Кома

— Очень надеюсь, что в нашем случае вы ни о чем жалеть не будете.

— Не уверена.

— Да? — неприятно удивился Каракозов .

— Вы — губернатор, я — актриса. Это опасное сочетание.

— Чем же?

— Потенциально возникает много непредсказуемых моментов. К тому же мы оба несвободны. Все может завязаться в такой тугой узел, развязать который будет трудно.

Каракозов подумал, что эта женщина умнее, чем он предполагал. Она способна ясно представлять и оценивать ситуацию. Это ценный дар, которым обладают даже немногие мужчины.

— Говорят, кто предупрежден, тот вооружен. Если мы будем это знать, то можем избежать опасности.

— Я актриса и очень хорошо знаю, что труднее всего контролировать чувства. Если бы все было иначе, не было бы театра по причине того, что нечего было бы играть.

— Хотите сказать, что вся драматургию основывается на бесконтрольных чувствах?

— Скорее на борьбе человека с ними. Ему хочется их упорядочить или укротить, а они не поддаются, все время выходят из подчинения. И что с этим делать, неизвестно. Почти все пьесы о том, как их герои решают эту задачу.

— Возможно, лучше ничего не делать, пусть все идет, как идет.

— Возможно, но только в таком случае не надо сожалеть о том, что все закончилось совсем не так, как бы тебе хотелось. Если вы готовы к такому развитию событий, то тогда можно и так. Я не возражаю.

Краем глаз он увидел, что Виолетта повернула голову в его сторону.

— Вы задаете вопросы, на которые трудно ответить, — проговорил Каракозов.

— Если вы не можете ответить, значит, не готовы. Кто готов, отвечает, не задумываясь.

— Вот вы какая, — задумчиво протянул Каракозов. Он, в самом деле, испытывал некоторую растерянность, так как полагал, что все будет намного проще.

— Какая? — поинтересовалась Турчина.

— Еще не знаю, — честно признался он. — Но очень хочу узнать.

— Извините, если вас немного напугала. Честное слово, я не хотела, само вышло.

— Знаете, Виолетта, чаще всего нам хочется, чтобы все было бы очень просто, даже элементарно. Тогда мы чувствуем себя спокойно и уверенно, знаем, как надо себя вести.

— А сейчас?

Каракозов задумался над ответом.

— А сейчас мы как раз приехали. — Он достал лежащий в бардачке пульт, надавил на кнопку. Ворота стали медленно раздвигаться. — Прошу вас в гостевой дом правительства области.

Дом произвел на актрису сильное впечатление. Она не скрывала, что ей понравились то, как он обустроен. Каракозов поймал себя на том, что испытывает даже гордость, как будто он был хозяином особняка или непосредственно принимал участие в его проектировании и обустройстве.

Он ввел молодую женщину в небольшую и уютную столовую. В ее середине стоял накрытый стол. По просьбе Каракозова Бригаднов заранее позвонил здешней хозяйке-распорядительнице, чтобы она организовала ужин и затем ушла до утра.

Хотя стол был накрыт на двоих, еды и напитков было так много, что их хватило бы на большую кампанию. Виолетта изумленно уставилась на этот натюрморт.

— Это все для нас? — удивленно поинтересовалась она.

— Разумеется. Здесь больше никого нет. — Каракозов решил не уточнять, что в небольшом домике в метрах пятьдесят отсюда расположились два его охранника. Вряд ли ей бы понравилось такое соседство.

— Но мы это ни за что не съедим, даже если будем есть всю ночь.

Каракозов невольно подумал, что на ночь у него немного другие планы, но вслух это не сказал.

— Никто не заставляет все это есть. Сколько захотим, столько и съедим.

— И куда все это тогда?

— Пусть это вас не беспокоит, Виолетта, уверяю, продукты не пропадут.

— Тут немало скоропортящихся блюд, — посмотрела она на стол.

Это замечание удивило его, он не ожидал, что Виолетту станут беспокоить подобные вещи.

— Этот вопрос вас действительно волнует? — спросил он.

— Вы удивлены? Я выросла в довольно бедной семье, у нас было не принято выбрасывать даже корочку хлеба, не то, что целые блюда. С тех пор, когда я вижу, как выкидывается еда, у меня возникает внутренний протест.

— Обещаю вам, Виолетта, после того, как поедим, все, что останется на столе, переложим в холодильник. Вы довольны?

— Да, — посмотрела она него, и у Каракозова что-то мгновенно оборвалось внутри. Эта женщина сводила его с ума, и он не мог определить, должен ли этому радоваться, или опасаться? Он не очень ясно представлял, как ему жить в таком состоянии, и к каким последствиям это его увлечение приведет?

— Тогда садимся за стол, — скомандовал он. — Что будете пить?

— Что нальете. Я всеядна.

— Даже пьете крепкие напитки, например, виски.

— Пью, но небольшими порциями. Сразу предупреждаю, напоить меня вам не удастся.

— Сразу говорю, такой цели у меня нет. Вы мне очень нравитесь трезвой.

Каракозов увидел, как после этих слов что-то изменилось в ее лице. Но он в очередной раз не разгадал, что означает это новое ее выражение.

— Предлагаю начать с шампанского. А там посмотрим, куда нас приведет путь порока.

После ужина они переместились в соседний зал. Здесь доминировал большой электрический камин. Горевшее в нем пламя почти не отличалась от настоящего огня. Даже шум издавало точно такое же.

Каракозов захватил бутылку с вином и поднос с фруктами. Они расселись в креслах возле камина. За столом их разговор не затихал ни на минуту, сейчас же они вдруг погрузились в молчание.

Каракозов поймал себя на том, что испытывает странные ощущения. Нет, сильное желание по отношению к этой женщине никуда не исчезло, но к его удивлению оно отодвинулось от передней линии и затаилось где-то в глубине внутри. Зато овладело другое чувство — желание просто сидеть рядом с ней. Оказалось, этого вполне достаточно для того, чтобы наполниться истомой блаженства. Все это было так странно и непривычно, что он не до конца понимал, что же с ним все-таки происходит? Возможно, нечто подобное он испытывал по отношению к другой женщине, но это было так давно, что он уже не мог точно воспроизвести того, что он в тот момент ощущал. При этом его не оставляло чувство, что сейчас все как-то совсем по иному. Да и могло ли быть точно так же; тогда он был одним человеком, сейчас — другим. Прошло столько лет, хотя и это не самое главное, а главное то, что с тех пор он кардинально изменился, что, вспоминая того прежнего себя, почти не узнает в нем себя самого.

— Виолетта, не желаете вина? — спросил он.

— С удовольствием. Только знаете, меня в семье и в школе все звали Виолой. Зовите меня так же.

— С огромным удовольствием, Виола. Но в таком случае и вы называйте меня Игорем.

Виолетта покачала головой.

— Я вам говорила, что еще не готова. Как буду готова, так сама назову. А пока налейте вина, — протянула его ему бокал.

Каракозов наполнил ее и свой бокалы.

— Виола, а давайте выпьем за нас, чтобы нам было бы всегда хорошо.

— С удовольствием выпью, Игорь Теодорович, только этого все равно не будет. Хорошо все время не бывает, это я уже точно знаю на своем опыте. Да и практически все мои роли в театре о том же.

— Вы еще совсем молоды, но, судя по вашим словам, у вас большой жизненный опыт.

— Дело не в большом жизненном опыте, он у меня совсем не велик, дело в умении делать выводы. Я же отличница, в аттестате зрелости только пятерки, театральную школу тоже кончила с красным дипломом.

Каракозов ненадолго задумался.

— Меня это совсем не удивляет. Знаете, Виола, вы не похожи на артистку. Я немало общался с ними, они совсем другие. Мыслят иначе, ведут себя иначе, у них иные приоритеты.

— Вы тоже не очень похожи на губернатора,— ответила Виолетта. — Правда, до вас у меня не было ни одного знакомого руководителя региона, но я вас представляла совсем другим.

— Любопытно, каким?

Теперь задумалась Турчина.

— Даже не знаю, как вам ответить.

— Вы же отличница, постарайтесь.

— Хорошо, — кивнула она головой. — Меня почти с первой минуты нашего знакомства не покидало ощущение, что вы очень раздвоены; внешне вы один, а внутренне — другой. Простите, если я сейчас была слишком дерзкой и вторглась туда, куда мне не стоит входить.

— Наоборот, мне нравится и ваша дерзость, и ваша прямота. Вы и представить не можете, сколько людей притворяются, общаясь со мной. Все спешат высказать обо мне что-либо лестное. Я давно не верю ни в одну такую похвалу.

— Но так, наверное, не просто жить?

— Ко всему привыкаешь. Понимаешь, что на такой должности иначе просто не бывает. От меня зависят слишком много людей, и все они хотят заручиться моей поддержкой, обезопасить себя от моего гнева или недовольства. Я подчас ощущаю себя местным царьком, которому подвластно, если не все, то многое.

— Наверное, это очень приятное ощущение?

— Не буду скрывать, да. Человек так устроен. Ничего не дает ему большего удовольствия, чем возможность властвовать над другими.

— Но почему? Я, например, не испытываю такого желания.

— Вы — актриса, у вас иной психотип. К тому же это чисто мужская черта. Хотя есть немало женщин, наделенных ею.

— И все же почему возникает такое неодолимое стремление к власти?

— Я вам скажу одну вещь, которую не говорил никому.

— Я вся во внимании, Игорь Теодорович.

— Власть — это специфическое воплощение Бога на земле, инкарнация человека в высшее существо. Он приподнимается над всеми, обретает черты всемогущества. А всемогущий у нас, как известно, Господь. Вот нас и влечет к власти, потому что она предоставляет нам возможность господства и возвышения над другими, с чем ничто не может сравниться.

— Никогда не думала о власти в таком ключе, — задумчиво произнесла Виолетта. — Знаете, перед нашей встречи в Интернете я кое-что прочитала о вас.

— И какой сделали вывод? — не без тревоги спросил он.

— Я только запуталась, так как почти ничего для себя не уяснила. Лучше я буду сейчас спрашивать, если вы не возражаете?

— Спрашивайте.

— Только одно маленькое условие: если не хотите отвечать на вопрос, не отвечайте, но не обманывайте.

— Договорились, Виола.

Она задумалась.

— Вряд ли вы с самого детства мечтали стать губернатором. Если да, то кем?

Теперь задумался Каракозов.

— Вы не поверите, если скажу.

— Поверю. Вы же обещали говорить правду.

— Обещал, — подтвердил он. — И скажу. Просто я сам в это уже не верю, как это странно не звучит.

— Ваши слова только усиливают мое нетерпение услышать ответ.

— Хорошо, не стану больше томить. Мне хотелось стать философом.

— Философом? — удивилась актриса. — Вы правы, не ожидала.

— Более того, я почти им стал. Поступил на философский факультет МГУ и его успешно закончил. И нисколько не сомневался, что стану философом. Точнее, мыслителем, мы с друзьями любили называть себя этим словом.

— Почему же не стали?

— Неожиданно вскоре меня увлекла политика. Ну а дальше все пошло и поехало.

— Налейте еще вина, — вдруг попросила Виолетта. — Мне нужно осмыслить ваши слова. А оно помогает. Хотя, возможно, мне только так кажется.

Каракозов налил вина сначала ей, потом себе. Они молча выпили.

— Переосмыслили? — спросил он.

— А можно узнать, чем или кем вы занимались, когда были философом? — спросила она.

— Плотином.

— Плотином?

— Был такой философ, он жил в третьем веке нашей эры сначала в Александрии, затем после некоторых скитаний переехал в Рим.

— Я слышала это имя, но, скажу честно, ничего не знаю о нем. Почему вы выбрали именно его?

— Это не простой вопрос, Виола, — слегка улыбнулся Каракозов.

— Разве философы не для того и существуют, чтобы отвечать на самые сложные вопросы. По крайней мере, мне всегда так казалось.

— В общем, это так, хотя я давно им не являюсь. Но вопрос действительно интересный. Я стал изучать Плотина под влиянием своего учителя. И для меня этот человек стал настоящим откровением.

— Что в нем было такого, чего не было в других? Или я неправильно поставила вопрос?

— Почему же, вполне обоснованный вопрос. Знаете, Виола, есть на земле люди, которые не похожи или мало похожи на других человеческих существ. Они как будто пришли к нам из другого мира. Откуда не ведаю, но явно не из нашего. Их совсем мало, но они все же есть. Вот Плотин из их числа.

— В чем же его уникальность?

— Это был человек, который не просто занимался познанием мира, как чего-то внешнего по отношению к нему, для него познание и он сам было неразделимы. Без него он просто не мыслил своего существования. Не знаю, понимаете ли вы меня?

— Возможно, не до конца, но я стараюсь.

— Я приведу его слова. Я их не вспоминал, наверное, не меньше лет двадцати. Но, как ни странно, помню.

— Я слушаю, Игорь Теодорович.

— "И тогда ты достигнешь абсолютной свободы — свободы от самого себя". Когда впервые прочитал эти слова, меня настигло что-то вроде оцепенения. Я все думал и думал над ними и не представлял, что мне с этим делать, как к этому отнестись?

— А сейчас представляете?

— Сейчас я об этом не думаю.

— Понимаю. — Несколько мгновений Виолетта молчала. — Расскажите что-нибудь еще о нем?

— Что именно?

— Что придет на ум.

— Хорошо. О жизни Плотина известно не так много, хотя больше, чем о многих его коллег. В основном — основные вехи. Он целиком посвятил себя стремлению понять, что такое Единое, иными словами, что есть первоначало всего и всему. В связи с этим перед ним встал вопрос: как представить отношение этого Единого ко многому?

— И как он представлял?

— Он выдвинул тезис об экстазе, как восторженном состояние души, позволяющее человеку сразу воспарить от множества к Единому и таким образом непосредственно постичь истину. Согласно его воззрениям, чем дальше от Единого, тем сильней деградация. Люди, общество — это ее крайняя степень.

— То есть, согласно Плотину мы деграданты?

Каракозов почувствовал смущение, кажется, он слишком далеко зашел или точнее, низко опустился, объясняя смысл философии Плотина. Даже странно, что он еще что-то помнит из нее. Но ничего не поделаешь, придется продолжать. Кто бы мог подумать, что их разговор затронет такую тему.

— В общем, да, но все же не совсем. По Плотину, человек способен выбраться из этого состояния. Но для этого он должен выйти за пределы своего чувственно-рассудочного сознания и взлететь душой к сверхчувственному и сверхрассудочному. Это и есть экстаз, иными словами, выход за пределы всего конечного, множественного в направлении к Единому. А Единое для него и есть наша подлинная самость, она возникает при воспарении духа, открывающего нам непосредственное знание истины. Единое — это не только идеальное первоначало, но и то, что объединяет мир в его повседневной жизни, ибо любое существо нашего мира остается собой лишь благодаря наличию у него этого единства.

— Что же дальше?

— Плотин считает, что при воспарении духа происходит что-то вроде упрощения души, когда она достигает состояния блаженного покоя, поскольку предмет ее сам прост и безмятежен. — Каракозов сделал короткую паузу и взглянул на молодую женщину, которая внимательно слушала его. — Виола, о мировоззрение Плотина можно рассказывать часами, я изложил лишь малую ее часть.