мы из Бреста. часть 5

Шмит тебе привет передавал. Сказал, что у них все нормально план и заказы пока выполняют. Да все в его письме должно быть...

Наш разговор был прерван появлением Ларина с докладом и бойцов принесших кровать со спальными принадлежностями, а также пару котелков с холодной кашей оставшейся после ужина. Чайник же мы на печке разогрели. Тем более что на улице начал накрапывать очередной дождь.

— Сколько мы с тобой не виделись? — После ухода бойцов и Ларина, отказавшегося присоединиться к нам, продолжил Акимов. — Месяца два, а то и больше. Вообще не понятно, что вы тут на курорте делаете? Небось, все местное вино попробовали и не только вино...

— Насчет курорта... Тут Сереж поверь хуже чем на фронте. Там враг явный, а тут мразь из числа своих, под ногами путается. Восстание в нашем тылу поднимают. Тут по соседству с нами в горах, считай, уже 6 районов контролируют. Вообще ситуация здесь сложилась примерно такая же как под Брестом перед войной была. Помнишь, как мы тогда полякам хост прикрутили?

— Как такое забыть! Короче у нас с тобой снова фронт, только в нашем тылу.

— Да. Что у тебя с ногой? Тут нагрузки не то, что внизу на равнине. Выдержишь?

— Все нормально, раны заштопали как надо, а то, что прихрамываю не страшно. Скоро окончательно пройдет. Ну а палка это так... Понимаешь, привык с третьей ногой ходить. Вот никак и не выброшу.

— Понятно. Как ранение получил?

— Немцы по штабной колонне точненько так отбомбились. Как на полигоне. Накрытие полным было, зенитчики даже огня открыть не успели. Мне повезло, успел из машины выскочить и в ямку у обочины дороги скатиться. Только осколками по телу прошлись. Остальным куда больше досталось. Многих уже не вернуть. Явно, какая-то сволочь специально навела на нас. А вот кто, так и не успел выяснить. Полтора месяца в госпитале провалялся. Сначала в Брянске, а потом в Тамбове. На врачебной комиссии определили, что здоров и направили в строй. Сказали, что на месте долечусь. Я согласился. С фронта народа страсть, сколько навезли, класть некуда было. В коридоре протиснуться не возможно было. Потому и выписывали тех, кто более-менее в себя пришел. Многих по домам в отпуск долечиваться отпускали. Я отказался, решил в часть ехать. В кадрах, когда документы предъявил, отправили к нам в батальон на должность твоего зама. Ты как насчет ста грамм? У меня собой спирт есть. Ребята в госпитале расстарались.

— Когда я отказывался? Тем более что такой повод. У меня тоже малость коньяка во фляжке осталась. По стопарику — другому наберется. Не расстраиваешься, что тебя с комбригов опять ко мне замом прислали?

— Нет, конечно. Чему тут переживать и расстраиваться? И так карьерный рост большой, какие наши годы еще станем и комбригами и комдивами. Мы же с тобой еще год назад взводными были. Главное что нам повезло, в стольких боях выжили. Вон с моего выпуска почти все уже в земле лежат. Всего парочка в живых числится. Кроме того у нас как то спокойнее чем на бригаде. Все знакомо и давно отработано. Ты под боком, всегда подскажешь и поможешь. На бригаде опыт и знания нужны. Нет их у меня. С теми знаниями, что есть, я батальон потяну, а на большее пока и не замахиваюсь. Я же в Белоруссии в принципе партизанской бригадой командовал, а не кадровым подразделением. В линейных боях не участвовал. Так ударил силой нескольких рот в крайнем случаи батальонов, отступил, удержал участок обороны вот и весь мой боевой опыт руководства войсками. Мне сначала хорошенько подучиться надо. Желательно в нормальном военном училище, а затем в академии. А сам— то ты как? Ты-то комбригом вон как тянул, не то, что я. Не уж то не предлагали?

— Не предлагали. Даже разговора об этом не было. Сразу на батальон вернули. Я в принципе особо за карьерой не тянусь. Мне и на батальоне неплохо. Да и ребята тут все свои. Хотелось бы с ними до победы дожить.

— Вот и я о том же. Сафонова кадровики хотели у нас забрать и отправить командовать бронепоездом. Да что-то не срослось. Толи бронепоезда не нашлось толи еще что. Оставили у нас ротным. А он и рад. Говорят, как узнал об этом проставился всему наличному комсоставу, да еще Козлова вызвонил на два дня. Следующим рейсом со своими должен прилететь. Так что скоро все вместе соберемся.

— Это хорошо. Вот только бронепоезда у нас нет. А вот гор и лесов вокруг хватает. И зверья в нем тоже. Так что найдется для него работа, побегает пока ножками, а там глядишь через пару месяцев, что-нибудь ему подыщем. Ну что давай по чуть-чуть за наших парней?

— Всегда за!..

Выпили, закусили, поговорили, вспомнили прошлые бои и погибших товарищей. Выпили еще, опять поговорили, обсудили новости с фронта и местную обстановку. Я сразу же сказал Сергею, что поручу ему всю работу с горными заставами, а за собой оставлю общее руководство операцией и действия егерей. По ходу дела объяснил, что от него требуется, показал на макете и карте где планирую разместить заставы, какие силы собираюсь выделить в его распоряжение и что они должны делать.

Выпили еще по чуть-чуть. Расслабились. Спели вполголоса пару песен. Казачьих в основном. Я под настроение исполнил одну из версий слышанной мной в фильме "Баязет" песни:

Коник ты мой вороной

Ты пока ещё со мной

Русь да казачья воля

Наша с тобою доля

Не грусти родной

Русь да казачья воля

Наша с тобою доля

Не грусти родной

Жизнь моя как ветер

Кто там меня встретит

На пути домой

Не зови братца с собой

Я пока ещё живой...

Серега, как ни в чем не бывало, меня поддержал. Наши голоса сплелись, и как не мешал нам дождь, песня разлилась по округе. Время словно повернуло вспять и снова как более чем полторы сто лет назад, когда здесь в Ангушт — Тарском ингуши присягнули русскому царю и через двадцать лет после депортации местных казаков, неслись казачьи походные песни.

— Совсем ты Вовка казаком стал. Что по форме, что по содержанию. Чтобы ты не говорил, есть в тебе казачья кровь, хоть ты и скрываешь это.

— Да не скрываю я. Сам же знаешь что я детдомовский. Нет у меня родственников. Нет. Ты вот да еще пара человек из наших. Вот и все. А казак я или нет, какая разница. Главное песня хорошая.

— Согласен...

В общем, хорошо и плодотворно посидели. Почти до самого утра, пока в котелке "шило" не закончилось.

Уложив Сергея спать, я занялся привезенной им почтой. В основном это была обычная служебная корреспонденция. Акимов был прав — ничего особенного или необычного.

Отчет Шмита порадовал тем, что все идет как запланировано. Заготовленный за зиму лес свозился в поселок и скоро в новые дома должны были заселиться жильцы. Наша продукция шла нарасхват. План не только выполняется, но и перевыполняется по всем направлениям. Да так что народ уже неоднократно премировали, а из наркомата затребовали данные на лучших работников для награждения гос. наградами за трудовую доблесть. Все это конечно хорошо и правильно, главное чтобы не было головокружения от успехов...

Куда больше меня заинтересовали треугольники из Тамбова от Ирины и из Казани от мамы Саши Попова — лейтенанта, с которым мы до войны познакомились в Москве. Теперь было понятно, почему Серега уклонялся от вопроса от кого письма.

Еще из Бреста я посылал письма Попову на адрес его мамы в Казань. Но ответа по объективным причинам не получал. Да и не надеялся на него если честно. Что поделаешь — война. Все в постоянном движении и нет ничего постоянного. Да и у нас несколько раз менялся адрес полевой почты. Так что письма банально могли затеряться в пути. Тем не менее, письмо после месяца скитаний меня нашло. Мама Саши сообщала, что он летом прошлого года был тяжело ранен в боях под Ровно. Лечился в Харьковском госпитале. Потом сражался там же на подступах к городу, попал в окружение, вышел к своим, снова был тяжело ранен. В конце февраля выписался из госпиталя и сражается, где-то на Юго-Западном фронте. Адрес моей полевой почты у него есть. Писем от него домой давно не поступало, и его мама волновалась. Просила меня писать ей, как только смогу.

Ира прислала пяток писем, листы которых пахли лекарствами. Видимо она писала их во время дежурства. Вот ведь нашла время, украв его у своего сна, чтобы написать их. А сама наверняка смертельно устала на операциях. Хороший, правильный она человек. Помнит наш мимолетный роман и меня непутевого. Не то, что я грешник. После госпиталя написал ей два письма, а потом все как то не хватало времени.

По брезенту палатки и на улице стучали тяжелые капли дождя, наполняя воздух и землю влагой. Еле теплая "буржуйка" дарила ощущение домашнего тепла и комфорта. Разложив письма по датам, я вчитался в их строки. Ира делилась госпитальными новостями — кого выписали из нашей палаты, описывала смешные ситуации, передавала приветы, спрашивала о здоровье. Начав "за здравие" в первом письме Ира в последнем "закончила за упокой". Она в конце письма сообщала, что выходит замуж за своего старого знакомого, который по ранению лечился у них в госпитале, и просила простить ее за это.

Интересно девки пляшут! Довольно неожиданный поворот. Хотя, наверное, все правильно. Так и должно быть. Не должны такие девушки как она одни оставаться. Должны быть счастливыми, иметь свою семью, детей, дом. А что я мог ей дать? Практически ничего — мимолетное, минутное счастье. Да еще неизвестно будет ли оно для нее счастьем. Ведь за нашей встречей обязательно последует долгая разлука с неизвестным итогом. Тут на войне меня могут в любой момент грохнуть, а когда наступит мир тем более. Я же, по всей видимости, окажусь в самом эпицентре борьбы за власть. Не зря же нас так охаживают. Если встану не ту сторону (а встану обязательно, так как кроме Сталина-Берии никого у власти видеть не хочу), то возможные победители точно к стенке поставят, а потом и на семье отыграются. Таковы уж тут правила игры. А оно мне надо чтобы мои близкие по лагерям гнили? Нет! Ну а раз нет, то и суда нет. Раз такое дело, то надо позавидовать мужу Иры и их тихому семейному счастью. С моей беспокойной жизнью такое не светит.

С утра закружилась карусель. Пообщался с прибывшим пополнением и инструкторами, до обеда с документами поработал, готовя почту для Москвы. Во второй половине дня нам с Сергеем удалось слетать в Ведено, посмотреть, что там к чему, пообщаться с народом на заставе, обсудить переброску личного состава для новых застав.

Уже ночью вернувшись в Тарское, я ввел его в курс планируемой мной операции по уничтожению главарей бандитов и выхода на вражескую агентуру.

— Может, зря ты опять своей головой рискуешь?

— А кто кроме меня может это сделать Сереж? Ты? Нет! Языка и людей не знаешь, местных обычаев тоже, обстановкой еще не владеешь. Кто-то еще из наших? То же самое, нет. Привязывать к нашим планам местную Контору считаю глупым. Они тут все друг с другом родственными связями повязаны, поэтому может быть утечка информации бандитам. Конечно, среди них есть порядочные и верные нашему делу люди, но пока на них выйдешь, время много уйдет. Во всяком случаи в Москве мне никого не назвали. Вот и получается, что кроме меня это сделать некому.

-Человек, который тебе дал информацию по Тбилиси хоть верный? Ему доверять то можно?

— Надеюсь, что да. Уверял что информация верная на 100 процентов.

Не рассказывать же Сереге что об этом человеке мне в середине 80-х ночной порой рассказывал его родственник, а вначале 90-х удалось с ним лично пообщаться. Еще очень крепкий и разумный старичок, переживший все катаклизмы 20 века, радовался происходящим в стране "демократическим" изменениям и развалу СССР. Много познавательного тогда удалось у него узнать из истории Грузии и Кавказа, борьбе старшего поколения "за их независимость". Теперь я решил воспользоваться теми знаниями и своим знакомством.

Глава

Под небом Тбилиси

На скамейке в старом парке почти в центре столицы Грузии одиноко сидел еще совсем не старый человек в летнем белом костюме, соломенной шляпе, с крепкой и дорогой тростью в руках. Он задумчиво всматривался в прохожих, но никогда надолго, ни на ком не задерживал своего взгляда. Так взглянет, оценит и забудет. Многие из прогуливающихся по парку старожил знали, что этот уроженец Манглиси вот уже почти двадцать лет каждый выходной с полудня сидит на этом месте, именно на этой скамейке и думает о чем-то своем. Знали они и то, что эти несколько часов его лучше не трогать и дать ему спокойно посидеть в одиночестве. Потом ближе к трем часам пополудни к нему можно будет подойти поговорить или предложить сыграть в шахматы. Тогда он не откажет в общении. Но эти три часа были для него священными и посвящены они были именно одиночеству. Завсягдатые парка знали его под именем Георгий. Он никогда не рассказывал о себе. Осталось неизвестным, когда и откуда он появился в городе, почему, всегда сидит в одном и том же месте, кто его родственники и есть ли у него семья. По его редким оговоркам лишь было известно, что он жил, где-то в пригороде, работал счетоводом в одном из многочисленных городских учреждений. В разговоры с незнакомыми людьми не вступал, никого ни о чем не расспрашивал. Впрочем, был он очень начитанным и грамотным человеком, знающим минимум несколько иностранных языков, отлично играющим в шахматы. Чем занимался до революции, Георгий ничего не говорил. Вообще старался не лезть в политику. Как только кто-то рядом начинал об этом говорить, сразу же собирался и уходил. Его не интересовали события в мире и идущая в стране война с немцами. Хотя было видно, что человек, когда-то воевал, о чем явственно говорил шрам на голове и отсутствие нескольких пальцев на правой руке. Он никогда не вступал в споры и не ругался. Сторонился шумных компаний, но от стаканчика доброго красного вина не отказывался и сам иногда приносил собой в парк несколько глиняных бутылок очень хорошего и вкусного домашнего вина, чтобы отметить со знакомыми какие-то только ему известные события. Но это было очень редко. Что поделать если он такой человек? Обычный тихий городской "сумасшедший".

Вот и сегодня Георгий снова занял свое место на скамейке. Весеннее солнце припекало, но тени деревьев хватало, чтобы комфортно сидеть и смотреть на окружающий мир. Народа в парке, несмотря на теплый и солнечный день было мало — несколько пар занятых только собой не спеша прогуливались по тенистым дорожкам, да вездесущие дети под присмотром своих мам неподалеку играли в песочнице, неподалеку от них скучала торговавшая мороженым лотошница. Поэтому появление в конце аллеи трех сотрудников НКВД Георгий заметил сразу. По дорожке в его сторону шел майор в сопровождении двух сержантов. Что-то привлекло внимание мужчины в этой троице. Какой-то случайно замеченный штрих, сразу привлекший его внимание. Какой конкретно Георгий так и не смог сразу вспомнить. Поэтому он еще раз внимательно осмотрел чекистов. Все трое молодые, высокие, загорелые, в отлично подогнанном обмундировании, явно тренированные, пружинисто ставят ногу. Вооружены только личным оружием — пистолетами. Идут о чем-то разговаривают. Расслаблены. Явно фронтовики, находящиеся на отдыхе после ранения. Об этом говорили свежие цветные нашивки за ранения, закрепленные над правыми карманами гимнастерок. У офицера одна желтая — за тяжелое, у сержантов по несколько темно-красных за легкие. Майор кстати слишком молод для своего звания.