Гвардеец: Оболганная эпоха

— А вот тут я с вами не соглашусь. Странный вы, барон, зело странный, но странность эта искусно маскирована. Не могу вас раскусить вот так, с пылу с жару. Ну да ничего. Человек вы вроде невредный, и какая-то польза от вас непременно должна быть. Я подумаю над вашими словами.

Взгляд Ушакова пронизывал, будто рентген, казалось, генерал читает мои мысли. Человек, занимавший такой высокий пост, просто обязан иметь хорошую интуицию, иначе не выжить, но у Андрея Ивановича она была не просто хорошей — я бы назвал её потрясающей. Не знаю, что он чувствовал, но мне было весьма не по себе.

— Вижу, беседа наша подошла к концу. Не стану неволить вас, барон. Я бы, конечно, мог заставить вас следовать только моим директивам, но боюсь потерять на этом больше, чем приобресть.

— Спасибо за разговор, Андрей Иванович. Перед тем как меня уведут, скажите: что будет со мной и моим кузеном? — я не мог не задать этот главный вопрос.

— Скоро узнаете, — многозначительно произнёс Ушаков, прежде чем вызвать караул.

Я вернулся в камеру. Не находивший себе места Карл успокоился, увидев, что со мной всё в порядке. День прошёл как обычно, а вот наутро нас ожидал сюрприз.

Ещё до первых петухов дверь камеры распахнулась. На пороге стоял сержант измайловец. Благодаря караульным я научился довольно сносно различать мундиры полков, так что определял теперь практически с лёту — особенно гвардейцев. Правда, отличий между унтер-офицерами в одежде не имелось, что сержант, что капрал одного полка одевались одинаково. Но этот представился, видимо, гордясь должностью:

— Господа фон Гофен и фон Браун, прошу привести ваши костюмы в порядок и следовать за мной, — тоном, не терпящим возражений, объявил он.

— Что это значит? — спросил я, теряясь в догадках.

— Вы свободны. Всякая вина с вас снята. Пройдёмте в канцелярию, дабы уладить формальности и подписать бумаги о неразглашении тайны.

Не веря в происходящее, мы с Карлом пулей вылетели из камеры, ожидая вдогонку криков или выстрелов в спину, но всё обошлось. Подписав всё, что требовалось, и заверив, что будем строго блюсти все тайны, мы поспешили покинуть Тайную канцелярию, пока никто не передумал.

За воротами крепости стояла закрытая карета.

— Садитесь, — приказал сержант.

— Но ведь мы свободны и вольны поступать как заблагорассудится, — удивился я.

— Садитесь, — настойчиво повторил сержант. — Это в ваших же интересах.

Мы с Карлом переглянулись и, не сговариваясь, полезли в карету. Терять всё равно было нечего: без рекомендательных писем, которые в канцелярии испарились вместе с деньгами и некоторыми предметами гардероба, перспективы вырисовывались безрадостные. Хорошо хоть шпаги сохранились. Судьба наших коней тоже оказалась скрытой в тумане. Похоже, кому-то из окрестных крестьян повезло заполучить в хозяйство парочку отличных лошадей.

Сначала нас отвезли в баню — я не мылся больше месяца и с восторгом принялся парить себя веником. Карл впервые столкнулся со странной процедурой русского мытья и долго не мог оценить её по достоинству. Он очень удивлялся тому, что я балдею от этого "варварства". А когда истопник окатил его ушатом ледяной воды, кузен едва не проделал в незадачливом мужике лишнюю дырку.

Из парилки мы вышли красными как варёные раки, без сил свалились на деревянные лавки и поняли, что умираем от жажды. Проблема решилась мигом. Нам преподнесли по здоровенному ковшу кваса, и тогда я понял, что попал на небеса.

Сержант положил на лавку две нательных рубахи и две пары портов. Если Карлу бельё пришлось впору, то на мне всё угрожающе трещало и местами рвалось. Я уже обратил внимание, что по здешним меркам был всё равно, что великаном, возвышаясь над всеми почти на голову.

— Ваша одежда пришла в негодность, — сообщил сержант.

— Тоже мне новости, — хмыкнул я.

Длительное пребывание в сырых и холодных застенках вряд ли смог выдержать даже спецкомплект химзащиты из двадцать первого века, что говорить про наши штаны и камзолы.

— Я купил кое-что из готового платья, — не обращая внимания на иронию в моих словах, произнёс измайловец.

— Спасибо, конечно, но у нас нет денег. Не представляю, как буду с вами рассчитываться, — вздохнул я.

— Ничего страшного. Мне выдана денежная сумма для этих целей, — со стоическим спокойствием пояснил сержант.

— Кем выдана? — заинтересовался я, но измайловец почему-то не стал отвечать.

Обсохнув и переодевшись, мы вышли на улицу. Солнце стояло высоко, обогревая не по-осеннему тёплыми лучами.

Мы поехали в сторону Васильевского острова. Я с любопытством посматривал по сторонам, понимая, что этот город очень отличается от привычного Петербурга, начиная с того, что один из самых прекрасных уголков любимого города был пока на две трети занят лесом, а добрая половина встреченных домов стояла пустынными, без окон и дверей, подвергаясь неминуемому разрушению.

Карета подъехала к красивому двухэтажному каменному особняку, окружённому густым ельником. Стены покрывала штукатурка, крыши уставлены печными трубами из красного кирпича. Мы спрыгнули на деревянную мостовую и сразу оказались объектом внимания вооружённых гвардейцев, охранявших дом. Судя по тому, что их было человек десять, не менее, я понял, что нас привезли к какому-то знатному вельможе.

Мы вошли через высокие, покрытые тёмным лаком двери, по верхнему уровню которых с обеих сторон расположились круглые оконца, и оказались в вестибюле с полом, напоминающим шахматную доску. Сводчатые потолки сияли белизной побелки и были украшены лепниной с непонятным узором. Ряды ступенек, выстроившихся полукругом, вёли к арке. За ней начиналась широкая лестница с железными перилами.

Возле арки стоял дворецкий в зелёном камзоле и жилете из золотой парчи, обутый в мягкие туфли. Он скорчил любезную мину и сообщил, что хозяин особняка приглашает навестить его и составить "кумпанию" в кабинете.

— А как зовут твоего господина? — придержав слугу за рукав нарядного камзола, расшитого золотыми нитями, спросил я.

Дворецкий смерил меня удивлённым взглядом:

— Разве вам не сказали?

— К сожалению, нет.

— Мой хозяин — господин лейб-гвардии подполковник Измайловского полка и генерал-адъютант ея императорского величества Густав фон Бирон, — с гордостью сообщил дворецкий.