Сидя за столом и помогая Ниро резать 'лук', я недолго смог вытерпеть их переглядывания.
— Да рассказывайте уже! Хватит в гляделки играть.
Они опять переглянулись, и Ниро со вздохом сказал:
— Литуса у амина помнишь?
— Гм, его, пожалуй, забудешь. — Я не говорил парням, как этот литус меня обрабатывал. Сам пока еще не понял, что произошло, и главное, как я из этого дерьма смог выплыть без потерь.
— Это брат капитана.
— Брат, значит... — Ну что ж, это многое объясняло, и его поведение тем вечером, и теперешнее отсутствие. — Как его звали, Дису?
— Да, Дису. Представляешь, каково сейчас капитану? Сколько уж лет прошло, а он до сих пор переживает...
— Я так понял, дело было лет десять назад?
— Да нет, уже тридцать с небольшим где-то. Капитан тогда только Академию закончил, ему двадцать шесть было, поступил младшим пилотом на торговый корабль Дома, а тут такое... Ну, он сорвался, службу бросил, брата спасти пытался. Только Глава Дома ему этот фортель не простил, они с Дису хоть и не с самого низа, но далеки от главной ветви. Фактически, их выкинули из Дома, только без официального отречения. Когда капитан от сарутов вернулся, то устроился на имперский корабль-разведчик. Опасно, конечно, но зато и лычки быстрее получишь. Если выживешь. — Ниро шумно отхлебнул из чашки, и задумчиво уставился куда-то. — А на следующий год, когда Эйлинэ ребенка родила, совсем с катушек слетел, в самое пекло лез, смерть искал. Только не брала она его, зато четыре Солара из рук самого Императора принял.
— Что за солары? Это какие, которые саары?
— Нет, Алис, ты совсем путаешь. Саарэ — это энергетические камни, топливо для космических полётов. А солары — о-очень дорогие камни, потому как сверкают как звёзды. Их в украшениях используются всяких, ну а Солары, это так коротко называют орден Соларовой Звёзды. Награждают очень достойных и очень редко. Часто посмертно.
— А-а. Что там дальше было?
— Дальше-то? А дальше он капитаном самым молодым стал, корабль в пятьдесят лет получил в управление.
— Так ему сколько сейчас? — Что-то я запутался в расчетах.
— Шестьдесят в следующем году будет. Молодой совсем, и уже десять лет как капитан. Некоторые лет в сто только корабль-то получают. Только вот один он всегда. Ну, связи были, не без этого конечно, но чтоб всерьёз что-то, так нет.
Я медленно охреневал. Капитан по моим представлениям тянул максимум лет на двадцать восемь, а ему все шестьдесят, да и продолжительность жизни здесь офигительная. Понятно теперь, почему ему мои оставшиеся десять лет мигом казались...
— Ниро, — Голос Уго был ласков до приторности. — А ты это всё, откуда знаешь?
— Откуда-откуда, служил я с ним ещё на имперском разведчике. Это когда мы с тобой в первый раз разругались до соплей. И ты на "торговце" к Свиярам летал. Ну вот, а я вместе с капитаном потом и на 'Тень Айюмы' перешёл. А знаю потому, что после звонка Рамуса, мы пили вместе. Он с горя, я из солидарности. Рамус, тварь, ведь тогда специально позвонил, первенцем похвастаться.
— Рамус сейчас в фаворе. Он у амина правая рука, как я слышал, и ему многое позволяется. Ведь терпит же Айюма таких уродов! — Уго в досаде бросил нож на стол и налил всем хилпара.
— Ребята, я вам не говорил, ну, в общем... Тут такое дело...
— Ё-моё, Алис, давай уже, хватит мяться!
— В общем, на приеме у амина литус пытался приворожить меня на Рамуса. Кажется. Только не спрашивайте, как я освободиться смог. Сам не понимаю.
— Ты уникум, Алис. Ты это знаешь? Сорваться с крючка литуса... — Ниро тихо присвистнул. — Силен Рамус, если ради его прихоти амин так рисковал своим литусом. Так ему из-за тебя плохо стало?
— Да не знаю я. Только и я потом чуть ласты не склеил...
Мы сидели вокруг стола и хмурились в рюмки с хилпаром. Та еще дрянь. Мне и понюхать хватит, пить даже не обязательно.
— Это что же получается, Рамус столько лет мстит капитану? — Я задумчиво двигал рюмку по столешнице. — Так сильно любил?
— Не знаю, Алис. Если и так, то любовь у Рамуса какая-то на редкость уродливая. Она должна нести радость возлюбленному, а не страдания. Я это так понимаю. — Ниро с затаенной грустью смотрел на Уго, а тот глаз не отрывал от стола.
Вот ведь тоже, страсти бразильские. Голова у меня уже не болела, и я попытался найти мышонка. Тот тихо-мирно сидел под миской, даже носа не высовывал, ржавый ящик все так же валялся рядом. Я мысленно потянулся к мышу, мне хотелось, что б он чуть высунул усы из-под миски. Совсем немножко, повторения того психоза мне совсем не улыбалось, мне лишь важно было понять отношение Уго к Ниро. Мышонок чуть подлез к краю, вот уже видны его любопытные глазки, влажно блестящие в темноте. Еще чуть-чуть. Еще. И тут меня опахнуло теплым ветерком. К нежному запаху корицы примешивались нотки яблочного аромата, чуть-чуть отдавая ванилью. Яблочная шарлотка, прелесть какая. Уго пах восхитительно, но под всем этим великолепием таилась неуверенность и печаль, если не сказать тоска. И тонкие струйки ее тянулись к Ниро. Но не успел я как следует приглядеться, как внезапно громкий писк рации вывел меня из транса.
Я еще успел увидеть, как Ниро выскочил за дверь, когда Уго меня спросил:
— Алис, тебе нравится Ниро?
Уго не смотрел мне в глаза, по-прежнему вертя в руках рюмку с хилпаром.
— В каком смысле? — Сразу не понял я. — Конечно, он замечательный друг и...
— Я имею в виду, как мужчина? — Перебил меня Уго, все также не поднимая глаз.
— Уго... Уго посмотри на меня. — Я не собирался упускать такой удачный момент. — Уго, ты ведь любишь Ниро?
Уго замер, скулы его окрасились румянцем, Ресницы, на миг приподнявшись, вновь скрыли его смятенный взгляд.
— Алис, я...
— Уго, ты же помнишь, кто я? Ты пахнешь любовью, Уго. Любовью к Ниро.
Я ласково сжал в ладони чуть вздрагивающие пальцы друга и сказал:
— Уго, почему ты боишься признать это?
С тоской посмотрев на меня, Уго практически простонал:
— Алис, ты не понимаешь. Ниро... он замечательный, он самый лучший. Мы столько лет дружим, я даже помыслить не могу, что со мной будет, если он уйдет из моей жизни. Да, я люблю его, я не представляю себя без него, но...
Уго замолчал, кусая губы.
— Но?
— Но он не воспринимает меня всерьез. Я не интересен ему с этой стороны. Когда я специально рассказываю ему про своих ухажеров, мнимых или настоящих, он только улыбается и шутит. Когда у него появляется очередной парень, мне хочется кричать от боли. Это безнадежно.
Уго уронил голову на руки, его плечи мелко вздрагивали. Я ласково провел рукой по его волосам, перебирая пряди.
— Уго, ты ошибаешься. Ты очень сильно ошибаешься.
Уго вскинулся, а я, с улыбкой глядя в его удивленные глаза, добавил:
— Поверь мне, у тебя есть все основания для надежды. И даже больше.
Стукнула дверь, и голос Ниро ворвался в камбуз подобно урагану.
— Паразиты, не посмотрят вовремя, а потом меня дёргают.
— Что случилось? — Уго спешно отвернулся к плите, и мне пришлось спасать положение.
— Да ну их. Кретины, одним словом, пушку лазерную у них закоротило, бортовой компьютер чуть не свихнулся. Оказался сбой программы, только меня по экстренной связи зря сдёрнули. Уже все наладилось, делов-то на пять минут. А вы о чём болтаете?
— О том же, о чём и с тобой тогда в грузовом отсеке. О чувствах, что вы оба так старательно скрываете друг от друга. — Раз уж так всё сложилось, побуду феей-крёстной сегодня. Многозначительно глядя в глаза Ниро, наполняющиеся пониманием и сумасшедшей радостью, я с улыбкой пошёл к двери. — Ребята, я вас оставляю, думаю, через пару минут вам тут будет явно не до посторонних.
Закрывая за собой дверь, я видел, как Ниро нежно обнял Уго со спины.
* * *
Я шёл по коридору, и мне хотелось смеяться. Так радостно было сознавать свою причастность к счастью этих двоих. А то, что они будут счастливы, я знал совершенно определённо. И это знание распирало меня, будто гелий — воздушный шарик, казалось, еще немного и я взлечу к потолку, хохоча во всё горло. Тяжелые ботинки отбивали ритм, вторя сердцу, ноги рвались пуститься в пляс и лишь сдержанность, маниакально вбитая тётей Агатой, не давала этого сделать.
Сначала, я не понял, что случилось, и продолжал так же радостно шагать, улыбаясь во все лицо. Затем, остановившись так резко, будто налетев на стенку, я замер, прислушиваясь. Немного прошел назад, снова замер. Да, вот оно. Плач. На грани слышимости, скорее даже не плач, вой, причем полный такого неподдельного горя, что всё во мне перевернулось. Радость испарилась без следа, лопнув мыльным пузырём, а сам я пошел на звук, как по пеленгу. И только уткнувшись носом в дверь, я понял, чья это каюта.
Глава 18. Сапоги.
Я стоял перед закрытой дверью. Глухие звуки, изредка прорывавшиеся сквозь неё, не оставляли сомнений, находящийся там переживал отнюдь не лучшие моменты жизни. Осталось понять, что со всем этим делать мне. Уйти, сделав вид, что не заметил чужой слабости и тем пощадить его гордость или остаться, и попытаться помочь. Хотя далеко не факт, что моя помощь ему предпочтительней. Усевшись на полу в коридоре и привалившись к стене, я затих, вслушиваясь в тишину, которая, впрочем, была недолгой. Вновь стон полный боли коснулся моего слуха. Всё, больше метаться в поисках приемлемого решения я не мог. Пусть он убьёт меня потом, но сейчас я был не в силах уйти.
Устроившись поудобнее, я закрыл глаза, ища мышонка. Он моментально откликнулся, озорно глядя на меня из-под миски своими влажными черными глазками. Мысленно потянувшись к нему, я осторожно почесал его меж ушек, ласково прикасаясь к мягкой шёрстке. Он же доверчиво прижимался к моей ласкающей руке, смешно щекоча её своими усиками. Маленький друг. Грея его в своей ладони, аккуратно прижимая к груди его маленькое хрупкое тельце, я заворожено слушал стук крохотного сердечка. Спокойствие и умиротворённость наполняли меня. Чувствуя совсем близко страдающую, мятущуюся душу, желая облегчить её боль, я тоненькой струйкой направлял в её сторону ручеёк утешения. Делясь своим покоем, я пытался донести простую истину, не раз выручавшую меня. Можешь изменить ситуацию — борись, не можешь — смирись и научись жить дальше, сохраняя свое внутреннее "я". Осознавая этот поток, как частицу себя, как будто это мои руки ласково обнимали плачущего, я кожей ощущал его горе, солёными каплями оно оседало на моих губах. Баюкая его в своих объятьях, я понимал чувства матерей, утешающих свое дитя. А он, пригревшись, тихо плакал, изливая скорбь своего израненного сердца, радуясь чужому теплу.
Так мы и сидели, разделённые дверью, я и капитан.
* * *
Двумя днями ранее.
Планета Сорос. Дворец амина.
— Из-за твоей глупости я лишился литуса! — Голос амина прижимал к земле стоящего на коленях гархара. — Тебе слишком многое было позволено в последнее время. Ты забылся, тварь!
Амин сильным ударом ноги оттолкнул пытавшегося обнять его колени Рамуса. Тот, поднявшись с драгоценного пола, вновь встал на колени, смиренно пережидая бурю. Амин зверствовал уже час, с тех пор, как целители из Храма Айюмы забрали тело литуса. Кровь стекала с виска Рамуса, но он не смел даже шелохнуться, чтобы утереть её.
— Кто? Я спрашиваю тебя, кто это сделал?! Дису был сильнейшим литусом в моей коллекции. Кто из этой команды приложил руку к его гибели? И как он смог?!!
Разбив о спину Рамуса еще одну вазу, амин упал в кресло.
— Ты доставишь всю команду в мою темницу, и мне все равно, как ты это сделаешь. Особенно этого рыжика с косой. Консул сказал, тот весьма перспективен.
— Да, господин. Я сделаю всё, что ты прикажешь, всё, лишь бы вернуть твоё расположение, господин.
Не вставая с колен, Рамус подполз к амину и прижался лицом к его ступням, обутым в лёгкие сандалии. Лихорадочно покрывая их поцелуями, он продолжал бормотать, захлёбываясь отчаянием.
— Всё, что ты захочешь, всё, лишь бы ты простил меня, господин.
Он поднял залитое слезами лицо, губы его подрагивали, руки судорожно сжимали бедра амина. Тот же, прикрыв глаза тяжёлыми веками, пряча ухмылку в уголках губ, запустил руку в волосы гархара. С силой сжав пальцы и запрокинув голову Рамуса, он с бешенством прошипел ему в лицо:
— Ты забыл правильные слова, тварь?
— Прости, прости меня, Хозяин.
— Так-то.
Брезгливо оттолкнув его, амин откинулся на спинку кресла:
— И чего ты ждешь, тварь?
Дрожащие руки Рамуса легли на ремень амина, стараясь расстёгивать аккуратно, чтобы, не дай Айюма, не вызвать нового всплеска ярости. Глаза преданно заглядывали в лицо Хозяина, ловя его равнодушный взгляд, в душе бушевала буря. Имя которой — ненависть.
* * *
Я не знал, сколько просидел у каюты капитана, но видимо немало. Когда он открыл дверь, я еле смог подняться на затёкших ногах.
— Зайди. — Чуть хрипло, но спокойно сказал мне капитан. Вымученная улыбка едва коснулась его губ. И добавил. — Пожалуйста. Диван у меня гораздо удобнее.
Поддержав пошатнувшегося меня, он осторожно помог мне доползти до обещанного дивана. Сев рядом, капитан замер, плечи его поникли.
— Спасибо.
И вновь замолчал. Я так же молча сидел рядом. А что говорить? Здесь не нужны слова. И озвучивать чувства, связавшие нас, тоже нет необходимости. Я ощущал его как старшего брата, которому вовремя успел помочь. И был несказанно рад, что он принял мое утешение. Даже сильные могут иногда быть слабыми и уязвимыми. И им тоже нужна поддержка. Голова моя устало прислонилась к его плечу. Всё хорошо. Теперь можно отдохнуть. Капитан, вздохнув, обнял меня за плечи, уткнувшись подбородком мне в волосы.
— Зови меня Салеб, аинэ.
Я чуть усмехнулся, доверчиво прижимаясь к капитану, нет, Салебу. Аинэ — братик.
— А как будет старший очень уважаемый брат?
— Соро.
Салеб уже улыбался. Я слышал эту улыбку в его голосе, и мне было радостно на душе. Брат. Тихая гавань моего сердца, обретённый дом. Счастье затопило меня с головой, и я чувствовал, что Салеб полностью разделяет это новое знание.
Топот тяжелых ботинок по коридору разорвал уютную тишину в клочья. Дверь распахнулась от удара.
— Капитан! — Взъерошенный блондинистый парень с ссадиной на лице ворвался в каюту, принеся с собой запах гари. В правой руке он судорожно сжимал лазерный пистолет, левый рукав был опален и сочился кровью. — Капитан! Это вторжение! Взломали систему, отключены все средства связи, они уже заняли рубку. Четверо из команды операционистов ранены. Первый пилот Санис убит. Наши окопались на уровне Ич и в техническом отсеке...
Пока он говорил, Салеб, нет, уже капитан, вскочив, торопливо навешивал на себя целый арсенал.
— Стрелять сможешь? — он кинул мне небольшой пистолет.
— Только если ради отвлекающего момента.
— Иногда тоже полезно.
Сердце билось где-то в горле, норовя упасть в пятки и там затаиться. Через полминуты, мы уже тенью скользили вдоль коридора. В смысле они скользили, я при всем старании, топал как бегемот. Впрочем, эти танцы быстро закончились. Откуда-то послышался треск, шум и механический голос спокойно произнес:
