высказывал в письмах или через посредников, при дворе воспринимали с холодным равнодушием. Ни одна из его жалоб не была удовлетворена, ни одно соображение, касающееся его собственных дел, не было принято во внимание. Овандо были посланы новые инструкции, причем Адмиралу даже не сообщили об их содержании. Когда было принято решение отправить в Новый Свет трех епископов, он не мог добиться, чтобы выслушали его мнение на этот счет еще до их избрания. Он глубоко страдал от столь пренебрежительного отношения, и желание лично явиться ко двору с каждым днем становилось все сильнее. Чтобы облегчить себе это путешествие, он решил ехать верхом на муле; однако королевский указ запрещал использовать мулов длл верховой езды, поскольку в то время это получило всеобщее распространение и наносило ущерб коневодству, — и Колумбу пришлось просить специальное разрешение. Из уважения к его возрасту и болезни, не позволявшей ему ехать на лошади, такое разрешение было дано. Но состояние его здоровья оставалось настолько тяжелым, что он долгое время не мог воспользоваться полученной привилегией.
Все эти подробности, взятые из недавно найденных писем Колумба, показывают, каково было истинное состояние его дел, его душевные в физические страдания в ту зиму, когда он, вернувшись из последнего в самого неудачного своего путешествия, жил в Севилье. Обычно считалось, что в это время он отдыхает от трудов и забот. И на самом деле, не было человека, который так нуждался в отдыхе, так ждал его и имел так мало возможностей насладиться им.
Только в мае Колумб смог наконец выехать из Севильи в сопровождении своего брата аделантадо. Они направились в Сеговию, где в это время находился двор.
Всего несколько лет назад он с триумфом въезжал в Барселону, окруженный дворянами и рыцарями Испании, под шумные крики восторженной толпы, и вот теперь, измученный долгой дорогой, он въезжал в Сеговию всеми забытый, удрученный годами и болезнями. Когда он представился при дворе, ему не оказали того теплого приема, того сердечного сочувствия и доброжелательности, на которые ему давали право рассчитывать его беспримерные заслуги и перенесенные страдания.
Себялюбивый Фердинанд забыл все, что сделал для короны Колумб, и испытывал лишь неудовольствие из-за его настойчивости. Он принял его со всеми приличествующими случаю знаками уважения, но с улыбкой, подобной лучу зимнего солнца, которое светит, но не греет; она освещала лицо, но не согревалась сердечным теплом.
Адмирал представил королю подробный отчет о своем последнем путешествии, описал огромную протяженность исследованной им части материка, богатства провинции Верагуа. Он рассказал также о своих злоключениях на острове Ямайка, о бунте Порраса и его банды и о многих других бедствиях, с которыми ему пришлось столкнуться во время этой экспедиции. Король слушал его с вежливым вниманием, но при этом оставался совершенно безучастным; Изабеллы, которая ободрила бы его доброй улыбкой или слезой сострадания, уже не было в живых. "Я не знаю, — говорит преподобный Лас Касас, — что могло вызвать такую холодность или безразличие короля к человеку, оказавашему ему беспримерные услуги; возможно, причиной его предубеждения были наговоры и жалобы на Адмирала; я имел возможность узнать кое-что о них от людей, пользовавшихся милостью и доверием государя".
Через несколько дней Колумб подал королю составленное по всей форме прошение, в котором перечислил все, что сделал для Испании, и напомнив о полученных обещаниях, скрепленных королевским словом и королевской печатью, умолял о возмещении убытков и компенсации, о чем уже не раз безуспешно просил и раньше; со своей стороны, он изъявлял готовность остаться до конца дней на королевской службе; при этом он утверждал, что накопленный опыт и знания помогут ему принести пользу, во сто крат превосходящую все, чего ему до сих пор удалось добиться. Король в своем ответе признавал величие того, что сделал Адмирал для короны, и давал высокую оценку его службе, но конкретное рассмотрение всех вопросов рекомендовал поручить какому-нибудь искушенному в таких делах посреднику. Колумб тут же предложил в качестве посредника своего друга архиепископа Севильского дона Диего де Десу, одного из самых знающих и честных людей при дворе. Король утвердил его выбор, однако чрезмерно расширил круг вопросов, подлежащих рассмотрению третейским судьей, включив в него и такие, которые Колумб вовсе не собирался обсуждать, а частности, о его правах на звание вице-короля Индий. Колумб в подобающих выражениях отверг такой подход. Эти права, столь ясно сформулированные и столь торжественно объявленные в свое время, он считал бесспорными. Обсуждению могли подлежать лишь суммы различных выплат и вознаграждений, величина удержаний и прибавок, размер чистого годового дохода и прочие подобные вещи. Однако, поскольку король настаивал на своем, арбитраж так и не мог состояться.
Во всем этом деле главным для Колумба были его права и привилегии, все остальное не имело большого значения. В одной из бесед с королем он предложил, не прибегая к третейскому суду, отказаться от годового дохода и, более того, вернуть все дарованные ему грамоты на различные привилегии и договоры, устанавливающие его права, если взамен его величество по своему усмотрению определит ему размер денежного содержания. Единственное, о чем он просил, решить это дело как можно быстрее, чтобы он мог освободиться от унизительного ожидания, удалиться в какой-нибудь тихий уголок и обрести, наконец, покой и отдохновение от тяжких трудов и лишений. На это прямое обращение к великодушию и чувству справедливости Фердинанд отвечал цветистыми комплиментами и неопределенными обещаниями, которые ласкали слух, но не согревали сердце. "В сущности, — отмечает Лас Касас, — король не только ничего не делал для него, но и попросту чинил ему различные препятствия, не переставая при этом рассыпаться в любезностях".
В течение многих месяцев Колумб безуспешно досаждал двору своими просьбами. Король неизменно выказывал ему внимание, кардинал Хименес, архиепископ Толедский, и все знатнейшие сановники также относились к нему с подчеркнутой почтительностью, однако горький опыт научил Колумба не доверять любезностям придворных. Его прошения и иски были переданы в "Суд совести по решению дел покойной королевы и короля". Это была особая судебная инстанция Испании, члены которой назначались королем и занимались наблюдением за точным выполнением завещания предшественника короля и уплатой его долгов. Она два раза рассматривала дело Колумба, но не пришла ни к какому решению. Намерения короля были вполне очевидны, и никто не посмел бы перечить ему. "Полагают, — пишет Лас Касас, — что если бы король не опасался запятнать свою совесть и бросить тень на свое имя, он безусловно отнял бы все или почти все привилегии, дарованные Адмиралу королевой и им самим, хотя Колумб полностью оправдал их своими заслугами".
Колумб все еще не оставлял надежды, что король просто откладывает решение, желая посоветоваться со своей дочерью Хуаной, наследницей Изабеллы на кастильском престоле, которая в скором времени должна была приехать из Фландрии вместе со своим мужем Филиппом: ведь требования Колумба затрагивали интересы короны. Это помогало ему терпеливо переносить все задержки, однако физические силы были на исходе, и даже поднимавшая дух мысль о будущей славе не поддерживала его больше. Завершалась сама жизнь.
Острый приступ подагры, усугубленный разочарованиями и огорчениями, вновь уложил его в постель. С этого ложа страданий он еще раз обратился к королю за справедливостью. Он больше ничего не хотел для себя, он заботился только о своем сыне Диего. Даже не упомянув о денежном вознаграждении, он просил лишь об одном: навсегда оставить за его семьей все заслуженные им титулы и почетные знаки признания. Он умолял возвратить его сыну Диего место губернатора, которрго тот был несправедливо лишен. "Это касается моей чести, — писал он в этом письме. — Во всем прочем поступайте, как будет угодно Вашему Величеству; верните, что Вы находите нужным, или удержите, если это более соответствует Вашим интересам, во всех случаях я буду удовлетворен. Я думаю, что беспокойство, вызванное тем, что решение этого дела постоянно откладывается, является главной причиной моей болезни". Аналогичное прошение подал Фердинанду и сын Колумба Диего, предлагавший назначить ему советников, указаниями которых он будет руководствоваться.
Оба прошения Фердинанд принял с самым любезным видом и, как обычно, стал тянуть время, уклоняясь от определенного ответа. "Чем чаще к нему обращались с просьбами, — замечает Лас Касас, — тем благосклоннее он относился к ним, но неизменно откладывал решение в надежде, что терпение просителей в конце концов истощится и они откажутся от своих прав и привилегий в Новом Свете в обмен на титулы и поместья в Кастилии". Колумб с негодованием отвергал все предложения такого рода, считая, что они унижают заслуженнные им титулы. Вместе с тем он видел, что его надежды на получение компенсаций от Фердинанда становятся все более призрачными. Накрепко прикованный к постели болезнью, он пишет верному другу Диего де Десе письмо, проникнутое отчаяньем. "Судя по всему, Его Величество не собирается выполнить обещания, данные мне им самим и блаженной памяти королевой, скрепленные их словом и печатью. Бороться с его волей для меня то же самое, что бороться с ветром. Я сделал все, что мог. Остальное я предоставляю Богу, всегда милостивому ко мне во всех моих бедствиях и нуждах".
Расчетливый Фердинанд холодно наблюдал за мучениями этого выдающегося человека, изнемогавшего от телесных недугов и от крушения всех надежд. Еще несколько проволочек, еще несколько разочарований — и перестанет биться это благородное и преданное сердце; и вот тогда-то он наконец избавится от требований этого уже бесполезного человека, докучливого просителя.
Глава 4
Смерть Колумба
Жизнь уже угасала в теле Колумба, измученном болезнью и душевными страданиями, и больше нечего было ждать, как вдруг для него вновь блеснул луч надежды: он узнал, что из Фландрии для принятия кастильской короны прибыли король Филипп и королева Хуана. Колумб рассчитывал найти в дочери Изабеллы покровительницу и друга. Король Фердинанд в сопровождении всего двора отправился в Ларедо встречать чету молодых королей. Колумб хотел было поехать с ними, но очередной приступ подагры приковал его к постели. Состояние его было настолько тяжелым, что он не смог отпустить и своего сына Диего, который ухаживал за ним. Поэтому в Ларедо с приветствиями и поздравлениями был послан брат Адмирала, аделантадо, на которого он привык полагаться во всех трудных случаях. Колумб передал с ним письмо новому королю и королеве; выразив сожаление, что болезнь помешала ему лично засвидетельствовать свое почтение, он просил считать его вернейшим подданным их величеств, он надеется, что их величества вернут ему его титулы и привилегии; в заключение он уверял, что несмотря на тяжелую болезнь сможет еще оказать им услуги, намного превосходящие все, что ему удалось сделать до сих пор.
Это был последний взлет его пламенного и неукротимого духа; преодолевая тяжесть прожитых лет и болезней, не сломившись под всеми выпавшими на его долю невзгодами и несправедливостями, уже на смертном одре он с юношеским воодушевлением и верой говорит о новых, еще более грандиозных предприятиях, будто впереди у него целая жизнь. Аделантадо простился с братом, которого ему не суждено было больше увидеть, и отправился с его письмом навстречу новым государям, которые оказали ему самый доброжелательный прием. Юные король и королева внимательно рассмотрели все просьбы Адмирала и просили аделантадо передать ему, что его дело в самое ближайшее время будет решено благоприятным для него образом.
А в это время заботы и огорчения Колумба близились к концу. Внезапный свет надежды, ожививший его душу, теперь угасал под напором все более жестоких телесных страданий. Сразу же после отъезда аделантадо его болезнь обострилась. Недавнее путешествие нанесло последний удар его здоровью, и без того подорванному лишениями и трудностями, а постоянные тревоги и волнения, не оставлявшие его ни на день после возвращения в Испанию, лишали его покоя, столь необходимого в его возрасте. Холодная неблагодарность короля Фердинанда терзала его сердце. Продолжающееся отстранение его от всех должностей, враждебность и клевета бросали, казалось ему, тень на его славу — главный предмет его честолюбия. Разумеется, это была мимолетная тень, но как трудно было этому самому выдающемуся человеку своего времени проникнуть взором сквозь нее и провидеть тот ореол, которым будет окружено его имя в глазах восхищенных потомков.
Общий упадок сил и возрастающие страдания дали почувствовать Колумбу, что последний час уже близок, и он решил сделать все необходимые распоряжения, касающиеся его наследников.
Говорят, что 4 мая он написал неформальное духовное завещание на чистой странице небольшого молитвенника, подаренного ему Папой Александром VI. Сам этот молитвенник он завещал Генуэзской республике, которую назначил наследницей всех своих привилегий и званий в случае, если оборвется мужская линия его наследников. Он приказал также построить в этом городе больницу на доходы от его итальянских поместий. По поводу подлинности этого документа возникли сомнения, он стал предметом спора среди комментаторов. Однако этот вопрос не имеет большого значения. Важно отметить, что подобное завещание вполне могло быть написано таким человеком, как Колумб, когда мучимый тяжелой болезнью, он почувствовал близость смерти и поторопился выразить свою любовь к родному городу. Это завещание комментаторы называют "походным", поскольку похожие документы или приписки к ранее составленным завещаниям без соблюдения обычных формальностей, требуемых гражданским правом, были в ходу у солдат, когда им грозила смертельная опасность. А две недели спустя, за день до смерти, Колумб по всем правилам составил окончательное завещание, которое и получило законную силу. В этом документе он с большей определенностью распоряжается своими званиями, привилегиями и всем принадлежащим ему имуществом.
