Морана-2

— О, очнулся?!

— Эй, сержант, ты чего? Мутит?

— Иван, ты только здесь не того! Подожди, сейчас вытащим наружу, там хоть весь харч метай на землю...

Кое-как выбравшись из-под тяжелой плотной ткани, страдалец хрипло каркнул пересохшим ртом:

— До ветру мне надо!

— А-а...

Дружно вскинувшиеся красноармейцы тут же попадали обратно по своим местам. И так же дружно начали подкалывать нехотя встающего на ноги товарища, явно собравшегося сопровождать своего отделенного командира.

— Тебе тяжести-то можно поднимать, Онисим?

— Спину не сорвешь?..

— Ты главное того-этого, понежнее там с сержантом...

Вдевая ноги в сапоги, целый рядок которых выстроился при входе в шалаш, боец беззлобно направил всех шутников на деревню к чьей-то бабушке; своего отделенного командира он, впрочем, посылать не стал. Просто довел до его сведения приказ по отряду:

— Распоряжение тащ-ща младшего лейтенанта: вне стоянки ходить двойками, оружие держать наготове.

Выбравшись наружу и найдя собственную обувку, ранбольной тут же уткнулся взглядом в несколько тонких лесин, на которых сушились выстиранные портянки, его форменка с рубахой, и восемь комплектов мужского нательного белья. Еще одно открытие он сделал, поглядев на небо сквозь густые кроны сосняка: солнце на нем определенно шло к полудню, а значит, провалялся он в отключке почти полные сутки...

— Вон туда надо.

— Сам знаю!

Чуть пошатываясь, младший сержант медленно, но верно пробрался по стоянке мимо костра с новым дежурным, обогнул мастерящего что-то вроде больших носилок смирного военнопленного. Затем миновал еще одну привязанную к дереву немчуру, резанувшую его полным ненависти взглядом: еще чуток, и он наконец-то добрался до нужного места — где под бдительной охраной подчиненного самостоятельно сделал все свои дела. На обратном пути недавний предводитель сборного отделения едва не полетел лицом в хвою: вместо того чтобы смотреть под ноги, Каланчов залип на молоденькую командиршу, сидевшую под деревом с закрытыми глазами. Вернее даже не столько на нее, хотя устроилась товарищ младший лейтенант возле радиостанции с наушниками на голове — сколько на большого черного ворона, что важно расхаживал по земле прямо возле её... Тапочек?!? Недоверчиво тряхнув головой и подумав что бредит, раненый красноармеец едва не столкнулся с коварно выросшей на его пути сосной. Повезло, что вышагивающий сбоку боец вовремя придержал, не дав свалиться на колени:

— Шо, плохо?

— Н-нормально... Онисим, а что это за сеанс воспоминаний такой был, когда я очнулся?

— А! Эт тащ младлей приказала. Так-то все из нашей роты, кто тем утром под артналетом погиб, без вести пропавшими числятся: но если найдутся свидетели их смерти, то это же сразу другой коленкор?.. Человек не в плен попал, и не дезертировал — а пал в бою! Семьям придет официальная похоронка, что папка их не трус какой, а погиб смертью храбрых; следом и пенсия от государства, и все прочее что полагается. В общем, дело такое... Нерадостное, но нужное.

На сей раз Каланчов кивать не стал, обошелся согласным хмыканьем.

— И эта... Мы еще вчера на половинках листа все написали, почему не смогли вовремя отойти, как собрались вместе, да как потом до леса шли и вдоль опушки блукали. Похоже, для Особого отдела объясниловки, а, сержант?

— Все может быть. Слушай, Онисим, а долго тащ лейтенант меня штопала?

— Да мы и не видели ничего толком, нас ефрейтор на ручей погнал, стираться. У них тут даже примус есть, представляешь? Когда вернулись, ты уже в шалаше лежал. Потом тащ младлей нас учила растяжки с гранатами делать — полезная штука! Хоть и подловатая: если кто попрётся по нашим следам, я ему не завидую...

Опять придержав отделенного командира, языкастый боец продолжил бурчать в подставленные уши:

— Затем пожрали, часовых выставили — да на боковую. А с утра то же мочало, начинай сначала: сначала занятие по ознакомлению и освоению с фрицевским оружием, потом ефрейтор столько заданий накидал, что едва к твоему пробуждению управились...

Обратно в уютный сумрак временного жилища ранбольному вернуться не получилось: при виде него костровой тут же выразительно махнул рукой, подзывая-показывая на удобное бревнышко, и сунул ему в руку немецкий котелок с порцией одуряюще-вкусного куриного бульона.

— Ты же Онисим, да? Давай, зови остальных.

Вдогонку к порции жижки сержанту выдали пару галет и кружку со сладким чаем: все вопросы тут же отошли на задний план, ибо живот властно требовал своего. Но работа ложкой не помешала увидеть обновки у рассевшихся возле костра бойцов: к примеру у артиллериста, сменившего свою заскорузлую рванину на крепкие штаны от немецкой форменки. Сапоги и китель здорового как конь гитлеровца тоже обрели новых хозяев; да и вообще, окружающие его красноармейцы заметно прибарахлились трофейной амуницией и оружием. На вкусные запахи подтянулись из шалаша и остальные бойцы сводно-сбродного отряда: через несколько минут все они дружно хлюпали горячим варевом и хрустели не успевающими размокать галетами.

— Ух, до чего наваристый супец! Так-то чо не жить, а, братцы?!?

Собратья по оружию согласно заворчали, усердно брякая ложками по стенкам котелков: неугомонный Онисим, первым добравшийся до донышка, выпил остатки, и начал докучать кашевару:

— Петруха, тут что, где-то рядом хутор имеется?

Костровой, бодро нарезающий для будущего ужина какие-то травки и белесые мытые корешки, от удивления едва не выронил штык-нож.

— С чего бы это?

— Да что я, по-твоему, цыплячье мясо у себя в котелке не узнаю?

— Перепелки это... Тащ лейтенант еще утром добыла.

Стрельнув глазами на фигуру ефрейтора Голикова, выслушивающего какое-то распоряжение от вставшей на ноги младшего лейтенанта Морозовой, дежурный разом замолчал. Однако ему это не помогло, ибо заместитель командира подошел сам и распорядился:

— Петро, как вернется Андрей, вместе с ним сводите гитлеровца оправиться, потом накормите, и перед тем как привязать обратно снимите с него нательную рубаху. Ее порезать на полосы шириной шесть-восемь сантиметров, ткань прокипятить с мыльной стружкой и повесить сушиться — пойдет на бинты... Как суп?

— Первый сорт!

— Наливай...

Приняв наполненную "с горочкой" посудину и галеты, младшее начальство с едва слышимым вздохом облегчения осело на свободное бревнышко: позади него со стороны лесного ручья показались такие же замотанные, но определенно довольные красноармейцы Карский и Дашук в компании якута, в руке которого висели тушки двух зайцев. Костровой немедленно двинул на перехват сослуживца, ибо товарищ лейтенант сняла наушники и явно собиралась присоединится к бойцам возле костра — то есть требовалось быстренько выполнить распоряжение Вилена и поскорее вернуться обратно. На тот очень даже вероятный случай, если командир захочет поделиться с бойцами какими-либо новостями большого мира...

— Х-хр-швайне!..

Пока рослого пленника отвязывали и водили в сортир, он вел себя более-менее спокойно: но когда с него потянули рубаху, унтер-офицер расценил это как явную подготовку к скорому расстрелу — а раз так, то почему бы не рискнуть? Отвесив смачного леща расслабившемуся недотепе перед собой и пихнув в грудь здоровяка, контролировавшего его сзади, оберфельдфебель резво кинулся к пистолету-пулемету, который ведьма с фиолетовыми глазами небрежно прислонила к дереву возле стопки патронных ящиков. Вместительный дисковый магазин гарантировал хорошую возможность прихватить с собой на тот свет побольше наглых унтерменшей — а то и вовсе, расстрелять всех в несколько длинных очередей! Рука немца почти дотянулась до оружия, когда его вдруг резко дернуло вперед, и старая сосна очень сильно ударила его в лицо: следом нечто твердое воткнулось в горло, отдавшись внутри головы странным влажным хрустом. Захрипев, Тёпфель отшатнулся, пытаясь сделать вдох — и напоролся спиной на что-то обжигающе-холодное. Последним, что он услышал в своей жизни, был властный голос проклятой ведьмы...

— Отставить.

Поправив свесившийся на глаза непослушный локон, младший лейтенант Морозова окинула взглядом запоздало вскинувших оружие солдат — и перенесла внимание на Тычко и Карского. Первый тихо матерился и пытался вздеть себя на ноги, хлюпая разбитым носом; второй растерянно смотрел на пленного. Вернее, на рукоять штык-ножа, который он и сам не понял как засадил под лопатку резвого фашиста.

— Быстро учишься. Хвалю.

Остальные солдаты тоже не могли оторвать глаз от едва слышно сипящего в агонии немецкого старшины, которому красавица-младлей без видимых усилий вбила кадык в горло. Да и мордой о сосну шкваркнула с такой силой, что с нее осыпалось небольшое облачко отживших свое иголок и прочего древесного мусора.

— Голиков, вчера гефрайтер Биссинг предусмотрительно выкопал подходящую яму...

Услышав короткую фразу на немецком, притворявшийся деталью лесного ландшафта военнопленный тут же подскочил и с осторожной готовностью ухватился за лопату. Ефрейтор, как и все дернувшийся за оружием и разливший на сапоги горячий суп, едва не дымился от злости: со второго раза засунув наградной пистолет обратно в кобуру, он молча ткнул рукой в четверку сидевших у костра бойцов и рявкнул:

— Взяли и утащили!

Постепенно все успокоились: когда вернулась похоронная команда, у отрядного костра уже ничего не напоминало о недавней попытке побега. Умиротворенный второй порцией супа ефрейтор Голиков тихо прихлебывал густой чаек с какими-то лесными травками; младший сержант Каланчов задумчиво разглядывал надписи на вражеском языке, разложив на колене выданный ему десяток бумажных пакетиков с лекарственными порошками. Остальные бойцы армейским политесом не владели, и просто косились на красавицу в офицерской форме — смиренно дожидаясь, пока та снизойдет к терзающему простых солдат тревожному любопытству. Размеренно шмыгал быстро опухшим носом костровой Тычина, готовя новую похлебку для скорой смены часовых...

— Голиков: расчет ПТРС переходит к тебе, вместе с пулеметными расчетами образуя отделение тяжелого вооружения. Младший сержант Каланчов: на время марша до ближайшего партизанского отряда оставшиеся бойцы образуют стрелковое отделение.

Пока осоловевший от сытости раненый комод соображал и переваривал небольшую реорганизацию, второй командир отделения четко и быстро подтвердил:

— Так точно, тащ лейтенант! Разрешите вопрос?

— Да?

— Уже известно, куда будем двигаться?

— Общее направление на ближайшее большое скопление людей для нас любезно определил летнаб Хугин, вот с расстоянием пока неясно... Но вряд ли больше десяти километров.

Сержант Иван Каланчов внезапно почувствовал себя дураком — когда все присутствующие кроме него понятливо закивали, поглядывая на спокойно прогуливающегося возле радиостанции большого ворона.

— Тащ лейтенант, а что там по радио? Может, какие новости есть?

— Есть и новости...

Командир невеликого подразделения РККА вытащила свою фляжку из чехла, сняла с донца повторяющую ее по форме алюминиевую кружку с проволочными ручками, и подставила ее под носик горячего чайника, что предупредительно поднес дежурный по костру. Отставив в сторонку чай с земляничным листом, молодая офицер достала из кармана батончик, как-то по-особенному прищелкнула языком и зашуршала бумажной оберткой.

— Кра-а?

Моментально нарисовавшийся птиц тут же прибежал и заскочил на ее ногу, где начал преданно заглядывать в лиловые глаза хозяйки: его когти невольно примяли ткань и обрисовали некий закрепленный на округлом бедре продолговатый предмет, оченно напоминающий плоские ножны и чуть изогнутую рукоять ножа.

— Жалуются на нас немцы. Говорят, как были варварами и недочеловеками, так и остались... Даже воюем как-то не так, неправильно: Киевский укрепрайон до сих пор стоит и сдавать позиции не собирается. В Прибалтике вермахт вроде бы неплохо продвинулся, но там наши бомбардировщики и флотские им сильно жизнь отравляют. Если что поближе — в Белоруссии РККА после стойкой и упорной обороны успешно отошла на новые, загодя подготовленные позиции в пятидесяти километрах от Минска. Немцы полностью замкнули кольцо вокруг города...

— Кра?

Получив свою долю фруктового батончика, Хугин против ожидания бойцов не улетел с ней на ветку, а спрыгнул с хозяйкиного бедра на землю и начал медленно лакомиться, явно растягивая удовольствие.

— Но опять же, жалуются, что в столице Советской Белоруссии слишком длинные улицы.

На правах старослужащего, уже не раз ходившего с командиром в разведку, красноармеец Дашук полюбопытствовал:

— Как же длинные, тащ лейтенант, когда нормальные?! Я в Минске не раз бывал!

— Но по тебе же там не стреляли из каждого окна и подвала?

— Нет... А-а! Ну да, ха-ха...

Дошло и до остальных бойцов, начавших тихо посмеиваться и фыркать под нос — и разом затихли, когда Морозова продолжила небольшую политинформацию под земляничный чаек.

— В общем, в городе окопалась целая армия, и пока вермахт ее не выкурит, пользы от Минска как от крупного железнодорожного узла — как с козла молока.

— Га-га-га... Пускай немчура в дояры переходит, у нас в Бялоруси таких городов хватает...

На весельчака Онисима тут же зашипели с разных мест вокруг едва тлеющего костра, чтобы уже заткнулся и не перебивал товарища командира.

— Это то, что вещают сами немцы. Мне удалось настроиться на английскую радиостанцию, те передают, что Гитлер изволит гневаться и биться в истерике: во-первых, наша РККА сорвала его планы на уже обещанный всему миру осенний парад вермахта в Москве...

— Да пусть сдохнет, тварь!

На сей раз на говорливого солдата зашипели гораздо громче, и даже попытались ткнуть локтем в бок, но опытный солдат уберег себя от недовольного соседа — невольно придвинувшись к другому, тут же показавшему внушительный пролетарский кулак.

— Во-вторых, у немцев два дня назад разбился самолет, на котором летел начальник службы Абвера адмирал Канарис. Это, товарищи, глава военной разведки всего Третьего рейха. Англичане утверждают, что у Гитлера едва не случился припадок от злости — потому что он хотел этого адмирала подвести под расстрел за недостоверные сведения о военной силе и экономической мощи Советского Союза.

Сделав пару мелких глотков из своей кружки, красивая младший лейтенант Морозова улыбнулась — и нежным голосом пообещала:

— Запомните накрепко, товарищи бойцы: враг будет разбит, и победа будет нашей. А Гитлера... Его мы доведем до самоубийства!

Глава 3

Предрассветная дремота не только самая сладкая и желанная: отдохнувший разум порою выдает столь удивительные картинки и затейливые сюжеты, что сновидение становится интереснее обыденной жизни. Особенно если ты юная медсестра-практикантка, умотанная тяжелой сменой до ломоты в теле, и твоя реальность полна глухих стонов раненых солдат, запахами вездесущей карболки, мужского пота и пропитанных кровью бинтов. Так вот присядешь на стул, чтобы дать роздых усталым ногам и унять дрожь в руках, моргнешь несколько раз, и...