Я вас поглажу мягкой лапой

Ручеек

Нам тихонько журчал Небольшой ручеек, Он бежал между скал, Озорной паренек. Нес он холод Небесных снегов, Он был молод Для нас — стариков. Нас вела с собой страсть И мы были смелы, И всю старую власть Мы метлою смели. Было все как обычно, Мы валялись в пыли, Богатеи привычно Подсчитали рубли. Кто украл, кто награбил, Позабылось в годах, И валяются грабли В придорожных кустах. И тихонько журчит Небольшой ручеек, Там живет курбаши, Распивает чаек.

Самиздатное

Я не бывал в столицах мира И не смотрел поверх голов, Поет вполголоса мне лира, Когда не спит среди шкафов. Я не знаком ни с кем из "мэтров" И не ломился в "мастер-класс", Я только слушал песни ветра, Что приносил мне друг-Пегас. И не бывал я на Парнасе, Зачем? Ведь есть же "Самиздат", Здесь каждый стойло свое красит И сам себя для всех подаст. Затем вольется он в тусовку И станет сразу знаменит, Как в оперетте на массовке Его и могут заменить. Так же весною в половодье Несется шумная река, Вот и цыган "увел" поводья, Но нету лошади пока.

Шестая кровать

В шестиместной палате лежу сам шестой, Словно к бабе солдат я пришел на постой. Ты, солдатик, не шибко храпишь? Посмотри, в той кроватке заснул мой малыш. В шестиместной палате лежим вшестером, Снится родина каждому, матери дом, И кто утром проснется, не всем нам узнать, Кто-то снова придет на шестую кровать.

Камень с серебряной стопкой

Не боюсь я шагнуть в пустоту, Где не будет свободы, пространства, Мне поставят на ноги плиту, Черный мрамор под стиль Ренессанса. И портрет на артиста похожий, И стихов непрочитанных том, Наклонитесь, прохожий, я вам съезжу по роже Хулиганским и хлестким стихом. Нет, не бойтесь, такого не будет, Воспитанье мое — прошлый век, Не лежал пьяной мордой в изысканном блюде, Хотя мог, как любой человек. Пусть мне камень как столик поставят, Чтоб закуска была и вино, И в сторонке серебряный шкалик, Что с читателем пью заодно. Наливайте, ребята, полнее За любовь и достойных вас баб, Возвращайтесь вы к ним поскорее, Хорошо, что о вас не скорбят.

Черная шкура

У белого мишки черная шкура И белые мысли рождались под ней, Но белые мысли на белой натуре Не видны в отсветах полярных ночей. Не сменит цвет шкуры коварного нрава, Считает своим, что за Кругом лежит, И нет для медведя полярного права, Увидишь его — затаись и лежи. А если имеешь с собою винтовку, Тебе все равно, что за шкура на нем, На лыжах встань прямо, наизготовку И встреть его мощным прицельным огнем. И даже сраженный медведь затаится, Он очень опасен, способен на все, Не надо с разбегу к добыче стремиться, Замкни навсегда его жизни кольцо. Под разною шерстью есть черная шкура, У многих знакомых нам с вами людей, И нам не исправить такую натуру, Небесный охотник придет, не злодей.

Сонет Лауры

Лаура нежному Петрарке Писала странные стихи, О том, что мерзнет, когда жарко, И про свершенные грехи. Назвать стихами это трудно, Ее никто не научил, А поиск рифм ужасно нудный, А белый стих и прост, и мил. Писал Петрарка для Луры Как для принцессы-чужестранки, А во дворе гуляли куры, В земле копаясь спозаранку. Сейчас нас утешает, что сонеты Писать умели лишь поэты.

Мне снился дивный сон в стихах

Мне снился дивный сон в стихах, Ходил по лестнице из мрамора, Катался на ритмических ухабах, И тайно все снимала кинокамера. Вот статный римский император На трон из яшмы обратил свой взор И древний с золотой иглой собор. Дацана добрый дух угнал туман, И грусть связал в затейливый узор, Старушек всех отправил по домам. Разгладил крылья мокрым бабочкам, И мед разлил по винным бочкам, Смахнул слезу с ресниц у дам, И сено накосил гуляющим коням. Поэты длинным черным клином Отправились на юг за вдохновеньем, И ветер чудный, легким дуновеньем Им помахал из печки шедшим дымом. Потом приснился целый склад ума, И здесь не обошлось без кумовства, Ум раздают к блестящим орденам. Все двери распахнулись настежь, И вышел пьяный главный канонир Стоящей на сносях в порту "Авроры" И как в копейку вдарил в спящий мир Музея-корабля проснувшийся калибр. Вновь на трибуне Маяковский, поэт, Бунтарь и хулиган, и Блока свет Мигает ровно нам "Двенадцать". И в череде людей на фоне света С бородкою и сущностью черта Шагает муза в гости к нам... Проснулся я, открыл свои глаза, Смотрю по сторонам — такая проза, Не по душе мне в жизни тормоза, Мне весело, когда гремит гроза.

Снова старые храмы мы строим

Снова старые храмы мы строим Будто мир повернуть хотим вспять, Может, так восстановим и Трою И царей, чтобы всем управлять. Мы не станем от этого лучше, Свет свечи не зажжет свет в душе, И ковчег наш рассохся на суше И все твари не твари уже. Нам еще бы устроить Россию, Каждый в ней гражданин, патриот, Мы людскую разбудим стихию И заснувший в том веке народ.

Пьяные стихи

С натугой читал этикетку, Искусство, изящная рифма, Нашел бы кто от похмелья таблетку, Не снять мне остатки вчерашнего грима. Орлам для полета кровавое мясо, Без бензина не едет машина, И не бывает веселья без пляса, И смотрит на нас издали образина. Мы мчимся, плывем и парим в облаках, Плюем мы на все заботы, Мы держим мир в своих руках, И нет дня прекрасней субботы. Посадка не скоро, налей-ка, товарищ, За тебя, мой друг у мангала, Хороший шашлык нам прожаришь, Чтобы душа от счастья визжала. Нам завтра в земную грязь Залезать по колено, по грудь, по уши, Запомни стихов моих пьяную вязь Или просто не слушай.

Я стихи вам пером нацарапаю

Я стихи вам пером нацарапаю О деревне в глуши старорусской, Стеарин с моей свечки капает, День остался полоскою узкой. Раньше жил в городах боярских, На балах танцевал и пиры пировал, И служил я в полках гусарских, И мундир на себя голубой одевал. Только кончилось все в одночасье Из-за первой любви безответной, Я увидел ее на причастье В храме царском на месте заветном. И была она рода царского, И красива, как ангел небесный, И не пара корнета гусарского, Хоть и был человек я известный. Я покинул свой полк Павлоградский И уехал в деревню старинную, Здесь устроил я личное царство: Обвенчался с царицей — с Ариною.

Растянулись гитарные струны

Растянулись гитарные струны, Позабыт нашей песни аккорд, И на море осеннем буруны Не устроят для нас хоровод. Затаились все чувства под шубами И замерзли цветы на щеках, Дымом письма летают над трубами И теряются где-то в снегах. Вот и сердце готово для радости И тебе подпевает весна, Словно нет юбилея по старости И вся площадь для пляски тесна.

Прелюдия жизни

Протяжный колокольный звон Прервал волшебный детский сон, И сразу я увидел шумный город, Бежит спешащий по делам народ, На площади у церкви шум и гомон, Там кто-то в полотенца наряжён, Зашли в церковный мрак и холод, Остепенился и затих честной народ. В огромных окнах разноцвет стекла, В них солнце слепит и во все цвета: Вот красное лицо, видно, кто-то пьян, А, может, просто у лица изъян, Вот желтое лицо и красная рука, И бьет в глаза у шляпы позолота, У старика с огромной бородой, Со всех картин, висящих надо мной. Заминка в церемонии, и главная рука Указывает на рюмку в центре храма. И дева молодая, сняв фату, пошла туда, Встала у купели, святая чистота, А главный чародей в одежде золотой Помазал лоб, чело полил святой водой, И Мужа с Девой вел с собой за аналой, И каждый гордо шел в короне золотой. Затем они, веселые, ушли со всей толпой, А старец с бородой уже пришел за мной: Иди, сынок, сюда для таинства крещенья, Что силу даст тебе для своего спасения. Сказал и в руки взял и в воду с головой, И был я, правда, мал, но парень не простой, Своею пятерней схватил за бороду попа, Намокла борода, вокруг была вода. Смеялись все, а я орал, обида от обмана, Елеем поп меня помазал и спала пелена, Я вновь увидел свет, картинок добрые глаза, И мама молодая, меня на руки забрала. Тут с мокрой бородой священник местный, С улыбкой мне повесил крестик медный, Я что-то ел, и что-то пил, не помню вкуса, И только в подсознанье голос — от Иисуса. И так легко, почти в стихах, Я это ярко описал уже в годах, Когда приехал офицером в отпуск В отчий дом. Собрался праздник В честь приезда дорогого гостя, И вдруг родная городская тетя, Мои младые мысли-откровенья Подвергла сильному сомненью. Хотя, похоже, — отметила она, Была погода больно хороша, И в храме был цветной дурман, С венчанием случился балаган: Невеста у венца и без креста, За что ругались сваты, два отца, Потом крестили девку молодую, А я стою, ни ног, ни рук не чую. Не больно легкий ты младенец, Пытался вывернуться из полотенец, А было мне всего шестнадцать лет. Жара, и ладан, просто мочи нет, Невесту, что крестили, знаю я, Меня постарше, хорошая семья. А ты схватил за бороду попа, И он с тобой крестил и сам себя. Посидели, помолчали гости, Выпили, отдали закуске честь, Наперебой полились вести, Кто я такой на свете есть. Как был в гостях у деда, К кому я приходил обедать, Как свалился с стога сена, Как с девками ходил гулять. Я улыбался им и слушал всё, Но в мыслях был я далеко, Людей я помню в тишине, Стоявших, будто бы во сне, Ребячьих криков резкий звон: Берия шпион, Берия шпион. Отец мешком меня несет, Свой рукою затыкая рот. Ремнем пороли в этот день Меня и всех моих друзей, За то, что мы, как Левитан, Сказали сводку новостей. Сидит отец, обнял меня, У мамы на глазах слеза, Была в опасности семья. Пройдет ли стороной гроза?

Я на базаре сумасшедший

Я на базаре сумасшедший, Играю на гармошке из картона, И женщине, меня нашедшей, Дарю себя и половину дома. Мой дом в коробке "Индезита", Есть новый дом на каждый день, И дверь моя всегда открыта, И можно сдвинуть домик в тень. Я тоже был нормальным человеком, Влюблялся, ошибался и страдал, Но предан был любимым человеком И опустился в жизненный подвал. Мы все живем в стеклянных клетках, Дорога вниз удобна и легка, И звякают бутылки в старых сетках — Удел безумного от горя старика.

Сосед играет на тальянке

Сосед играет на "тальянке", Давно уже совсем старик, И он женат на итальянке, И о любви ей говорит; Моя мадонна, Белла мио, И он, советский партизан, Не мог пройти девчонки мимо, И сдался в плен ее глазам. Она с ним рядом, тетя Белла, Глаза ее огнем горят, Их свадьба в маленькой капелле, Как веселился весь отряд. Совсем недавно это было, Прошло всего полсотни лет, И серебром главу покрыло, И куплен в прошлое билет. Давай, терзай меха гармошки, А, ну-ка, в круг иди печаль, И пусть стучат твои сапожки, Ты посмотри с надеждой вдаль.

Когда деревья были черенками

Во времена еще "оНо", Когда деревья были черенками, Я видел даже не в кино Деревни наши с мужиками. Потом мы родину продали, Кому-то где-то там за что, Я отчий дом найду едва ли, И в две ступенечки крыльцо. И все равно на землю тянет Наш генный груз за тыщу лет, И дорогим подарком станет На погребение билет. Мы проживем еще лет сорок Назло врагам, нам на удачу, А в пятницу подходит срок, Рюкзак на плечи и на дачу. Тогда мы были все на "ты", Стихи читали мы в трактире, Потом придумал точно ты Стрелять стихами, словно в тире И сделать столик некурящим, На нем свеча горит в шандале, Чтоб было видно всем входящим, Что люди в зале танцевали.

Я помню тихую Тверскую

Влюбленный я на расстоянии В места, где я когда-то жил, И каждый миг воспоминаний Мне и сегодня очень мил. Я помню тихую Тверскую И Вавилон — старинный ГУМ, О тех годах всегда тоскую, Когда сижу во власти дум. Я подпевал героям Шмыги, Любимым Сильвы был гусар, И прошлой жизни только миги Я вижу в свете ярких фар. Вся жизнь моя идет в дороге, От встречи к встрече по пути, От радости большой к тревоге, Что времени не хватит мне дойти До той черты, как до порога, Где жизнь не жизнь, а просто рай, Руками можно все потрогать, Для счастья просто выбирай Чего ты хочешь в жизни новой, Наряды, деньги, славу и почет, Дворец с покраской васильковой Или огромный самолет. А, может, и не стоит торопиться, Достаточно синички мне в руке, Есть время, чтоб еще влюбиться И искупаться в призрачной реке.

В деревне нашей жаворонки

В деревне нашей жаворонки Поют задорно поутру, Как хорошо стоять в сторонке, Смотреть веселую игру Барана гордого с рогами И пастуха шестидесяти лет, Который обошел ногами Россию ту, которой нет. Россию маленьких селений, Россию сельского труда И минеральных удобрений, Что знала в поле борозда. Тогда пропойцы в телогрейках Святой не портили пейзаж, А земледельцы в тюбетейках В своих сидели шалашах. Коровы весело мычали, Завидев дом издалека, А как же весело журчали В подойник струи молока! Тут стар и млад сидели с кружкой, И кошка терлась возле ног, А молоко с ржаной ватрушкой Для нас Творцом сотворено. Все это было где-то в прошлом, Деревни скрыты коноплёй, Я был там в лете позапрошлом, Кому-то будет Бог судьёй.

Каждый хочет залезть на вершину горы

Каждый хочет залезть на вершину горы, Раньше всех, оттолкнув конкурентов, Не нужны им ни тайны, чужие миры, Дайте им развернуть знамя-ленту. Отмахав своим флагом и крикнув "ура", Все спускаются вниз на равнину, А на гору ползут в темноте до утра Те, кто рвется опять на вершину. Так и крутится всё у пригорков и гор, Наша жизнь — не простой муравейник, Каждый день слышим мы разговор, Кто великий талант и затейник.

Занесла меня злобная вьюга

Занесла меня злобная вьюга В дом, где виден был свет, Для меня словно солнышко юга И в уральских горах самоцвет. И хозяйка совсем одинока, Сами знаете, чудной красы, И сразила меня, черноока, Все же красят мужчину усы. А потом пили чай из сервиза, Где девица сидела с младенцем, Я варенье на брюки пролил, Вытирал их ее полотенцем. Так остался я в доме уютном, Не на час, не на два, а на три, Не нашел этот дом рано утром, Как во сне я его сотворил. Если что попадет тебе в руки, Либо брось, либо крепко держи, Это просто судьба нам от скуки Предлагает крутить виражи.

А, может, это был не дождь

А, может, это был не дождь, То друга весть издалека, Хотела написать — Любовь, Но не подставлена рука. Стучалась весть в твоё окно, Просила обратить внимание, Хотела грусть собою смыть, И облегчить души страдание. Быть может, прилечу и я, Как серый шустрый воробей, Ты только не гони меня, Не закрывай своих дверей.

Восьмое чудо света

Сегодня промочил я в луже ноги, С утра противный дождик льет, Как будто осень встретил на дороге, А там за поворотом снег и лед. Закончен год в последний месяц лета, Прошла вся жизнь, а, может, половина, Мой добрый ангел ходит где-то И под дождем его не видно. Умчится к югу дождь-ненастье, Придешь и ты, с тобою бабье лето, Ко мне вернется ангел счастья И принесет восьмое чудо света.

Времена

Времена наступают лихие, Даже Пушкин уже не в моде, Заправляет стихами стихия И балет у нас просто "Тодес". Так уж было на грани века, Под народ тесали культуру, В массах не было человека, Все несли на поклон самодуру. Словно чары на нас накинули, Сколько было у нас революций, Одного царя вроде скинули, От другого уже резолюции: Что учиться нам надо у Запада, Нет пророка в своем Отечестве, Только делать нам это западло, Не последние мы в человечестве. Вот и эти стихи — не Лермонтов, Молодые так пишут классики, Победители в разных фондах, Гениальные златоглазики.