Карми. Часть 1

Но сейчас ни Маву, ни Стенхе не сопровождали Саву, и оттого-то ей казался весь мир сегодня совсем иного цвета. По иному светило солнце на ярком безоблачном небе, по иному сияла серебристыми блестками река, по-иному — ярче и праздничнее — выглядела зелень садов Савитри и кедрового леса на той стороне реки.

На песчаном берегу у излучины разбрелось стадо. Часть коров зашла в воду, другие щипали траву, растущую скудными кустиками. Мальчишки-пастухи купались в реке и закричали, увидев появившуюся девчонку: "Уходи, уходи!"

Очень ей нужно было здесь оставаться!.. Сава пошла по берегу в сторону моря.

Усадьба Савитри стояла над Меньшой Ландрой, одним из рукавов Ландры, которую здесь, в низовьях, называли Вэнгэ. Стенхе говорил, что название это произошло от старинного слова "уангиа" — "река", и Сава ему верила, тем более что языческого бога воды в этих местах именовали Хоуанга, и обитал он где-то неподалеку, не то в Вэнгэ, не то в Меньшой Ландре, которая когда-то и была главным руслом реки.

До моря было совсем недалеко — шум водопада был уже отчетливо слышен. Маву, правда, презрительно говорил, что это никакой не водопад, так, порог просто, но здесь, в приморской равнине, где и холмов-то больших не было, только курганы, это считалось именно водопадом.

Тут тропинка раздваивалась. Главная, более проторенная тропа уходила вправо, а потом спускалась к морю; другая, почти заросшая травой, вела к водопаду. Эту тропку пробили мальчишки, бегавшие посмотреть, как река впадает в море. У развилки испокон веков стоял столб, трухлявый и уже полурассыпавшийся; Стенхе говорил, что когда-то давно на столбе этом было вырезано какое-то местное божество, но когда пришла новая вера, о старых богах забыли.

У этого-то столба Сава и встретила бродягу.

Человек сидел, прислонившись к столбу, отдыхал в тени густого, низкорослого куста шиповника; потрепанную шляпу он снял, бросил наземь рядом с грязным узелком.

Увидев его, Сава замедлила шаг, по деревенской привычке поздоровалась и тут же забыла о нем, едва миновав. Но бродяга окликнул Саву и, видимо приняв за деревенскую, принялся расспрашивать, разглядывая: далеко ли деревня, продадут ли ему там хлеба и не нужен ли кому работник...

Сава вежливо отвечала, что до деревни без малого поллиги, что хлеб там никто не продаст — обычая такого нету, но накормить накормят, а насчет работников она точно не знает: староста говорил третьего дня, что нужен батрак взамен заболевшего, но нашел ли кого или нет, она не знает.

Ответив так, она свернула к водопаду и по торчащим из воды камням добралась до скалы, которую в деревне называли Драконьим зубом. Летом река мелела заметно, обнажалось много камней на гребне обрыва, с которого скатывалась вниз вода; иные смельчаки, прыгая с камня на камень, перебегали через реку, но Сава дальше Драконьего зуба идти по склизким камням боялась, остановилась на краю скалы и долго смотрела, как падает в Торкское море с высоты пятнадцати саженей Меньшая Ландра.

В падении воды есть что-то завораживающее; так же, как на пламя, на это можно смотреть часами. Но, наконец, Сава почувствовала, что ногам от влажного камня холодно, а голову и плечи напекло солнце. Тогда ей вздумалось спуститься с Драконьего зуба вниз, туда, где струи водопада образуют своеобразную беседку; спуск туда был совсем легким, но там должно было быть прохладней.

О бродяге она уже и думать забыла и знать не знала, что он следит за ней жадным взглядом. Когда она скрылась у основания Драконьего зуба, бродяга поднялся на ноги, осмотрелся. Ничто не вызвало его подозрений, и он, перепрыгивая с камня на камень, быстро добрался до скалы и над тропинкой огляделся еще раз.

Место было пустынным. Девчонка — соблазнительно-беспечной.

И он скользнул вниз...

Сава оглянулась, когда струйка камешков задела ее ногу; она подняла голову, но еще не испугалась.

— Ты зачем сюда пришел? — закричала она на бродягу.

Тот спрыгнул на плоский валун и остановился, загораживая тропу. Сава поняла, что обойти его не удастся. Она бросила быстрый взгляд по сторонам, как будто забыла, что деваться на этом пятачке некуда. Разве что вниз... Но об этом и подумать было страшно.

— Куда, куда ты, милая, — проговорил мужчина; слова его не были слышны за шумом воды, но Сава увидела его гадкую улыбку. — Разобьешься...

Десять саженей до кипящей внизу воды; многопудовые струи, которые будут бить по телу, взбулгаченные клубы воды, песка и камней... И все же Сава предпочла бы броситься вниз, только бы не оставаться одной рядом со страшным отвратительным человеком. И бросилась бы.

Но он поймал ее, притянул к себе, заламывая руки и опрокидывая на камень. Сава попыталась отбиваться ногами, но он навалился на нее всем телом. Задыхаясь в густом запахе застоявшегося пота и гнилого лука, Сава попробовала укусить его, но он двинул ее локтем так, что ее затылок больно ударился о камень. Она попробовала закричать, но грязная ладонь сдавила ее губы. А пальцы второй жадно шарили по ее телу...

И в этот момент все окончилось. Сильные руки отодрали насильника от Савы и несколькими четкими ударами заставили его корчиться рядом с ней.

— Маву, — задыхаясь облегченно проговорила Сава. — Маву...

Хокарэм рывком поднял ее на ноги и мотнул головой вверх. Сава поняла и быстро вскарабкалась обратно на вершину скалы, хотя у нее все еще дрожали ноги и руки после перенесенного ужаса.

Она села и тупо смотрела на бегущего по берегу Стенхе, на Стенхе прыгающего по камням, на присаживающегося рядом с ней Стенхе, к которому так хорошо и надежно было прижаться...

Подталкивая ошарашенного бродягу, вышел на Драконий зуб Маву.

— Куда его? — спросил он.

Стенхе задумался лишь на мгновение.

— В старый лодочный сарай, — приказал он.

Маву кивнул.

Стенхе сделал неуловимое движение рукой.

Маву кивнул еще раз и повел бродягу прочь.

И только тогда Сава заплакала. Она ревела, уткнувшись в куртку Стенхе; хокарэм сидел неподвижно, время от времени поглаживая девочку по спине.

— Госпожа моя, — сказал он наконец мягко. — Пойдем. Нам не следует здесь сидеть.

Сава послушно встала, подстраховываемая Стенхе перебралась на берег и повернула было к деревне, но хокарэм, покачав головой, повел ее вниз, на берег моря.

Туда где стоял старый лодочный сарай, наполовину сгоревший и потому заброшенный.

— Нет, — остановилась Сава, с испугом глядя на Стенхе.

— Да, — твердо сказал хокарем и повел упирающуюся девочку, к сараю.

Навстречу им бежал, переходя от одышки на шаг, старый рыбак; он чинил сеть на берегу, когда мимо него прошел Маву со своим пленником и велел старику убираться. Рыбак старательно поклонился Саве и Стенхе и побежал-поковылял дальше, в деревню.

Стенхе затащил Саву в сарай; Сава кричала:

— Отпусти меня, Стенхе! Я не хочу! Прошу тебя!.. Маву!..

Но Маву не ответил. Он даже не посмотрел на нее.

Стенхе кивком указал на Саву, и младший хокарэм встал рядом, силком усадил Саву на земляной пол, сел сам, подавляя все ее попытки вскочить и убежать.

— Смотри, — жестко сказал он.

— Маву, — взмолилась Сава, — Маву, миленький, позволь мне уйти, Маву!

Стенхе неизвестно откуда извлек нож и подошел к привязанному к столбу человеку.

— Смотри, — повторил Маву. — Сейчас ты увидишь, как можно долго и медленно убивать человека... Видишь?.. Вот этот укол лишает человека голоса... Мычать, стонать он будет, кричать или говорить уже нет...

Сава сделала попытку отвернуться, но Маву развернул ее за плечи, ладонью приподнял ее подбородок и несильно ударил кончиками пальцев в трех точках; Сава почувствовала, что лицо ее онемело, что она не может пошевелиться, закрыть глаза...

— Смотри, — сказал Маву. — Это из-за тебя умрет этот ублюдок. Умрет страшно и мучительно. Умрет потому, что ты вела себя неправильно... Смотри!

...Руттул приехал в Савитри незадолго до ужина; его вышла встретить одна Хаби.

— А где Сава? — спросил Руттул. — Почему не встречает? Опять собак гоняет?

— Господин мой, — сказала Хаби встревожено. — Происходит что-то страшное. Госпожа сейчас в старом сарае у моря; там с ней Стенхе и Маву. Старый Эрнве видел, как они завели туда какого-то человека...

Руттул, который собирался было сойти с коня, сразу же передумал. Он так и застыл в седле, выслушивая рассказ Хаби.

...Узнав о происходящем, Хаби поехала туда, хотела забрать княгинюшку. Маву преградил ей путь и не позволил войти... А из сарая были слышны мучительные стоны... Кого там пытают?.. За что?.. Почему хокарэмы заставляют Савири смотреть на это?..

Руттул отпустил руку Хаби, махнул свите и помчался к морскому берегу.

Над обрывом Руттул спешился. Двое солдат, опережая его, почти катясь на лавинах осыпающегося песка, достигли сарая первыми. На шум из двери выскочил Маву, собираясь ударить ближайшего из воинов, но увидев Руттула, остановился и, легко поклонившись, освободил проход в развалюху.

Руттул вошел. Крыша сарая вся сгорела, но солнце стояло уже низко, и в сгущающейся тени принц увидел Стенхе, забрызганного кровью, какое-то скулящее существо, ничуть не напоминающее человека, привязанное к столбу, и неподвижно сидящую на полу Саву; она никак не отреагировала на появление Руттула. Принц подошел к ней, присел на корточки и взял за подбородок. Глаза девочки были живые, но она не видела Руттула.

Руттул оглянулся. В ответ на его движение неслышной тенью объявился около него Маву.

— Что с ней? — спросил Руттул ровно.

Маву наклонился над девочкой:

— Встань.

Она поднялась с пола. Маву вывел ее из сарая, обратил лицом к морю и тихо сказал что-то; Сава покачнулась, Маву бережно поддержал ее.

Руттул вышел следом.

— Эртл! — позвал Руттул. — Проводи госпожу до дома.

Один из его подчиненных отстранил Маву, обнял девочку за плечи и повел наверх, к лошадям.

Стенхе вышел из сарая и встал рядом с Маву.

— Я бы хотел знать, что произошло, — сказал Руттул.

Стенхе коротко объяснил.

— Этот человек успел что-нибудь сделать?

— Он успел только испугать госпожу, — доложил Маву.

Руттул шагнул назад, окинул взглядом потерявшего человеческий облик бродягу и подозвал сотника:

— Это, — он указал на тело, — добить и закопать. Маву завтра на рассвете повесить.

После этого, ничуть не думая о том, как его люди будут брать под стражу хокарэма, повернулся и пошел наверх.

Один из солдат вошел в сарай, на ходу обнажая меч. Сотник приблизился к Маву; нельзя сказать, что старый сургарский вояка трусил, но держался он все же с опаской. Маву однако повел себя совсем не так, как можно было бы ожидать: он нагнулся, вытряхнул из-за голенищ своих щегольских сапожек три ножа — два легких, метательных, и один боевой, старинной гортуской стали.

Стенхе предостерегающе кашлянул.

Маву распрямился, ожег сотника взглядом, словно говоря: "Сбегу я, что ли?", и зашагал к Савитри, спотыкаясь и бормоча что-то о бабских юбках, о хокарэмах и о высокопоставленных сопляках. Пару раз он провозгласил во весь голос: "Ну виноват, что я, отрицаю? Так не драться же из-за этого!" — и опять что-то о хокарэмах.

Все двинулись следом; только двое солдат остались выполнять первую часть Руттулова приказа.

— Набрался он, что ли? — ошалело спросил сотник у шедшего рядом Стенхе. Никогда прежде ему даже слышать не приходилось о хокарэмах пьяных, тем более, о хокарэмах спятивших.

Стенхе промолчал.

Маву дошел до Савитри, сопровождаемый взглядами, забрался в покой, где жили хокарэмы, и завалился на постель как был — в крови и песке, вспомнив только про сапоги, которые он, сняв, с силой запулил в дверь.

Стенхе сапоги поднял и поставил в порядке у двери, взял смену одежды вымылся на заднем дворе, распугав всех своим видом. Ужинать он пошел в людскую, а не в господскую трапезную, как обычно, причем сделал это, когда все уже поели и разошлись, кто спать, кто в сад языки почесать. Повариха, неразговорчивая нынче, с трепетом подала ему еду. Он съел, поблагодарил и ушел под двери Савиной спальни.

Руттул тоже не потерял аппетита. В полном молчании он сидел за обеденным столом в компании двух офицеров его свиты, с Савиными немногочисленными придворными и Хаби; Сава к ужину не вышла, и он велел подать ей в ее покои. После ужина он прошел в свой кабинет, постоял в задумчивости у окна, глядя в вечернюю темень, потом принял какое-то решение и направился в покои принцессы.

— Заперто, — предупредил невидимый Стенхе из темного угла.

Руттул стукнул в дверь и сказал, повысив голос:

— Сава, открой, или я прикажу выломать дверь.

После нескольких секунд ожидания, он услышал, как Сава отодвигает дверной засов; тогда он казал негромко:

— Пошел вон.

Стенхе торопливо поклонился и скользнул мимо Руттула по коридору.

Сава отворила тяжелую дверь. В комнате было темно.

— Зажги свет, — приказал принц, нашаривая кресло и садясь.

Сава вышла и вскоре вернулась с канделябром, в котором горели две свечи. Она посмотрела на Руттула — достаточно ли этого?

— Садись, — приказал принц.

Сава поставила канделябр на стол и села на табурет.

— Я хотел бы знать, — сказал Руттул, — как ты оцениваешь свое сегодняшнее поведение.

— Я не думала, что так получится, — проговорила Сава после недолгого молчания.

— Я тоже так полагаю, — сухо ответил Руттул. — Если бы я думал иначе, я приказал бы тебя как следует высечь. И не розгами, а плетьми.

Руттул подождал, скажет ли что Сава, но она молчала.

— Итак, — продолжал Руттул, — могу ли я надеяться, что впредь твои поступки будут более обдуманны?

— Мой поступок был обдуман, — возразила Сава. — Я тщательно обдумала, как мне избежать опеки Маву.

— А подумать, чем это может закончиться, тебе в голову не пришло? — спросил Руттул.

— Откуда я могла знать, что это будет так страшно?

— Что именно? Нападение этого негодяя?

— Это было отвратительно и противно, — сказала Сава. — Страшно было потом.

— И какие выводы ты из этого сделала?

— Я не сделала никаких выводов, — ответила Сава напряженным голосом. — Ты сам утверждал, что нельзя никогда говорить необдуманные слова, а я не готова разговаривать с тобой. Мне трудно говорить с тобой! Ты пришел попенять мне, укорять плохим поведением? Сделай милость, говори, только не требуй, чтобы я отвечала. Я не могу говорить с тобой! Я как будто на десять лет постарела! У меня в голове все гудит! Я уже плакала, а сейчас расплачусь вновь. А ты говорил, что в таком состоянии на людях показываться нельзя! Я уже кувшин разбила и таз тоже, и все равно мне хочется кого-то ударить! Даже тебя!

Руттул с холодным спокойствием выслушал сбивчивые выкрики Савы и, дождавшись когда она замолчала, сказал:

— Хорошо. Поговорил потом. А сейчас ложись спать. За час до рассвета тебя разбудят.

Сава подняла на него глаза:

— Мы уезжаем?

— Нет, — ответил Руттул. — Это просто еще одна воспитательная мера. Я хочу, чтобы ты присутствовала при казни.