Весна новой эры

— Ну нее только же против 'проклятых комми' Бомбе быть, — как-то грустно усмехнулся Михаил.

— Наверное, — согласилась Танька.

— Знаете, ребята, — вдруг задумчиво произнесла Катька. — А ведь это по-настоящему жутко! Когда вот так, атомной бомбой от того, кого еще недавно считал друзьями и союзниками... Не от того, кого считал врагами... От 'своих'!

— Наверное, — пожала плечами Танька.

— Знаете, — тихо произнесла Катя. — Хотела бы я расслышать все это!

— Я тоже, — поддержала ее Вика. — Но этого, увы, мы не сможем уже никогда...

И лишь пацаны так и протопали всю дорогу в мрачной задумчивости. А дома их ждал ужин из вареной картошки с 'албанкой' и салатик и урожая с огорода... И дожидавшаяся их Квета, которой было интересно, что же такого обсуждали на комсомольском собрании, о чем Михаил с Викой за ужином и рассказали. Получив в ответ небольшую порцию подробностей о том, что происходило в США после 'Катастрофы'. То, что Квета знала как очевидец...

— Знаете, — заметила она. — Я почти до самой весны 67-ого не верила, что США могут рухнуть! Все верила, что это лишь временные трудности... Наивная дура была, да? — усмехнулась она.

— Все мы стремимся верить в лучшее, — неожиданно произнесла Вика. — Иначе как вообще жить?

— Наверное, — согласилась Квета.

'Надежда умирает последней', — вдруг вспомнил известную поговорку Михаил. И оно ведь верно. Ибо пока есть надежда — человек живет. Если же надежды не осталось... Ради чего тогда жить? Потому люди и цепляются даже за самую крошечную надежду. Даже если умом прекрасно понимают ее ничтожность! Но иначе нельзя... Иначе сама жизнь теряет смысл.

— Знаешь, Миш, — когда они уже ложились спать, вдруг произнесла Вика. — А ведь если б не Зима... Как хорошо мы жили бы... Все было бы иначе! Вот нам говорят, что они не виноваты... А я не знаю, как буду смотреть на этих американцев! Это ведь их страна виновата!

— Ну а как ты смотришь на Квету? — приобняв жену, произнес Михаил. — Она ж тебе уже практически лучшей подругой стала...

— Квета — это Квета, — смутилась Вика. — Тут другое... Она не из этих... Она словачка, а не американка. К тому же... Мне ее жалко.

— Жалко? — удивился Михаил.

— Да, — подтвердила жена. — Понимаешь... Она лишилась всего, осталась без родных и близких, без любимого, без всего привычного мира, оказалась в незнакомой чужой стране. Одна-одинешенька! Мне жутко даже представить себя на ее месте... А она вон не унывает...

'Жутко-то, может, и жутко, но ты бы тоже смогла, — неожиданно подумал Михаил. — Только лучше чтобы тебе никогда не довелось это узнать'.

— И чего ты хочешь? — все же поинтересовался Михаил.

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Хочу чтобы ей не было тоскливо и одиноко. Тем более, она хорошая девушка... Замуж бы ей что ли, за хорошего парня...

— А что, есть кто на примете? — удивился Михаил.

— Нету, — пожала плечами Вика. — К тому же, я не стану лезть в чужую жизнь. Просто мысли... Впрочем, что мы все про нее?

— А что? — не понял в первый момент Михаил. Впрочем, даже додумать эту мысль до конца он уже не успел...

А на следующий день они встречали брата Михаила. Николай приезжал с вечерним поездом, к которому пришли Михаил с матерью, Алексей, муж его старшей сестры, и Вика... Поскольку похолодало и шел дождь, то оделись потеплее и стояли под зонтиком. Но вот и объявили поезд, а через несколько минут к платформе подкатил маневровый тепловоз ТГМ-1. Последнее время под пассажирские поезда стали применять практически исключительно тепловозы с гидропередачей — ибо те, что были с электрической, проще объединить в систему многих единиц из двух-трех секций. Впрочем, ТГМки тоже изменились до неузнаваемости — получили 'вагонную' компоновку за счет обшивки фанерой с теплоизоляцией стекловатой, а потому теперь могли ездить лишь одной стороной. В другую ничего не увидишь! К счастью, на большинстве крупных станций еще оставались разворотные круги или треугольники для паровозов, ну а где их не было — построили новые, покидав рельсы со шпалами прямо на землю.

За тепловозом — четыре пассажирских вагона... Такой же 'коротышка' как тот, на котором Михаил в Москву ездил — только этот шел из Алма-Аты, а по дороге на него пересел с 'персидского' поезда и Николай. Который теперь ехал во втором вагоне... Но вот и он вышел — в военной форме, с пистолетом, который выдавали на время отпуска, в кобуре. Первым делом обнялся с матерью, поздоровался за руку с Михаилом и Лехой, а затем обратил внимание на Вику.

— Вот, значит, кого Мишка в жены взял, — улыбнулся Николай. — Помню-помню, видал тебя несколько раз... Ишь какой красивой-то выросла!

В ответ Вика лишь что-то смущенно буркнула — хотя это у нее почему-то было практически автоматической реакцией на то, когда кто-то обращал внимание на ее внешность. Почему-то оно ее всегда сильно смущало, словно какая-то незаслуженная похвала за то, чего она и не делала-то вовсе, но почему-то приписали именно ей.

— А как город-то переменился! — когда они уже ехали домой на пятнадцатом трамвае, заметил Николай. — на юге оно не так заметно...

— Ну так там ни таких снегов не было, ни таких морозов, — заметила мать Михаила.

— Верно, — согласился Николай. — Хотя там своих... прелестей... хватало.

Сначала вагон медленно и уныло полз по пошедшим волнами рельсам улицы Кутякова, мимо трамвайного депо ?1, где на проложенном вдоль забора по улице пути стоял длинный ряд сломанных вагонов. Что-то подобное, помнится, было и в той реальности — только Михаил не мог вспомнить, когда именно. И тогда, вроде, так ставили готовящийся к списанию старый подвижной состав. А потом доехали и до места, где по краю дороги, вместо центра, военные железнодорожники укладывали новые рельсы со шпалами — по железнодорожным нормам, выше уровня земли, с небольшой насыпью из щебенки... Чтобы даже при таянье снегов или в сильные дожди на рельсах не скапливалась вода и не заливало моторы. А потом они выскочили на уже готовый участок пути — и буквально помчались вперед по ровным, новеньким рельсам, где на перекрестках с автомобильными дорогами были уложены настоящие 'переезды'... Правда, на некоторых дорогах висели знаки 'Въезд запрещен' с уточняющей табличкой в виде голубой снежинки на белом прямоугольнике — 'В зимнее время года'. Значит, там под дорогой есть еще не переложенные по новым стандартам коммуникации...

— И не поверишь, что это мой родной город, — с грустной усмешкой взглянув на теплицу на площади Кирова, произнес Николай. — Как же все изменилось...

Впрочем, основные разговоры они отложили до вечера... И пусть батя был на смене на заводе, ему отпуск только через неделю поставили в график, ну да ему потом все успеют рассказать! А пока за ужином Николай принялся рассказывать про свою службу и положение дел в Иране... К их семье, как обычно, присоединилась и Квета, что поначалу несколько удивило Николая. Но тут уж Вика пояснила, что та для них стала фактически уж членом семьи...

— Мы ж там, у границы, еще до договора собрались, — рассказывал Николай. — Что мы вот-вот войдем туда — это уж всем было понятно. Вопрос лишь в одном — миром или с боями? Замполиты тогда собрали нас, прочитали про помощь братскому иранскому народу в строительстве социализма, разруху, что там творится, защиту мирных граждан от религиозных фанатиков и все такое... А потом прямо говорят — Советскому Союзу жрать надо. И нам бы пофиг на этот Иран, вот только сельское хозяйство там примитивное, много оно не даст. А нам надо этак вдвое производство увеличить! Благо, что при похолодании там станет более влажно, многие неиспользуемые земли распахать можно будет. Да и в деревнях если технику с удобрениями привезти да колхозные порядки установить, то продуктивность сильно вырастет.

— Прямо так и сказали? — даже удивился Михаил.

— Ну да. А что стесняться-то? Всем же и так все понятно... Так что, говорят, ждем. Если сейчас подпишут договор — войдем туда более-менее мирно. Ну а потом подъем — и все, говорят! Пора... Ну мы моторы завели — и вперед! Иранскую границу так и проехали — она уже пустой была, никто нас не встречал, но и не мешал проезду...

Ну а дальше уж определяли кого куда — ну а Николай так и остался в своем автобате. Туда везли все то, что требуется для сельского хозяйства и той части промышленности, что требовалось восстановить в ближайшее время. Перегоняли технику... Возили сначала до ближайшей станции, где грузили в вагоны и отправляли дальше. Обратно везли продовольствие и нефтепродукты... И все это — в составе вооруженных конвоев. Ибо нередко бывали и диверсии, и нападения на колонны со стороны нашедших нового врага религиозных фанатиков.

Впрочем, нечто подобное происходило во многих местах... И на юге было в это время ничуть не лучше. Лишь в городах было более-менее спокойно — для городских жителей Советская власть оказалась своего рода защитой от недовольных 'развратом' селян и тех, кто недавно пришел из деревень. Из-за чего случаются и диверсии...

— У нас говорят, что нечто подобное на Западной Украине было, — заметил Николай. — Только там этих гребаных камикадзе не было...

— Камикадзе? — даже удивился Михаил.

— Ну да, кто готов самоубиться только чтобы хоть кого-то при этом убить... Есть там и такие... Больше всего наших именно от таких погибло. Но ничего — задавим и этих уродов. Ну а потом, как железку нашу с их соединили, отправили меня в Курдистан, — сказал Николай.

— Куда? — не сразу понял Михаил.

— Ну к курдам... Там же часть территории к Азербайджанской ССР присоединили, часть выделили в Курдскую АССР в составе Ирана...

— Ну да, слышал, — вспомнил новую карту СССР Михаил.

— Вот к ним-то и нас отправили...

— И что там у курдов? — заинтересовался Михаил.

— Ну у них-то к нам хорошо относятся, — усмехнулся Николай. — Нам же пофиг, во что они там верят... Как нам замполит говорил, хоть религия и опиум для народа, но не запрещена ведь... Так что 'пусть верят хоть в черта лысого, хоть в Кощея Бессмертного, самое главное — что они с нами'. Оружие, правда, у нас просят, чтобы от фанатиков защищаться было чем. Но у нас-то в командовании тоже кто-то из курдов есть, кто уже давно в Советском Союзе живут. Ну вот и предложили у них тоже, как у нас с переселенцами, 'мосинки' выдавать и отряды самообороны готовить. Споров много было, конечно, но согласились в итоге. Но сразу предупредили, что если кто поднимет оружие против наших — раздавим!

— Ну это понятно... — согласился Михаил.

А вот что есть и еще одно место, где тоже наши стоят, Николай говорить не стал. Все же оно считалось секретной информацией — хотя, наверняка, уже постепенно расползается по стране. Что за новость? Ну так про то, что и в Ираке есть свой Курдистан, где давненько уж у курдов фактически своя власть, ими там товарищ Барзани руководит. После краха центрального иракского правительства-то там теперь никто курдам не мешает свое государство заиметь... Другое дело — что без поставок тех же оружия и боеприпасов, как и много чего еще необходимого для жизни, плохо им будет. Уж больно у них 'большая любовь' с соседями... А потому без помощи со стороны СССР хреново будет. Но пока о том было велено не говорить...

Впрочем, еще о некоторых вещах Николай не стал говорить уже по другим причинам — чтобы родители и родные не волновались... Пусть думают, что он занимается этакой спокойной и достаточно безопасной работой. Ну а что ему уж и самому в одном бою поучаствовать довелось лично, а несколько раз их колонну не разгромили лишь благодаря конвою с тяжелой техникой и работе разведки — ну зачем же про это рассказывать? Увы, не так-то он прост и дружелюбен был, этот Иран... Не просто так советское руководство и так вот сравнительно быстро с курдами сговорилось — ведь без местного союзника было бы все еще труднее.

Вот только правильно им замполит тогда сказал... 'Советскому Союзу надо жрать'. Именно так вот, дословно... А, значит, все это было нужно. А еще что было интересно — как быстро замполитов накрутили на новую политику партии и правительства! Хотя, конечно, они обычно и старались облечь все в максимально идеологически верные фразы и выражения... Советское руководство в очередной раз показало свою способность быстро сориентироваться в обстановке и перестроиться на новый лад — так что выражение еще 30-х про 'колеблющихся вместе с линией партии' оказалось как нельзя более актуально и в нынешнее время. В отличие от параллельной реальности, про существование которой Николай не имел ни малейшего понятия, в этом мире коммунистическая идеология не успела скатиться в тупой догматизм и бессмысленные логики — ведь у власти до сих пор стояли идейные наследники товарища Сталина.

Еще немного поговорив о происходящем в стране и мире, поделившись новостями, они стали собираться спать. Даже практически весь вечер промолчавшая, она-то задала буквально пару вопросов, Квета. В конце концов, уже поздно... А завтра с утра кому-то на работу, кому-то просто домашних дел еще хватает. Как-никак завтра пятый день шестидневки... Выходные-то у них так до сих пор и оставались 'плавающими', у каждого свой — ну, точнее, свой для каждой семьи, а семей тут собралось аж четыре! Правда, Квета еще была в отпуске по уходу за ребенком и, считаясь еще студенткой, была освобождена от работой — тем более, что в августе ей еще экзамены по русскому и истории сдавать, чтобы продолжить учебу. Ну а Михаилу с Викой еще оставалось три дня от их отпуска...

Интерлюдия. 'Право на жизнь'...

— На войну уходишь? — глядя на Василия, тихо произнесла Мелисса.

— Ну что ты? — попытался успокоить девушку Василий. — Какая ж война? Так, небольшая стычка... И я в тылу буду, в безопасности. Мне ничего не грозит!

— Вась, ты меня за дуру считаешь? — внезапно обиделась девушка. — Зачем ты мне врешь-то? Думаешь, я ничего не знаю? Ничего не понимаю?

— Но...

— У меня же тоже есть уши, — тихо произнесла Мелисса. — А та же Антонина Федоровна только о том и твердит последние пару дней! Банда, говорит, идет громадная идет, тысячи две бандитов!

— Две тысячи? — даже удивился склонности людей к преувеличениям парень. — Да какие там две тысячи! Сотен пять, и то половина — сброд...

— Но даже это немало... И все равно ты мне врал!

— Я не хотел, чтобы ты волновалась, — смутился Василий.

— А сделал еще хуже, — тихо произнесла Мелисса. — Уж лучше знать чего бояться, чем бояться непонятно чего...

— Ну прости меня, дурака, — вновь смутился парень.

— Да уже простила, — также тихо ответила девушка. — Только скажи честно... Мы победим?

— Победим, конечно, — уже достаточно уверенно ответил Василий. — Хотя будет трудно...

— Спасибо за честность...

Времени у них оставалось все меньше и меньше, и они сели поесть — и обоих так и крутилось в голове одно опасение. Что этот завтрак может оказаться для них последним. Но, как ни странно, сама Мелисса смерти не боялась... Она боялась за Василия. Боялась снова попасть в плен, к кому бы то не было. Но страх смерти... То, что ей уже довелось пережить, словно раздавило, уничтожило его. И если завтра придется умереть — она встретит смерть с поднятой головой... И пусть дальше уж будет что будет! Как католичка она должна была бы бояться адских мук после смерти, но бояться как-то не получалось. Да и сама ее вера... Да, она не была особо-то набожной, практически не бывала в той же церкви, за что неоднократно получала упреки от родителей и осуждение со стороны старшего поколения... Но сейчас у нее не осталось и той крохи веры, что была в прошлом. Все словно выгорело, испарилось, развеялось прахом... И она уже разучилась бояться каких-то там посмертных кар — тем более, что люди на Земле, как она уже знала, порой могут быть не лучше тех чертей. Но вот плен... Нет, такого ужаса она точно больше не хотела!