Средневековая история 5. Граф и его графиня

Ивельен попытался изобразить гримасу гордости, но получилось плохо. Ганц протянул руку к колыбельке.

— Настоящих внуков, не этих приблудышей. Ты что думаешь, нам неизвестно — чьи они дети?

Вот теперь — пробрало по-настоящему.

Амалия побледнела так, что черные волосы, казалось, отделились от черепа и парят над ним. Питер пока еще плохо воспринимал окружающее — кулак оказался большим и качественным. А Лоран выглядел... краше в гроб кладут.

— Я сейчас выну кляп. Заорешь — пеняй на себя. Ты учти — это дело о безопасности Короны. То есть у меня все права.

И золотую бляху под нос.

— Захочу — сейчас вас всех повешу и поместье подожгу к Мальдонае.

Не захотели. Лоран кое-как облизнул губы. Взгляд стал... задумчивым, но Ганц опередил.

— Вот только давай без пошлостей. Деньги не предлагай. Торговаться можем за быструю смерть — или медленную и мучительную. Или ты думаешь, я у вас на глазах постесняюсь младенцев каленым железом прижигать, пока не подохнут?

Ганц был страшен в этот момент. Перешагнувший что-то в себе, поднявшийся над герцогами... и Ивельен сломался.

Не сразу, конечно.

После второго уха и трех пальцев.

И в итоге у Ганца оказались на руках письма, расписки, договора... и самое главное.

Свидетельство о браке.

Амалия Иртон и Эдмон Ативернский. Сочетались браком ровно семнадцать лет назад. Все честь по чести, патер, печать... И рядом рассказ того же патера, собственноручно написанный, как он сочетал браком, как давал имена детям... все с разрешения и согласия как Эдмона, так и Питера.

Ганц вздохнул.

Она была права. До последней минуты права, эта безумная графиня. Как она это угадала? Альдонай ее знает. Хотя малышка действительно копия Имоджин.

Единственное, что беспокоило Ганца...

Лилиан — умница, но только там, где касается дел. А вот с людьми... увы. Чего-то она просто не понимает. А ведь она осталась с королем. Во дворце...

И еще заверяла Ганца, что ничего страшного с ней не случится, у нее все предусмотрено...

Простите — не верилось.

А с другой стороны — вдруг это правда так?

Нет, все равно не верилось...

Так что Ганц сорвал всех ночной дорогой в Стоунбаг. Ивельенов просто погрузили на лошадей, как вьюки — и так повезли. Исключение сделали для Амалии и детей, но и так за ними зорко следили. Удрать не представлялось возможным.

И все равно. В Стоунбаг они доехали только к рассвету.

* * *

Эдоард поморщился и потер грудь.

Болело.

Сильно, тупо и приступами. Накатит — отпустит. Накатит — отпустит. Но уснуть не удавалось.

Как же он проглядел, как мог не заметить?!

Как?!

Родная дочь... ладно, она считает его дядей, но ведь все равно — семья?!

Как можно поднимать руку на родных?

Чего ей не хватало?

Денег?

Власти?

Или — просто месть за Эдмона?!

При мысли о сыне боль только усилилась. Эх-х...

Первенец, родной ребенок — и такое...

Инцест, даже подумать страшно. И что самое печальное — вина за это во многом лежит и на Эдоарде. Проглядел, прохлопал ушами... и не обвинишь тут никого иного. Кого?

Джесси?

Если кто не знает, королева — это тоже каторжный труд. Детей-то венценосные супруги — и то видят раз в квартал.

Джайс?

Что смог — то сделал. Но какой из него поверенный девичьих секретов? Да и на Эдмона он никакого влияния не имел. Джес вот вроде бы без левых браков.... Ему бы с этим разобраться...

При мысли о Лилиан Иртон, его величество нахмурил брови.

Интересно — знает ли она о заговоре?

Вряд ли. Ганц не дурак и многое женщине не расскажет, Даже такой. Умной, серьезной... нет, не расскажет. То, что обо всем догадалась именно Лилиан — королю не приходило в голову.

Вот что теперь делать с Ганцем... а и надо ли делать?

Предателей много. А вот людей, на которых можно положиться — единицы. Не собирался король списывать Ганца. Еще не хватало... Умный мужик, на своем месте... много еще пользы принесет. Не ему, так Ричарду. И идеи у него правильные. Нет уж. Таких убивать нельзя.

Грудь заныла еще сильнее. Чуть слышно скрипнула дверь.

Старый камердинер неслышно обошел королевскую спальню. Снял нагар со свечей — и увидел, что король не спит.

— Ваше величество? Изволите чего?

Эдоард подумал.

— Потихоньку пройди к Алисии Иртон. И если она не спит — пригласи. Но только тихо. Чтобы не видели и не слышали.

— Сейчас исполню, ваше величество...

Верный слуга исчез за дверью. А король потер больное место.

Лучше уж поговорить, чем лежать и думать. Так к утру разум утратишь...

* * *

Когда в дверь поскреблись, его величество уже был в халате и сидел в кресле.

— Войди...

Алисия Иртон смотрела на короля с участием.

— Разрешите, ваше величество...

— уже разрешил. Проходите. Садись... Тайр, принеси нам вина, что ли? И чего-нибудь перекусить.

— может быть, позвать Лилиан Иртон?

— Она у вас, графиня?

— У меня. Приехала вечером, с лэйром Ганцем.

Камердинер вышел.

— Из-за заговора?

— Да, ваше величество. Ганц забрал всех солдат. И решил не оставлять графиню в неохраняемом поместье.

Эдоард подумал, что Алисия — одна из немногих, кто видел в нем не только короля, но еще и человека. А вот Лилиан Иртон... она похоже, не видела в нем короля. Только человека... но не правителя, который может снести ей голову в любой миг.

— А Миранда?

— У Августа Брокленда.

— Отлично. А графиня...

— Спит. Сказала, что хоть здесь отоспится.

Эдоард хмыкнул.

— А дома?

— А дома у нее то ребенок, то работа... странно так звучит.

— Чем странно? — не то, чтобы Эдоарду было интересно, но хоть чем отвлечься.

— она и о ребенке — и о работе говорит с одинаковой гордостью. Ваше величество.... Что теперь будет с Амалией?

Эдоард вздохнул.

— сначала допрос.

— а потом? Казнь?

— Если все подтвердится... все будет зависеть от ее лояльности. Сами понимаете, графиня...

— понимаю. Или казнь — или монастырь.

— последнее — с пожизненной охраной.

— а дети? Сэсси, Джес... они ни в чем не виноваты!

— Правильно. И именно поэтому — монастырь. Без вариантов. Ты сама понимаешь, заговор, инцест...

— Это будет обнародовано?

— Нет! — рявкнул Эдоард. Боль хищно рванула сердце. — Никаких обнародований и прочей чуши. Не было у Эдмона ни жены, ни детей. А если кто решит иначе — с палачом познакомлю!

Алисия кивнула.

— А Лилиан знает о моих детях?

— О заговоре она знает. А о детях — нет. — Алисия не была уверена на сто процентов. Но и выдавать женщину не собиралась.

Знает или нет — какая разница? Она достаточно умна, чтобы молчать. И промолчит. Если что — она же первая пострадает. Ни к чему королю такие подозрения...

— Уверены?

Алисия встретила королевский взгляд не дрогнув. Нет уж.

— Истинно уверенным может быть лишь Альдонай. Я же только слабая женщина...

Эдоард усмехнулся. А Алисия подумала, что может быть Лилиан — единственная, кто пытался дать ей хоть крохи тепла. Детей — Амалию и Джеса ревновала Джессимин. Да и занималась ими — тоже.

Внуков — ей тоже не дали даже видеть почаще. А Лиля просто приняла ее. И Миранда... Алисия впервые ощутила себя — частью семьи. А есть ведь еще и Август Брокленд — ну уж нет!

За свое она будет бороться!

Даже с королем!

Разговор тек внешне спокойно но оба собеседника сидели, как на иголках. И не удивились, когда в спальню поскребся камердинер.

— Ваше величество, тут секретарь...

— Впусти.

Секретарь был бледен и встрепан. Еще бы.

Он-то в заговоре замешан не был, зато попадал в кандидаты на уничтожение. Запросто. Из-за близости к королю.

Осознавая это, мужчина был слегка на нервах. И мечтал о провале заговора.

— Ваше величество, Ганц Тримейн прислал голубя. Они в Стоунбаге. Все тихо и спокойно.

Эдоард вздохнул.

Узников из Стоунбага выпускать было нельзя. Но допросить их... его величество хотел это сделать лично. А потому...

— Прикажи заложить карету. Я поеду туда. Малый эскорт.

Секретарь поклонился и исчез за дверью. Алисия посмотрела на короля и решила не задавать глупых вопросов, типа надо ли, зачем, а может быть.... Она была умна. А потому раскланялась и вышла.

Эдоард вздохнул, обвел взглядом покои и позвал камердинера.

— Одеваться. Срочно!

* * *

Стоунбаг.

Серая каменная башня-шпиль.

Говорят, ее построил один из первых королей со вполне определенной целью. Заточить свою жену, которая ему изменила. Но поскольку на мелочи мужик не разменивался — отгрохал целую башню, а потом понял, что жене жирно будет. Надо бы использовать по назначению — и расширять поле деятельности.

Так там появились первые постояльцы. Разумеется, знатные.

Не посадишь же герцога в одну каталажку с ворьем, нищими, проститутками, убийцами... его ж там удавят! А тут — отдельные камеры, отличный повар, ласковый комендант и лучшие палачи. Глухонемые.

Но тут важны не уши, а квалификация, не так ли?

И троих старших Ивельенов с порога отправили к ним в руки. Если с Амалией палачи еще осторожничали — все ж знатная дама, то с остальными Ганц приказал не церемониться. А как колоть несговорчивых — физическую сторону знали палачи, моральную — приставленные к ним специальные писцы. И работа пошла.

Ганц отправил Эдоарду голубя и принялся проглядывать бумаги. Надо ж определить, кого казнить, кого помиловать...

Комендант Стоунбага, кровно кое-чем обязанный Ганцу (было дело и очень неприятное, когда того подставили с убийством богатого родственника) уступил королевскому представителю свой кабинет. И поинтересовался только — не нужно ли чего?

Ганц попросил вина с водой — слабо-слабо разведенного, чтобы для бодрости, или травок каких заварить. И принялся за работу.

Пергаменты раскладывались в аккуратные кучки.

Договора, обязательства, долговые расписки, письма... и все четче выкристаллизовывалась структура заговора. И торчали оттуда уши Авестера.... Уроды! Нет, ну что им не живется? Обязательно надо соседям нагадить... правильно Рик на их крыске не женился!

Приезд короля прошел для Ганца незамеченным. Он настолько закопался в бумагах, что соизволил оторвать голову только когда король вошел в кабинет. И тут же вскочил.

— Ваше величество...

Эдоард милостиво кивнул. Боль усиливалась, но — не до нее. Потом он позовет докторусов... или этого хангана... почему нет?

Все потом...

— Что у тебя тут? Рассказывай.

Ганц вздохнул.

— Вот тут письма, что, как, к кому... в принципе, мы все просчитали верно, ваше величество.

— Авестер?

— Увы...

— А.... Амалия?

Ганц вздохнул вторично. Понурился. И вытащил из-за пазухи бумаги, которые не доверил никому. И которые даже не стал класть в общую кучку.

— Посмотрите, ваше величество.

Эдоард протянул руку — и Ганц обратил внимание, что королевские пальцы чуть подрагивают. М-да... никому такого не пожелаешь. Чтобы родная дочь... вообще эта история нравилась Ганцу все меньше и меньше. Инцест, убийство, заговор, отцеубийство... одним словом — радости мало.

И все — на таком уровне, что голову бы сохранить.

Эдоард быстро проглядывал пергаменты.

— Этот патер еще жив?

— Жив, — Ганц это знал точно. Пастер Воплер последнее время пользовался популярностью, и к нему стекалась куча церковного народа. В том числе и этот... редкая дрянь, потому и запомнился.

— Его тоже в Стоунбаг.

— Уже распорядился, ваше величество.

Эдоард посмотрел поверх пергамента

— Вы раньше знали, что тут написано?

— Догадывался, — честно признался Ганц.

— Они здесь?

— да, ваше величество... какие будут приказания?

— Какие тут приказания? Допросить, вытряхнуть все — и казнить.

— Э....

— Ивельенов обоих. Амалию... мне надо с ней поговорить.

— А дети?

— Смотря что они знают. Если ничего о своем происхождении — пусть живут, но в монастырях и под присмотром.

— А близнецы?

— Кто-то же должен стать следующими герцогами. Хотя я еще подумаю...

Ганц кивнул. Эдоард машинально потер грудь.

— Проводи меня к Амалии...

* * *

Женщина сидела на грубой соломенной подстилке. Но допросная была достаточно чистая. Платье порвано, есть синяки, но следов изнасилования или серьезных пыток пока не видно.

Эдоард распахнул дверь и вошел. Ганц, не спрашивая, вошел вслед за королем. Отослал палачей и писца. И когда его величество сверкнул на него глазами — не шелохнулся.

— Ваше величество, если ее прикуют — я выйду. А так... я ведь и так все знаю.

Эдоард махнул рукой. Проклятая боль... да пропади оно пропадом... это лицо.

Амалия... почти копия Джесси. Но там, где у Джессимин была мягкость и нежность — его черты. Его дочь....

— Почему?

Амалия выпрямилась. Сверкнули глаза. Она не собиралась бросаться на короля. Но держалась гордо.

— За Эдмона. Вы убили его!

— Не я.

— Мой отец ничего не делал без королевского приказа. Я знаю!

— Я не отдавал ему такого приказа. Клянусь.

Женщина отступила на шаг. Опустила глаза. Поверила.

— я любила его. Мы были женаты. А вы... вы никогда бы не разрешили...

— Вы даже не спрашивали... почему?

Амалия вздохнула.

Почему?

И перед взором поплыли картины прошлого.

Вот она, совсем маленькая девочка, приглашена во дворец. Королева... еще Имоджин бросает что-то резкое. И Амалия убегает плакать в коридор.

— Ты чего ревешь?

Рядом стоит серьезный сероглазый мальчик.

— Не твое дело, — огрызается Амалия. Но Эдмон, а это был именно он, не уходит.

— Не плачь. Хочешь конфету?

Амалия робко кивает и ей в ладонь ложится большой полосатый леденец.

Вот ей двенадцать лет. Теперь королева уже Джессимин. И Амалию часто приглашают во дворец.... Как — часто? Сейчас просто так... она удрала ото всех и ходит, разглядывая залы, коридоры.

— Ты что тут делаешь?

Опять сероглазый мальчик.

— Гуляю. А что — нельзя?

— Тебе — нельзя.

— Это еще почему?

— Потому что ты — Иртон.

— И что? Зато я красивая!

— Кто тебе сказал такую глупость?

— Папа. И мама. — Алисия вообще-то не говорила, но ведь и соврать можно? Правильно? — Разве я некрасивая?

— Ты — Иртон?

— Я — Амалия Иртон. А что?

— Ненавижу вас всех! — бросает мальчик. И уходит. А Амалия остается с чувством потери чего-то важного.

Вот ей пятнадцать лет. Сейчас она одна из девочек, подающих ноты, нитки, разные мелочи королеве и может часто бывать при дворе. Тем более, что ее мать, Алисия, приближена к королеве.

Эдмон проходит по коридору мимо нее. Амалия тоже его не 'замечает', хотя паренек с карими глазами, следующий за принцем, смотрит восхищенно. Но тоже молчит.

Это происходит совершенно случайно. Амалия поскальзывается — и падает. Она ничего не планировала, не кокетничала... она просто оскользнулась.... Кто-то неудачно бросил огрызок.

Девочка падает, коротко вскрикнув. И Эдмон возвращается.