В лабиринтах темного мира. Книга 1

Я начал играть на диковинном инструменте и напевать то, что когда-то слышал в детстве, переведя это на латинский язык:

Хоть далека земля твоя,

И языка не знаю я,

Но ты гостил в моей стране

И эту песнь оставил мне.

Я слышу:

Эй мамбо, мамбо Италиано!

Эй мамбо, мамбо Италиано...

Я что-то еще пел о Риме, о его красавицах, сенаторах, гладиаторах и центурионах с красным оперением, ведущих в бой своих легионеров и вся толпа хором подпевала мне:

Эй мамбо, мамбо Италиано!

Эй мамбо, мамбо Италиано...

Юркий Толик ходил в толпе и собирал пожертвования певцу. У него был как бы маленький колпак, но в этот колпак входило полмешка просо. За ним по пятам следовал Петроний. Это тот, с кем я дрался колизейской ночлежке. Он прибился к нам и оказался хорошим и верным товарищем, находясь постоянно невдалеке и приходя на помощь в трудные минуты. Его не нужно было звать, он сам видел тот момент, когда должен вступать в дело. И Толик относился к Петронию как к брату, считая меня начальником, которого скоро изберут в римский сенат, и я буду ходить в белой тоге с красной полосой по правой полуокружности.

После сорванного шквала аплодисментов я запел несколько переделанную революционную песню, которую пели во всех военно-художественных фильмах времен СССР:

Смело, товарищи, в ногу!

Духом окрепнув в борьбе,

В царство свободы дорогу

Грудью проложим себе.

Вышли мы все из народа,

Дети семьи трудовой.

"Братский союз и свобода" —

Вот наш девиз боевой!

Половину песни я убрал и вообще сократил ее в два раза. Она длинная, если кто знает все ее слова. Спросите у ваших бабушек и дедушек, они еще в школах распевали эти песни.

Концерт прошел на "ура". Но что такое любовь толпы? Это жаворонок, который попел у одного цветка и полетел к другому цветку возносить ему хвалу.

Я сошел с возвышения и пошел готовиться к схватке, как внезапно дорогу мне преградил молодой центурион.

— Я по поручению легата Антония, — сообщил он мне как своему подчиненному. — Мы покупаем эту песню в качестве гимна девятого легиона, и не вздумай петь эту песню снова, голову оторвем, — пригрозил он мне и сунул в руку что-то тяжеленькое.

Это был золотой ауреус с изображением императора Нерона и его матери Агриппины.

Так уж получилось, что с ауресусом в руке я должен сказать пару слов о денежной системе в Риме.

Самые первые деньги были медные и самая большая монета асс. Подразумевалось, что асс весит один фунт меди или двенадцать унций. Но носить полкилограмма меди в кармане или в мешочке было накладно. После всех манипуляций асс стал весить триста двадцать семь с половиной грамм. И унция стала весить двадцать семь грамм. Мне приходилось драться с людьми, которые держали в кулаке монеты в пять-шесть унций для усиления удара.

Для измерения массы асса придумали единицу либр, обозначаемый буквой L. Этой же буквой обозначается и английский фунт стерлингов, идущий от либра.

Потом асс обесценился настолько, что о малоценной вещи стали говорить, что цена ей один асс.

Кроме асса были монеты семис весом шесть унций с изображением Юпитера, триенс весом четыре унции с изображением Минервы, квадранс весом три унции с изображением Геркулеса, секстанс весом две унции с изображением Меркурия и унция с изображением Ромула — основателя Рима.

Потом началась эра золотых и серебряных монет. Серебряный денарий был равен четырем скурпулам (скурпула 4,5 грамма) с изображением Ромула, викториат равный трем скурпулам, квинарий равный двум скурпулам и сестерций, равный одной скурпуле.

И, наконец, золотой ауреус, равный двадцати пяти денариям или ста сестерциям.

В Риме стали создаваться аргенты — прообразы наших банков, которые занимались обменом иностранных денег и выдачей кредитов под залог имущества.

Глава 23

Схватка предстояла тяжелая. Галл был примерно моего роста, то есть выше всех римлян и довольно мускулистый. Причем мускулы его качались не на спортивных снарядах, а в тяжелом труде. Это железные мускулы, может, не такие упругие, но они не выпустят мотыгу или топор в течение целого дня, а спортсмен готовит свои мышцы для кратковременного действия, типа бросить копье или диск, или врезать кому-то по челюсти в кулачном поединке.

Я присмотрелся к противнику. Если попасть ему в руки, то можно считать, что моя песенка спета — удушит как куренка. Но я же не маршал советской победы, который бросал в бой на пулеметы десятки и сотни тысяч солдат, заявляя, что русские бабы еще нарожают. Я — один, как страна наша, и помощи мне ждать неоткуда. Те, кто называют себя моими друзьями, могут и ножку подставить, если им хорошо проплатят, чтобы уронить меня на землю перед сильным противником.

Мне нужно маневрировать. Надо мною нет генсеков, которые требуют одержать победу в честь годовщины Октября. Я сражаюсь за свою жизнь и поэтому я должен объективно оценить свои возможности и силы и рационально использовать их для достижения победы.

Я заметил неповоротливость противника и замедленную реакцию как следствие врожденной тугоумости. Этот не будет думать над гуманистическими принципами, шлеп по стене и нет мухи. Поэтому, будем держать его на расстоянии и использовать его природную силу.

Я уворачивался от мощных ударов и рассматривал противника, выискивая уязвимые места. Это закон боя и любого поединка. В наступлении нужно найти самое уязвимое место и прорвать его, обеспечив себе победу. В обороне нужно найти уязвимое место наступающего противника и нанести ему такой урон, чтобы он не был способен к дальнейшему наступлению. И оборона всегда является подготовкой к наступлению.

Наш поединок нельзя назвать боксерским или борцовским. Кто-то придумал ему название "панкратион". Я как слышу это название, так у меня в памяти возникает дядька Панкрат, который жил в одной деревне с моим дедом. Здоровенный мужик был. Всегда ходил разнимать драки на престольные праздники. Драчуны как услышат, что дядька Панкрат идет, так сами разбегались, чтобы не получить по шее здоровенным кулаком.

У нас был не "панкратион", а обыкновенная драка на вырубание противника и укладка его на землю. В пресс можно и не бить, там мышцы как лемех от плуга. Грудь как в доспехах из бугров мышц. Голова как пенек на пригорке. Голова и шея — одно целое. Квадратными челюстями он перемалывает кости, а лбом сбивает с ног быка. Но ведь даже у Ахиллеса было уязвимое место на пятке, за которую его держали, когда купали в волшебном источнике и у Зигфрида был листочек осины, прилипший к лопатке во время купания в крови поверженного дракона. А у моего противника, похоже, таких уязвимых мест нет.

Я уже трижды бил его в челюсть, получил два мощных удара в грудь и скользящий удар по уху, от чего оно у меня горело как фонарь на столбе темной ночью.

Ни одного приема самбо я не мог применить, чтобы не попасть в его клещевой захват, но я заметил, что его гениталии подвязаны и не болтаются как у всех жителей Рима, поддерживаемые только набедренной повязкой. А перевязывают и подтягивают только уязвимые места. Возможно, что они у него такого размера, что он не может научиться хорошо танцевать.

Наша схватка длилась уже минут двадцать, но ни я, ни он не могли нанести сколько-нибудь серьезное поражение друг другу. И я пошел на крайность. Перехватил его руку и начал проводить бросок через бедро, одновременно ухватив веревочку подвязки. Бросок у меня не получился, но я порвал завязку, освободив то, от чего охнули даже почтенные матроны, наблюдавшие за схваткой издалека.

Былая уверенность противника была поколеблена. После моего удачного удара в промежность он встал на колени, а затем упал на землю, подтянув под себя ноги.

Оказалось, что на меня сделали ставки только Толик и Петроний. Мы заработали кучу денег, а у меня пропало желание драться. Не люблю я это дело и дрался только ради хлеба насущного.

Когда мы возвращались в инсулу, ко мне подошел один человек, который был доверенным лицом владельца гладиаторской школы и передал мне предложение стать свободным гладиатором в его школе, так как у меня не было отличительных знаков раба.

— Спасибо, — сказал я посланцу, — но мне больше нравится петь песни, чем махать мечом на потеху публике.

В инсуле мы устроили небольшой пир, купив кусок жареного мяса, кувшин вина, фиников и булку хлеба.

Надо сказать, что жители Рима питались достаточно скромно. Ели кашу, хлеб, фрукты, пили воду, которую покупали у водоносов, потому что вода из водопроводов была не так чиста, чтобы ее пить без термической обработки, но все равно эта вода была намного чище, чем в наших водоемах.

Кстати, если из инсулы на улицу начинает бежать вода, то это осуществляется смыв содержимого туалета первого этажа, и нужно подальше обходить эти "водоисточники". Особенно людям приезжим и незнакомым с городской жизнью.

Толстых людей в Риме было немного. Если толстый, то олигарх, сенатор, или патриций. Практически все патриции были скотоводами и скот, коровы, овцы и лошади были источниками их богатства. Земледелием занимались низшие слои.

Мне нужно было постоянно находиться в районе того места, где я появился в Риме. Поэтому я сделал друзьям следующее предложение:

— Я намерен стать патрицием и вас сделать почетными гражданами Рима. Сначала мы купим с вами атриум, где будем жить отдельно от всех, а потом мы построим или купим загородную виллу у городской черты, которая будет основным источником нашего дохода. Мы организуем сеть быстрого питания, будем точить ножи и мечи в Риме, а также организуем сеть бытовых услуг, которая нас озолотит.

Мои друзья сидели и не понимали, что же я хочу.

— Давайте сначала купим атриум, а потом вы поймете мои мысли, — сказал я.

Возможно, что и мои читатели не совсем ясно представляют, какой атриум хочу купить я. Перевожу это на русский язык.

Атриум — это римский отдельный дом. Фасадная часть дома глухая, в ней есть только входная дверь. Название происходит от названия крыши — атриума. Это общая крыша с квадратным проемом, комплювием, в средине. Скат крыши в сторону проема, чтобы туда стекала дождевая вода. Прямо под проемом, комплювием, всегда устраивается бассейн для сбора воды. Бассейн называется имплювий.

Таким образом, жилые и хозяйственные помещения располагаются по периметру дома, а в центре небольшой дворик с бассейном.

Получается замкнутый жизненно-хозяйственный комплекс, в котором жили и живут поколения людей, сменяя друг друга.

Собственно говоря, и у нас тоже многие граждане желали бы жить в таком же атриуме, быть на земле и спрятанными от глаз любопытных людей.

Глава 24

Так вот, я сказал своим друзьям, что намерен стать патрицием, а их сделать почетными гражданами Рима. И сначала мы должны купить атриум, а потом построим или купим загородную виллу у городской черты, которая будет основным источником нашего дохода. Мы организуем сеть быстрого питания, будем точить ножи и мечи в Риме, а также организуем сеть бытовых услуг, которая нас озолотит.

Мои друзья сидели и не понимали, чего же я хочу. Рассказывать что-то конкретное в инсуле, это все равно, что выйти на площадь и всенародно объявить, что вы задумали переспать с дочерью разносчика воды в вашем квартале.

— Сначала мы покупаем атриум, а потом вам все станет ясно, — сказал я, и мы начали думать, где продается хороший по качеству и размеру дом.

Дом мы купили быстро и так же быстро оформили права владения на него на Птолемея-Толика, так как я не собирался оставаться здесь на всю жизнь и надеялся, все-таки, вернуться в свою жизнь.

Одновременно, я заставил Петрония вступить в гильдии ремесленников, торговцев и поваров.

— А зачем в гильдию поваров? — взмолился Петроний.

— Потом узнаешь, — сказал я.

Пока мы ходили по канцеляриям и давали на лапу чиновникам, чтобы обеспечить быстрое прохождение наших документов, Толик, как домовладелец, занимался обустройством атриума.

Мне был выделен таблинум — то есть комната хозяина, где была деревянная лежанка, маленький столик, табурет и масляная лампа.

По моему заказу принесли откованный мангал и десяток прутов-шампуров. Котел мы купили на базаре. Толик купил баранину, муки, оливкового масла, овощей, кувшин хорошего вина.

Я не буду рассказывать, как надо делать шашлык. Кто не умеет его делать, пусть завидует тем, кто умеет его делать. Мясо для шашлыка я замариновал в вине. Пока мариновалось мясо, Петроний мелко рубил оставшееся мясо на разделочной доске во дворике около имплювия.

Я разжег дрова в мангале и стал замешивать тесто для пирожков. Толик разводил огонь в очаге.

Конечно, для жареных в масле пирожков нужно дрожжевое тесто, но вполне подойдет и простое. Я налепил пирожков с мясом и овощами, потом обязательно сделаю с луком и рублеными яйцами, с грибами, с капустой, с морковью. Но это потом.

Петроний и Толик с удивлением наблюдали за мной, когда я доставал из тазика куски мяса, нанизывал их на шампуры и укладывал на мангал над огнем.

Запах жареного шашлыка сначала возбудил собак в соседних атриумах, а затем люди стали останавливаться неподалеку от нашей двери и шепотом переговариваться, обмениваясь мнениями о том, от чего может быть такой запах.

Я сам с удовольствием ел шашлык, запивая его вином, а вы бы посмотрели на Толика и Петрония. Счастливее их, мне кажется, не было никого в этом свете.

Толик выскочил с шампуром на улицу и постучал в соседний атриум, угостив хозяина. Это было сделано специально, чтобы дать информацию о нашем новом продукте, потому что хозяин был человеком, у которого язык не мог лежать неподвижно во рту. Это и плохо, и хорошо одновременно.

Вся соседская семья отведала шашлык и уже вся округа знала о неведомых деликатесах, которые готовят в нашем атриуме.

Пока мои друзья доедали шашлык, я уже приступил к жарке пирожков в кипящем оливковом масле, прикидывая размеры вилки, которую нужно заказать у кузнеца, чтобы было легче доставать пирожки из масла. Пока же мне пришлось сделать две длинные палочки и по-китайски переворачивать пирожки и так же доставать их из масла.

Пирожки тоже были выше всяких похвал. Мне это было приятно. Я про себя удовлетворенно говорил, как бывало, говорил про себя Пушкин: "Ай да Северцев! Ай да сукин сын!". Кто может что-то сказать о тебе хорошее, если ты сам не можешь сказать что-то хорошее о себе.

Смотрите, какие философские истины я стал изрекать на полный желудок, хотя, как мне кажется, кто-то эту истину высказал еще до меня, но, если принимать во внимание время, в котором я нахожусь, а это примерно год шестьдесят пятый или шестьдесят шестой от Рождества Христова, то мое авторство прутковского изречения бесспорно.

Толик с Петронием ели румяные пирожки и ничего не говорили. Я сам съел пару штук и оценил их как очень вкусные. Никогда раньше не страдал кулинарными талантами, но жизнь заставит вспомнить все, если ты действительно захочешь выжить или занять более высокое положение в том обществе, в котором ты оказался.