Шипы для железной девы

"Здорово же ты за неё волнуешься!" — выскочил силуэт Сириуса, как чёртик из табакерки.

Гарри досадливо покрутил головой. Взял бы лучше подсказал чего полезное! Так ведь нет же, снова подкалывает вместо этого!

"Те, кто осваивает анимагию, должны научиться хорошо чувствовать своих близких", — эта фраза из давней беседы с крёстным почему-то всплыла прямо сейчас, как будто тот откликнулся на мысленный упрёк и прислал ему помощь. Тогда они говорили, как друзьям Люпина удалось так быстро освоить сложные навыки анимагии. И к чему бы была эта фраза? С чего вдруг его подсознание взяло и выкинуло её на поверхность?

Гарри пожал плечами, останавливаясь у винтовой лестницы. Он что, должен учуять Гермиону? От неё, вроде бы, никогда ничем не воняло. Наоборот. Запахи только самые приятные. Чушь какая-то! Его органы чувств, к сожалению, не были приспособлены для того, чтобы кого-то выслеживать. Лучше бы ему перестать тратить время на глупые размышления и отправляться к Дамблдору, пока не стало слишком поздно.

"...органы чувств..."

Он хмыкнул, задумавшись, потом опёрся ладонью о холодную каменную стену.

"...чувствовать своих близких..."

Он попытался настроиться на неё, попытался увидеть её воочию, вот прямо сейчас. Конечно, из "сейчас" ничего не получилось, он увидел её на ужине. Она сидела и пила чай. Просто пила чай и заедала его сладкой булочкой. Сколько раз он ловил завистливые взгляды других девушек, бросаемых на его подругу. Она могла есть всё, что угодно. Любые сладости и мучные изделия. На ней ничего не отражалось, она как была тощей малявкой, так ей и оставалась. Казалось, она вообще не взрослеет. Конечно, он понимал, что это иллюзия, тот, кого видишь постоянно, кажется тебе неизменным. Но к Гермионе, кажется, даже это не относилось. Она и правда как будто не менялась с годами...

Он затушил свет, убрав всякие внешние раздражители. Осталось только его дыхание и холодок от стены на ладони.

Она пьёт чай. Маленькие пальчики держат чашку за тонкую ручку. Ногти коротко острижены, никакого маникюра, только крошечные заусенцы по краям. Она их периодически грызёт. Она наклоняется, и её густые, спутанные волосы угрожающе нависают над чашкой. Её рот пережёвывает булочку, и щёки с обеих сторон то набухают, то снова опадают, когда зубы и язык перекатывают внутри кусочек пищи. Она наклоняется ниже, розовые губы вытягиваются в трубочку, и втягивает в себя горячий глоток чая. Всё это время она периодически морщит лоб и сдвигает брови к переносице, отчего на её носике появляются смешные складки. Ни на секунду не прекращает о чём-то размышлять.

О, а он действительно может представить её очень чётко, если захочет!

Внезапно она поворачивается к нему и смотрит сначала обычно, потом глаза чуть приоткрываются, распахивая длинные ресницы, а спустя мгновение слегка прищуриваются, губы поджимаются в немом вопросе.

"Гарри? В чём дело, Гарри?"

Он не отвечает, просто продолжает смотреть на неё, отмечая, как на её лице появляется тень беспокойства.

"Гарри! В чём дело? Почему ты так смотришь на меня? Что случилось? Гарри!"

Она продолжает повторять, а он всё молчит и пытается уловить в её голосе фальшь. И никак не может. Пока внезапно не понимает, что фальшь находится в нём самом. Потому что он просто не желает её слышать. Её голос доносится до него, а он стоит и смотрит на её воображаемого двойника, который похож на неё, как плохая восковая копия на живого человека.

Голос идёт, проникает в него, и в какой-то момент он начинает слышать и всё остальное вокруг. Как тихонько потрескивают проседающие ящики в соседней комнате, как в другой где-то сзади у самой стены пробегает мышь, торопясь в свою нору, как жужжат крошечные мушки на складе с бочками, при желании он может даже пересчитать их количество, как где-то прямо над ним, на верхнем этаже подземелий проходящие Малфой и Монтегю ведут свою привычную перепалку, и он способен легко различить шарканье их шагов, как чуть поодаль в гостиной Слизерина с громким треском лопается одно из дров в камине... как где-то глубоко под ним на одной ноте кричит родной ему голос...

Это наваждение продолжалось, наверное, секунды три, не больше. Оно казалось иллюзией, галлюцинацией, но он готов был поклясться, что вдруг услышал окружающее вокруг себя пространство ушами животного... Какого? Он понятия не имел. Возможно, собаки, раз он думал о Сириусе. Возможно, кого-то ещё с чувствительным слухом.

"Неужели вот так и становятся анимагами?" — мелькнула в голове мысль. Мелькнула, потому что медлить он больше не собирался. Влившаяся в него звуковая картина словно нарисовала вокруг него перспективу происходящий событий, о которых он понятия не имел, добавила что-то похожее на мгновенный снимок с экрана чужого локатора, который явственно отпечатался у него в памяти. Теперь он точно знал, что Гермиона где-то здесь, что она внизу, ещё ниже, чем этот подвал, и что она в беде. Большой беде. Судя по направлению, ему надо было искать справа, но подробностей у него, к сожалению, не было.

У неё страшно болела голова и ощутимо ныла левая скула. Она ещё даже не открыла глаза, когда поняла это. Потом пришёл дискомфорт в левом плече, и вообще во всей левой стороне тела. Она приоткрыла один глаз и увидела только плохо освещённый земляной пол. Она лежала на левом боку, а вокруг всё так же царила полутьма подземелья со светящимися грибами. Светильник валялся на расстоянии вытянутой руки от неё и, по счастью, продолжал исправно работать. Она оттолкнулась от пола и со стоном села, в голове как будто чугунный шар перекатился из одного положения в другое. Это был не сон, она, без сомнения, потеряла сознание и свалилась, правда, судя по часам, ненадолго, минут на двадцать.

"Неудивительно, учитывая, что дышать почти невозможно".

Логика тут же подсказала недоумённый вопрос: а почему же она тогда очнулась? Но этот вопрос был из серии тех, на которые отвечают примерно — "а ты что, хотела бы не очнуться, подруга?", то есть, предпочитают уходить от ответа.

Она прокашлялась, подобрала под себя колени и попыталась подняться. Пора было выбираться из этих отвратительных катакомб, иначе она тут точно останется навсегда. Когда её хватятся и найдут, она либо вовсе задохнётся, либо надышится так, что уже случившиеся с ней галлюцинации покажутся просто цветочками, и она окажется в Мунго на одном этаже с Локхартом. Она вспомнила только что увиденное ею якобы в Зале Основателей и содрогнулась. Сон таким явственным быть не мог, это совершенно точно были бредовые видения.

"Которые лучше поскорее забыть!" — решила она настолько твёрдо, насколько позволяло её нынешнее неважное состояние.

Она только сейчас поняла, что слева от неё что-то маячит в темноте. Она наклонилась, чтобы подобрать светильник, а когда распрямилась вновь, свет позволил ей разглядеть, и она увидела это.

Сейчас оно было уже в трёх футах от её лица. Потому что оно двигалось, и прямо по направлению к ней. Тотчас возникший ужас напоминал длинный гвоздь, который пробил снизу её грудину и вышел где-то под подбородком, вонзившись в голову и стрельнув оттуда вниз по нервам сильным ударом, заставившим разом напрячься все мышцы в едином спазме и не позволяющим двинуть даже кончиком пальца. Только одно веко начало дрожать в непроизвольном тике.

Это отдалённо напоминало человека, на нём даже висели остатки человеческой одежды, что-то, когда-то бывшее рубахой и чёрными штанами, все в комьях земли и потёках слизкой плесени. Но сейчас из человеческого в нём остался лишь силуэт. Правая половина лица отсутствовала, вместо неё выступали лишь комья прилипшей глинистой почвы, и то же самое находилось в левой глазнице. Часть челюсти торчала наружу, на ней выделялись на удивление белые, отполированные зубы. Сохранившиеся каким-то чудом на левой стороне остатки кожи не прилегали к костям черепа, а как будто обтягивали что-то, давно уже не могущее быть плотью, бугрясь и напоминая серую шкуру. Несколько оставшихся клоков волос торчали отдельными островками на голове, казавшейся больше положенного размера из-за налипшей на неё земли.

Более всего это напоминало труп, провалявшийся много лет в условиях, когда разлагающиеся тела подвергаются частичной естественной бальзамировке. От него даже пахло почвой, а не разложением, потому что всё, что должно было сгнить, давным-давно уже сгнило. Но оно каким-то непонятным образом передвигалось, и передвигалось явно на неё и явно не с добрыми намерениями. И уже протягивало руки, на которых не хватало нескольких пальцев.

Ужас от увиденного был абсолютный. Казалось, в ней не осталось ни одной клеточки, которая бы его не испытывала. Если бы ужас мог превратить её плоть во что-то, она вся, без остатка сейчас превратилась бы. А так она просто замерла на месте, словно парализованная, и продолжала наблюдать, как это неуклонно приближается к ней. Ей показалось, что момент длится так долго, что она могла бы за это время добежать до выхода из подземелья, что она сама же, собственной реакцией себя погубила, что всё уже кончено, сейчас эти отвратительные конечности дотянутся до неё. На самом деле, она успела только вдохнуть и задержать дыхание. На следующем же выдохе её отпустило. И тогда же она почувствовала, что отчего-то перестала слышать. Только спустя секунду она поняла, что у некоторых выражений есть буквальный смысл. У неё на какое-то время заложило уши от собственного крика. Он просто шёл из неё, независимо от её желания, вырывался на самой высокой ноте, которую она только могла взять. За каких-то пару секунд она превратилась из рассудительной пятикурсницы в маленького ребёнка. Нет, не в ребёнка даже, в животное. Просто в испуганное животное, наполненное паникой до самой макушки. Она развернулась и побежала. Просто побежала. Прямо. Ни на мгновение не прекращая орать. Сознание полностью выключилось, были только ноги, несущие её, глаза, показывающие дорогу, руки, держащие фонарь и отталкивающиеся от стен, уши, изо всех сил пытающиеся расслышать, не настигают ли её уже. И даже духота и смрад, казалось, вовсе не мешали работе лёгких, шумно втягивающих и выталкивающих местный, плохо пригодный для дыхания воздух.

Она бежала и бежала, минуя многочисленные повороты и развилки, пока, наконец, появившиеся мысли не заставили её остановиться. Эта штука совершенно точно не выглядела ни стремительной, ни ловкой, чтобы от неё надо было так нестись, сломя голову. Если это и преследовало её, то давным-давно осталось позади.

Что же это такое было, о господи?! Откуда оно взялось?!

Она затормозила, ткнувшись обоими кулаками в стену, и попыталась унять бешено рвущееся дыхание. Сразу же навалилась головная боль, на время напрочь вытесненная паникой. Оглядевшись, она поняла, что понятия не имеет, в какую сторону бежала. Вокруг со всех сторон были всё те же пересекающиеся между собой ходы, и им не было конца. Она подумала, с тоскливым страхом, что этот приступ паники, скорее всего, погубил её. Она потеряла направление, а значит, у неё почти нет шансов найти дорогу обратно. Вся система разветвилась настолько, что она теперь даже не сможет добраться до крайнего левого или правого боковых проходов, потому что все эти сходящиеся и расходящиеся коридоры обязательно собьют её с пути.

Сзади неожиданно послышался шум. Что-то похожее на шарканье. Она в испуге обернулась и подняла повыше светильник. Похоже, её проблемы с нахождением выхода были просто цветочками по сравнению с тем, что она увидела.

Они шли отовсюду. Маячили на фоне проходов уродливыми, скособоченными фигурами. У некоторых не хватало конечностей, у кого-то даже голова висела на боку на сломанной шее, но они шли, и шли прямо к ней. И выглядели не лучше, чем тот, самый первый. Очевидно, в страхе она убежала куда-то совсем далеко вглубь катакомб, и здесь их было полным полно.

Паника снова сжала изнутри все её внутренности своими холодными лапами. Но на этот раз она сопровождалась растерянностью и даже некоторой толикой обиды. Она смотрела, хлопая ресницами, на эти неуклонно приближающиеся фигуры и отказывалась верить, что всё вот так закончится для неё. Это было несправедливо, несправедливо, ужасно несправедливо! Теперь у неё нет ни шанса выбраться, всё, что ей остаётся — бежать, бежать без остановки, пока она просто снова не потеряет сознание, или не свалится от усталости. И тогда они доберутся до неё...

Кто и что они были, она не понимала и не старалась понять. Сейчас её уже не волновали вопросы, каким именно образом устроено то, что её убьёт. Любопытство давно утихло, ушло прочь, уступив место более сильным эмоциям. Она глотнула тяжелый воздух, и на секунду на неё навалилась жуткая апатия. Захотелось просто перестать бороться, просто стоять и ждать на одном месте, это казалось самым лёгким выходом. Она и стояла, колеблясь, пока внезапно откуда-то из-за ближайшего поворота не вынырнула рука одного из мертвецов, буквально прямо перед её носом. Они были везде, и спереди, и сзади, могли появиться из-за любой стены, тем более что никаких звуков, кроме медленного шарканья и шороха одежды, не производили.

Она резко отпрянула, вскрикнув. Похоже, жажда жизни сидела в ней намного сильнее, чем она могла ожидать. Нет, она будет бороться. До самого конца. Постарается, если уж не найти выход, так хотя бы избежать мучительной смерти. Забьётся в какой-нибудь уголок и затихнет там, чтобы они её не нашли. Лучше уж скончаться в забытьи от слабости и нехватки нормального воздуха, чем попасть в руки этих бездушных тварей. И, в конце концов, её же будут искать. Её должны искать. Как только станет известно, что она пропала, обнаружат подземный ход, и её будет искать в этих катакомбах весь Гриффиндор. Она вполне может ещё оставаться жива к тому времени. Надо просто бороться, просто не останавливаться, искать выход или хотя бы убежище.

Она снова побежала, на этот раз вполне осмысленно, стараясь ловить глазами как можно больше проходов вокруг себя, чтобы ненароком не подпустить слишком близко кого-то из этих... этих... она даже не знала как их именовать. От них же практически ничего не осталось, как они вообще могли передвигаться?! На её счастье, они двигались слишком медленно и неуклюже, зато их было очень много, а проходы слишком узки для того, чтобы успешно оббегать их на достаточном расстоянии. Она металась, крутилась, шмыгала туда и сюда, пытаясь найти место, где их хотя бы было поменьше, но они лезли и лезли, и через какое-то время она даже смогла понять — откуда.

Эти ниши по бокам проходов. Узкие, длинные, низкие, как будто специально вырубленные для того, чтобы на них улечься. Или положить чьё-то тело. Именно с них они и вставали. Она зашла с другого конца катакомб, оттуда, где эти ниши были ещё пустыми, ещё не заполненными мёртвыми телами. А здесь, куда она забежала в приступе паники, их было полно, все стены были ими забиты, и, возможно, кто-то выбирался и прямо из-под земли, судя по их виду.

На короткое время ей удавалось остановиться и отдышаться. Тогда на неё начинали набрасываться всякие мысли. Ни одна из которых не была тем, что бы она хотела обдумывать. Ни в данную секунду, ни вообще, находись она даже в самой что ни на есть безопасной обстановке.