Дракон-3. Дракон цвета любви

— Красиво сказано, — кивнула я. — Так что?

— Буду переживать и страдать. А Мариса будет летать и сражаться, — вздохнул Орландо. — У меня просто нет выбора.

Я не удержалась. Просто не смогла.

— Хавьер так не считает.

— А он еще молодой и глупый. В отличие от меня.

— Не поняла?!

Мне-то казалось, они ровесники. Нет?

— У него весь опыт отношений — либо его кошмарная Магали, либо любовницы. Вот он и не понимает каких-то вещей.

— А-а, вот оно как.

— Именно так. Не обижайся на него. Я правильно понимаю, вы поругались?

Я подняла брови.

— Я тут одна дура, ничего не замечаю?

Орландо похлопал меня по руке.

— Не переживай. С возрастом это проходит, становишься внимательнее к людям.

А если у меня уже возраст прошел, только в другом мире? Что, дура — это навсегда?

Орландо посмотрел на мое растерянное лицо, покачал головой и позвал секретаря.

— Вызовите ко мне Эдгардо Молина. Я хочу с ним поговорить. Каэтана, а ты оповести всех, и готовьтесь, чего тянуть. До рассвета времени вам хватит? А завтра на рассвете полетите, поняла?

— Поняла.

— Тогда — брысь.

С места я стартовала, не хуже зайца. Пока всех обежишь, пока предупредишь... тут и вечер настанет. А собираться когда?

Надо поспешить!

Интерлюдия 1

— Зачем, ЗАЧЕМ ты их отпустил?!

Орландо посмотрел на друга даже с каким-то сожалением. Вот ведь, и так бывает. Умный мужчина, а такую дурь устраивает.

— Зачем? Ты мне скажи, что ты с Каэтаной сделал?

Хавьер даже поник как-то.

— Она пожаловалась?

— Каэтана? Да она скорее с крыши спрыгнет, чем пожалуется. Ей это и в голову не пришло. Я сам спросил.

— Спросил? — не понял эс Хавьер.

— Ты. Ее. Напугал, — раздельно пояснил Орландо, смирившись с тем, что влюбленный и дурак это где-то синонимы. Здесь ли, там ли... — Не знаю, чем именно... ты ей признался, что ли?

— Ну... да.

— Просто признался? Словами? — куда уж драконарию было пудрить мозги матерому бюрократу. После всех учеников в Академии, Орландо Хавьера если насквозь и не видел, то и с предположениями не слишком затруднялся.

Хавьер отвел глаза в сторону.

— Твое какое дело?

— До постели у вас точно не дошло. Целовались, что ли?

— Тебе откуда знать?!

— Насмотрелся, — вздохнул Чавез, понимая, что так просто дело не поправишь. Потом решительно встал, усадил приятеля в кресло, налил ему крепкого вина и сунул бокал в руку.

— Пей.

— Спасибо. Так откуда?

— Каэтана ничего не сказала. Но если бы у вас дошло до серьезного, Виола поделилась бы с Эстанс, та с Марисой... узнал бы.

— Тьфу ты! Бабы болтливые!

— Можно подумать, чешуя что-то меняет, — поддел Орландо. — Тут и хвост с крыльями не помеха.

Хавьер молча осушил бокал — и получил в руки следующий.

— Пей и слушай. Каэтане лет-то сколько?

— Ну... восемнадцать.

— Вот. И то сказать — сколько она уже сделала? Одни драконы чего стоят! Не подумал, каково ей?

Хавьер опустил глаза. Действительно, ну он-то с драконом... но он — мужчина!

А Каэтана девушка, ее растили, словно в оранжерее, и вдруг такое. Кто ж такое выдержит!

— Я дурак?

— Не особенно. Просто учись, пока я объясняю бесплатно, — фыркнул Орландо, получив в ответ мрачный взгляд. — Каэтана ни с кем из мужчин никогда не целовалась, не встречалась, вообще как мужчин никого не рассматривала. И тебе она помогала по доброте душевной.

— Скажи еще — из жалости.

— Вот это — нет. Жалеть она тебя не жалеет, и это хорошо. Жалость — это не любовь, это самопожертвование, а потом и разрушение. Она тебе просто хотела помочь, как другу. Поддержать, подставить плечо... ты бы помог?

— Ну да.

— Вот и она помогла. А то, что ты влюбился, для нее стало неожиданностью. И она сбежала. Просто испугалась.

— И что мне теперь делать?

— Да ничего. Дать ей все обдумать спокойно, и начать ухаживать, когда она вернется. Постепенно, медленно, приучать к себе — все у вас будет отлично. Ты заметь, она тебя ведь не ударила, не отказала, не стала ругаться...

— Это еще не поздно. Она еще успеет мне глаза выцарапать.

— Поздно. Такое или сразу делается, или потом уже время ушло, его не догоняют.

— Н-ну...

— Послушай мудрого совета. Подожди, пока она вернется, и начинай ухаживать. Только не разменивайся на цветы и конфеты, она их не любит.

— Тебе откуда знать?

— Мариса рассказала. Матиас Лиез Каэтане цветы дарил, они ее жутко раздражают.

— Спасибо, что сказал. А любит она что?

— Хавьер, да ты не безнадежен?

— Ор-рландо...

— Ну, если рычать начал, то оклемался. Значит так, она любит сухой сыр, любит копченое мясо, это из вкусного. Можно ей дарить что-то кружевное, вроде перчаток или воротников, цветы из кружева — тут она не откажется. Это из приличного.

— А...

— Что-то дорогое? Вроде новинок из столицы? Тут как повезет, но скорее всего, не примет. Духи ей можно дарить, ароматические масла, ей нравятся более легкие запахи. Больше ничего не знаю.

— И за то спасибо. От Марисы узнал?

— Специально спросил.

— Мариса тебя не заревновала?

Орландо только усмехнулся.

— Друг мой, все надо делать правильно и вовремя. Тогда и не заревнуют, и все у вас будет хорошо. Учись.

Хавьер опустил плечи.

— Орландо... я боюсь за нее. Я просто не представляю, как она, вот там, одна, беспомощная, такая хрупкая... я бы сам все сделал, и полетел, и нашел, и вообще...

Орландо едва не застонал. Надо же, где собака порылась!

— Хавьер, ты болван!

— ЧТО!?

— Что слышал! Твоя хрупкая и беспомощная там не одна, а в компании десяти драконариев и кучи драконов. И насчет беспомощности — тоже вопрос. Она с санторинццами справилась, она девочек учит защищаться, она может за себя постоять.

Хавьер вспомнил поверженную четверку негодяев. Легче не стало.

— Умом я это понимаю.

— Умом ты сейчас не думаешь. И если не начнешь — вы с ней серьезно разругаетесь.

Хавьер понурился.

— Я стараюсь. Правда.

— Не стараешься. Не знаю, что ты ей сказал, но ты ее точно напугал. Даже если ты хотел, как лучше, получилось что-то неправильное.

— Я не сдержался. Когда понял, что она будет рисковать собой — я просто не сдержался.

— А если бы вовремя заткнулся — полетел бы с ней. То есть она полетела бы с тобой, и еще благодарила, и вы бы сейчас были куда как ближе друг к другу.

— Да я уже понял, что я идиот.

— Вот и замечательно. Я тоже боюсь за Марису, но с этим уже ничего не поделаешь. Или я смиряюсь с наличием в ее жизни дракона и полетов — или я ее теряю навсегда. Третьего тут не дано.

— Безопасных полетов!

— А вот это — вопрос. Думаешь, такие бывают?

Хавьер пожал плечами.

— Не знаю.

— Мариса мне сказала, что они и с химерами успели повоевать, и с пиратами, и вообще. Она не сможет жить, как ее мать. Или я ее принимаю, какая она есть — или она лучше уйдет. И не станет ломать нам судьбы. И Мариса, и Каэтана — они уже не хрупкие цветы. Они женщины, которые встанут с тобой спина к спине, в любом бою. Ты готов с этим смириться?

— Нет. Но и выбора у меня нет, верно?

— Абсолютно.

— Спасибо, друг. Я пойду, подумаю над этим.

— А вот это правильно. И если что — есть отличная лавочка старого Марко, знаешь?

— Да. С копченостями.

— Тебе на драконе пара часов полета. Это намек.

Хавьер попрощался и вышел вон.

Намек он понял. Оставалось как-то усмирить свое сердце, которое стучало, и болело, и тревожилось... и свой характер тоже усмирить.

Броситься бы за ней вдогонку, за любимой и единственной, обнять и зацеловать, пылинке не дать упасть, лучику не дать коснуться, от всего уберечь, на руках носить, от всего плохого оберегать...

Навсегда потерять.

Потому что драконы — не канарейки, и в неволе жить и петь не станут.

И Каэтана тоже дракон. Драконарий. Не сможет она вот так... а дать ей свободу, дать ей право выбора, право стоять с ним плечом к плечу, право решений, право голоса — он сможет?

Вот с Магали ему было все равно. Она могла бы и в бою рядом оказаться — он бы разве что химер пожалел. Немного. Сами напали — сами пусть бы и спасались.

А представишь Каэтану в бою... и жуть пробирает. Даже когда она там, с химерами... и он был рядом, и ей надо было не сражаться, а просто подманить их. Это другое. Это не такой риск.

А здесь...

Боги, как же ему страшно! За себя не так, а вот за любимую, за единственную во всем мире женщину — страшно! До крика, до дрожи, до стиснутых в крошево зубов — страшно.

Хавьер и сам не заметил, как добрался до Сварта, уселся рядом, прижался спиной к теплому черному боку. Ну и выложил все постепенно.

Дракон только хвостом шевельнул.

— Странные вы, люди. Неужели не ясно? Пусть летает, пока яйцо не отложит. А потом тоже пусть летает, но не в бой, а осторожно.

Если б Хавьер не сидел — точно б уселся, где стоял.

— Яйцо? То есть... ребенка?

— Конечно. Вы, люди, устроены сложнее. Вы его вынашиваете внутри, я знаю...

При мысли о беременной Каэтане, у Хавьера как-то так под ложечкой засосало... вот она, вся такая теплая, родная, любимая, с их малышом на руках...

Гальего?

И мысли-то такой не мелькнуло! Была другая.

Вот бы у их ребенка были глаза, как у Каэтаны. Глубокие, ясные, темно-серые...

— Ты прав, Сварт.

— Конечно, прав.

Дракон ухмыльнулся, стараясь не показать приятелю своих эмоций. А зачем?

Говорили они с Виолой об этом. Им хотелось быть вместе, и было бы идеально, будь вместе и их люди. Уж точно было бы проще. Но люди очень часто сами не понимают, что им нужно. Ну и драконам тоже. Значит, надо им помочь.

Хавьер боится за Каэтану.

Каэтана боится потерять свободу.

Надо просто им объяснить, что все можно совместить. И только-то...

Хавьеру одно, Каэтане другое. А потом они и сами до всего дойдут. В своего человека Сварт верил крепко, он не дурак. И Виола бы не выбрала дуру. Значит — все поправимо. Главное начать, а потом до людей дойдет. Постепенно.

И Сварт улыбнулся еще раз.

Он-то о своей драконице сумеет позаботиться. Главное — ей это впрямую не говорить. Но он — дракон. Он — умный. А людей всему учить надо.

Ничего, образуется.

Если драконы возьмутся людей сводить, никуда этим двуногим бескрылым от них не деться. И точка.

Интерлюдия 2.

— Раэн Мора, нам с вами надо серьезно поговорить.

Замечательные слова.

А когда их произносит королевский казначей, они вообще шикарно звучат. Просто потрясающе. И пахнет от них чем-то таким... вроде дыбы, огня, каленого железа...дружеской беседы в компании парочки-троечки палачей.

Героем раэн Мора не был.

— Если вы так считаете, эс Малавия, значит, так и есть.

Эс Ансельмо Малавия, королевский казначей вот уже семнадцать лет, с интересом поглядел на доставленного к нему простолюдина.

Боится ведь. Но старается держать себя в руках.

— Раэн Мора, вы и ваши изобретения серьезно привлекли к себе мое внимание. Вы запатентовали несколько весьма полезных приспособлений.

— Простите, — эс Малавия. Не я.

— Вот именно. Не вы. Но тем не менее. Сумка на колесиках, сумочка-клатч, магнитная застежка, эти ваши новомодные би-гу-ди, от которых нет спасения даже у меня дома. Супруга в восторге, справедливости ради. И дочери тоже. Но раэн Мора, вы должна понимать, что в нашем мире деньги — это сила.

— Да, эс Малавия.

— И я хочу знать, кому она принадлежит.

— Эс Малавия, но ведь мы уплатили все налоги, все совершенно законно...

— Тем не менее, раэн Мора. То, чего я не знаю, вызывает у меня закономерные подозрения. Почему ваш хозяин... да-да, назовем вещи своими именами, почему ваш хозяин не может выйти из тени? Он несовершеннолетний? Он преступник? Иноземец?

Лутаро прикусил губу.

Положеньице, конечно. С другой стороны, старый меняла и не из таких выворачивался. Если подать информацию правильно...

— Эс Малавия, с вашего позволения... вы пока не приказали меня пытать, выбивая секрет, значит, мы можем договориться миром?

— Пока — не приказал.

А значит, пока ты надеешься решить все ко взаимной выгоде. Или не желаешь портить отношения с человеком, который способен рождать такие приятные идеи.

Идеи — это деньги. Деньги — это налоги. А еще производство, еще сбыт, еще оборот... да много чего, целую книгу написать об этом можно.

— С вашего позволения.... Вы же понимаете, что этот человек хочет стране только хорошего?

— Пока — не понимаю.

— Это действительно гражданин Равена, который пока не может воспользоваться своими правами.

— Так, уже интереснее. И почему же?

— Именно поэтому данный гражданин попросил меня представлять его интересы — пока. Он надеялся, что когда он докажет свою полезность государству, он сможет и распоряжаться своим капиталом сообразно собственному уму. Вы же понимаете, ситуации бывают разные...

— Согласен, — казначей смотрел уже более доброжелательно. Действительно, ему ли не знать? Сколько раз ему жаловались на опекунов, к примеру, которые растратили имущество наследников, на недобросовестных личностей.... Если все эти истории припоминать — до завтра говорить хватит. — Если дело обстоит именно так...

— Верьте, эс Малавия. Вы же видите, деньги остаются в стране, они приносят доход Равену, патенты пока не оформлены на конкретное имя — все именно поэтому.

— Почему-то мне кажется, раэн Лутаро, что я представляю ваш следующий шаг?

— Эс Малавия, вы не были бы королевским доверенным лицом, не будь вы столь мудры. Все верно. Я действительно хотел бы просить вас о покровительстве для этого человека. Чтобы он мог выйти из тени и распоряжаться своим имуществом самостоятельно. И более того, я бы просил для этого человека королевское покровительство.

— Вот даже как?

Эс Малавия заинтересовался.

Королевское покровительство — штука сложная. Оно означает, что человек считается... не то, чтобы королевским воспитанником. Нет, его никто не воспитывает. Но в его судьбе последнее слово остается за королем. Не за родителями, не за кем-то еще, мужем, к примеру, а именно за королем.

А это — тяжело.

Король, знаете ли, не обладает голубиной кротостью, и характер у него, скорее, львиный. Иногда такая милость оказывается тяжкой ношей, ведь судьбу этого человека король будет решать в соответствии со своими понятиями о плохом и хорошем. Поэтому о таком стараются не просить, справляются сами. Но если так... у этого человека, похоже, нет выбора?

— Хм. Вы меня заинтриговали, раэн. Допустим, я пойду к королю, и попрошу его покровительства. Но я должен знать, для кого и почему его прошу.

Раэн Лутаро развел руками.

— Эс Малавия, я уверен, что вы уже сами все поняли. Это не преступник и не ребенок. Это молодая женщина. Эсса из благородной семьи. Потому и такие вещи... она просто знает, чего бы хотелось ей самой, и воплощает это в жизнь. Но увы — при всем ее уме над ней властен достаточно бездарный и авторитарный отец. Вот и вся разгадка нашей с ней тайны.