Большие люди

А спустя три дня на заборе, огораживающем дачу генерал-майора, появилась надпись: "Убийца". Их заставили закрасить. На следующий день надпись появилась снова. Они ее дисциплинированно закрашивали по приказу сержанта, но каждое утро надпись появлялась снова. По дачному поселку поползли слухи, пошли разговоры. На пятый день "художника" поймали за ночной работой.

________________

— Откуда ты взялся, такой принципиальный? — седой офицер смотрит на него хмуро и раздраженно. — Что тебе, больше всех надо?

— Никак нет, товарищ подполковник!

— На гауптвахту его, — тот устало машет рукой. — Будем разбираться.

________________

За свою деятельность Григорий мог бы поплатиться дорого. Но судьба по-другому рассудила, повернулась к нему лицом...

— Как же тебя, такого лба здоровенного, призывная комиссия пропустила? — подполковник смотрит на него, наклонив голову и подперев ее рукой. Пальцами другой методично постукивает по лежащей на столе папке с документами.

— Не понимаю, — совсем не по уставу растерянно отвечает Гриша, стоя по стойке "вольно".

— Я твое личное дело полистал. Тебе же прямая дорога в десантные войска, с такими данными! Куда в призывной комиссии смотрели?!

— Не знаю, товарищ подполковник!

— Ну так будешь знать, художник вольный! По твоей милости вся эта история снова всплыла, кое-кто, сильно идейный, малевания твои увидал. А у нас теперь неприятности...

— А у родителей этих ребят — у них нет неприятностей? — совсем тихо и совершенно уже точно не по уставу.

— Ох, такой большой и такой дурной... — вздыхает подполковник. — На твое счастье, обратило на тебя внимание большое начальство. И пристроить велели. От греха подальше, да от этой истории тоже... подальше. И чтоб молчал, как рыба, понял?!

— Так точно! — а потом не выдержал: — А куда пристроили-то?

— В десант, Свидерский, в десант. Куда тебе и дорога была с самого начала. Там таким шибко правильным бугаям самое место.

В десанте он дослужил безо всяких эксцессов. Наверное, там ему и правда, было самое место.

Из армии вернулся с правами, навыками автомеханика и наколкой "ВДВ" на левом предплечье. Да и в самих плечах еще более раздавшийся. Что, впрочем, не помешало матери причитать на вокзале: "Господи, похудел-то как!..".

— Ну, докладывай, дневальный, — он через голову матери улыбается брату.

— Да все нормально... вроде... — Гошка тоже улыбается — широко и ошалело-растерянно.

— Неправильно, — поправляет его брат. — Надо отвечать: "В казарме без происшествий!".

— Так точно, — Гошка наконец-то получает возможность обнять старшего. — В казарме без происшествий, товарищ брат.

_________________

Григорий задумчиво смотрит на свои руки, лежащие на полированной поверхности его директорского стола. Здоровенные у него ручищи, что там говорить. Но чистые, с аккуратно подстриженные ногтями. А когда-то эти руки были совсем другими — с вечно сбитыми костяшками, заскорузлые, все в заусенцах, с грязью масляно-мазутного происхождения под ногтями. И сам он тогда постоянно пах дизелем и машинным маслом. А иногда еще — тосолом.

_________________

Он начал работать еще до армии: год после школы трудился, где придется — на погрузке-разгрузке, в основном. Но после демобилизации, с правами, с опытом, полученным в армии, перед Гришей открылись новые возможности и перспективы. На робкое предложение матери поступить куда-нибудь, хотя бы в техникум, отрезал: "Пусть Гошка учится, он у нас умный. А я десять классов кончил, и хватит мне. Да и семью кому-то кормить надо".

И то верно. Лихие девяностые, как их потом назвали. Многое в стране трещало по швам, словно корабль, попавший в плен арктических льдов. А кто-то, наоборот, обрастал жиром — стремительно и на первый взгляд — необъяснимо. Их семья скорее трещала. Мать была по специальности сметчиком, а строить в стране вдруг резко перестали. СМУ, в котором работала Нина Матвеевна, медленно и тихо загибалось. Если кто и мог заработать денег в семью — так только Гришка. И он зарабатывал.

Всякие баранки покрутил — и таксовал, и на каменном карьере работал. И автомехаником успел потрудиться, да не поладил с хозяином. Вообще это бывало с Гришой редко — обычно он старался сдерживаться, но тут сорвался. Чудом хозяину мастерской репу не начистил, хотя и не касалось Гришки то дело. Девчонку, что заказы принимала, оформляла и наличность с клиентов брала, хозяин обрюхатил, а потом только деньги ей на аборт, да еще и руку на деваху поднял. Парни Григория тогда оттащить вовремя успели — пока он только этого хорька за шиворот тряс, примеряя, куда лучше врезать. Потом остыл, конечно, да и пожалел, что встрял: девчонка — курица редкая, сама виновата, там слепому видно, что за дерьмо человек, так она все равно с ним связалось. Но не мог он смотреть, когда женщин бьют. Словом, вылетел он из мастерской. И на какое-то время приняла его в себя дружная семья дальнобойщиков — два года мотался по всей стране, всякого насмотрелся, опыта житейского набрался. И нравилось ему это дело, по нему вроде бы было, да и денег нормально приносило. А самое главное — вот это чувство, что ты вкалываешь на полную катушку, выкладываешься, все силы отдаешь своему делу — оно давало ему чувство удовлетворения собой, своей жизнью.

А потом... потом напарник предложил с ним за компанию поехать "во Владик за машинами". У того тесть этим занимался, утверждал, что дело прибыльное. Ну, они с напарником копилку тряхнули и поехали. Напарник прогорел — всучили ему там какое-то палево, после аварий из двух машин собранное. А вот у Гриши дело пошло — его обмануть было непросто. И так, одна за одной, дело потихоньку стало двигаться. Приехал, выбрал, купил, перегнал, продал. И снова — во Владивосток, приехал, выбрал, купил... Вскоре у него образовался авторитет в определенных кругах, ему специально заказывали конкретные модели машин, он мог и заломить уже повыше комиссионные, но клиентов это не пугало — знали, что Свидерский пригонит хорошую машину. У него появились свои люди там, в далеком городе на берегу Японского моря. В какой-то момент он понял, что в одиночку просто не справляется — клиентов много, а он один. И открыл небольшой офис. Хотя тогда какой это был офис — один кабинет, один компьютер, телефон, факс. Девочка Света на заказах, взял себе еще напарника Пашку. А потом как-то вдруг все резко закрутилось.

Все больше машин. Потом владивостокские партнеры помогли — и он стал работать напрямую с аукционами в Японии. Железнодорожные поставки. Собственные склады. Потом собственные автомастерские. Потом — дилерский контракт. Потом — еще один.

Сейчас, вспоминая, кажется, что все произошло очень быстро. А, если вдуматься — на это ушло пятнадцать лет жизни после армии. За это время Гошка успел окончить школу, поступить в университет, успешно получить финансовое образование и влиться в компанию брата. А еще за это время они похоронили мать, в полгода быстро, но — хотя бы тут повезло — почти безболезненно угасшую от рака.

Как стремительно пролетело время... Кажется, еще совсем недавно все, что у него было — это маленький кабинет, два человека в подчинении и море амбиций. А сейчас... Себе тогдашнему он сегодняшний показался бы, наверное, небожителем. Но самому Григорию казалось, что он уже стоит лицом к склону горы. И скоро начнется падение вниз.

Когда, в какой момент это произошло? Когда он утратил контроль над ситуацией? Вот вся эта гонка — укрупнять бизнес, увеличивать активы, добиваться максимальной прибыли... когда он перестал понимать, что происходит в его компании? Наверное, так уже не первый месяц. А может даже, не один год. И хорошо же обвинять во всем случившемся брата. Да, конечно, Гошка редкого дурня свалял, но если бы сам Гриша вовремя остановился... Если бы прекратил это бесконечное карабканье вверх... Если бы реально оценил свои силы... То всего бы этого не было. Надо уметь вовремя остановиться. Надо было останавливаться, как только появились первые признаки того, что он уже не в силах контролировать происходящее. Но нет же — он поддался соблазну гордыни. Подняться еще выше. Выше собственной головы. И скоро он полетит вниз — этой вот самой головой вперед...

Григорий резко откинулся в кресле. Думай — не думай, а дело все равно делать надо. Без боя не сдастся. Еще побрыкается.

___________________

— Гош... а ты мне не скажешь... как ты спину травмировал? — у Люси появилась странная уверенность, что теперь она может позволить себе чуть большее любопытство. После того, как он сам пришел, после того, как извинился.

— Расскажу, — Георгий усмехается невесело. — Но не сейчас. Поздно уже. Давай завтра встретимся?

— Что?! — то ли у нее совсем уж полный бардак в голове, но это звучит для нее как приглашение на... свидание?!

— Ну, в кино сходим, посидим где-нибудь после...

— Гош... — сказать, что она растеряна — это значит крайне недооценить положение вещей. — Я... я не могу.

— Стесняешься?

— Чего это?! — возмущается она.

— Ну, того, что я тебя ниже, например.

— Это ты должен стесняться! — она выпаливает это, не успев даже подумать.

— А я вот совершенно не стесняюсь... — он улыбается ей своей фирменной проказливой улыбкой. — Так что, если в этом все дело...

— Гош... у меня завтра все расписано под завязку... Ты же видишь, во сколько я домой прихожу...

— Понял, — он невозмутим. — А послезавтра?

— И послезавтра, — вздыхает Люся.

— А после...

— И после-после, — не дает она ему закончить. — У меня... плотный график.

— А выходные у тебя в этом графике что — совсем не предусмотрены?

— Почему? — она вдруг мечтательно улыбается. — Уже второе воскресенье у меня свободное. Завела себе практику по воскресеньям не работать. Мне понравилось!

— Значит, до воскресенья?

— Ну, надо же, — она качает головой. — Вариант отказа не рассматривается?

Далее следует миниатюра "глазки котика из "Шрека"" в исполнении Георгия Александровича Жидких.

— Лютииик.... Неужели ты мне откажешь?..

Люся не выдерживает и смеется.

— Ладно, сиротка. Будет тебе кино и попкорн.

— Чудненько!

— А скажи-ка мне, Гоша...

— Что?.. — он мгновенно настораживается, чувствуя подвох.

— Неужели ты разыскал меня и приехал только ради того, чтобы извиниться?

— Ты что, мне не веришь? — он показно обижен. — Между прочим, я человек с тонкой душевной организацией и обостренным чувством справедливости! Это Гришка — Шрек бесчувственный.

— Ну-ну... — Люся смотрит на него недоверчиво. А потом, придя к каким-то выводам: — Ты гимнастику делаешь?

Ответом ей смущенное молчание.

— Тааак... Спина болит?

Снова молчание.

— Руки? Руки немеют?

Судя по тишине на кухне, на Георгия нашел внезапный приступ немоты.

— Раздевайся.

— Что, догола? — он снова пытается бравировать.

— Догола! И ремень из штанов вытащи. Пороть тебя буду!

— Лютик, ну ты чего?..

— Рубашку снимай! — она шутить не настроена. И, после того, как он растерянно, но послушно исполнил требуемое: — Спиной ко мне повернись.

Ее ладони прошлись по спине, где-то мягко, где-то прижимая. На ее короткие: "Тут больно?" он отвечает преимущественно стонами. Опытные пальцы надавливают именно туда, где больнее всего. Точно знают, куда надавливать.

— Гоша, Гоша... Ну, ты же взрослый человек...

Он отвечает ей вздохом, поворачивается лицом.

— Что, все плохо, Лютик?

— А то ты не чувствуешь?! Мы вернулись к тому, с чего начали! Гоша, ну нельзя так! Ты же так никогда не восстановишься полностью! Лучше сейчас потратить время на нормальную реабилитацию, чем затянуть вот такое состояние на неизвестно сколько времени!

— Я понимаю... Но вот сейчас мне нужно быть на работе... Мне очень нужно...

— Нет, ты НЕ понимаешь! — она неожиданно резка. — Не знаю, как уже тебе объяснять, Георгий! Ты вроде бы взрослый, умный человек. Ты просто гробишь себя! Ты что, хочешь слечь? Чтобы не иметь возможности даже с кровати встать?

— Не хочу, — голос его тих и серьезен. — Пробовал. Не понравилось.

— Ну вот... — ей снова становится его так жалко, что хоть плачь. — Гош, пожалуйста...

— Что здесь происходит? — в дверях кухни — местная полиция нравов. Которая явно недовольна открывшей на кухне картиной — дочь и по совместительству внучка полиции нравов и голый по пояс мужчина.

— Ой, — первым реагирует Гоша, подхватывает с табуретки рубашку, — Фаина Семеновна... Антонина Вячеславовна... это совсем не то, что вы подумали...

— Да мы уж и не знаем, что думать, — это бабуля. Смотрит, недовольно поджав губы.

— Это по работе. Клиент, — в отличие от Гоши Люся и не думает смущаться. Она этих двоих знает как облупленных.

— Что-то я не помню, чтобы ты раньше работу на дом брала, — не унимается бабушка.

— Как видишь, работа сама на дом приезжает, — пока она разговаривает с родственниками, Гоша рядом торопливо застегивает пуговицы. — Перестаньте человека смущать. Ему и так непросто.

— Что такое? Что случилось? — обе дамы тут же переключают свое внимание на Гошу, причем осуждение в глазах тут же меняется на любопытство пополам с сочувствием.

— Врачебная тайна, — пресекает вопросы Люся. — Ма, ба, нам закончить разговор надо. Десять минут, хорошо?

— Хорошо, — кивает Фаина Семеновна. — Но недолго. А то поздно уже. А Георгий потом как добираться домой будет? Поди, и автобусы уже не ходят.

— Да не переживайте, я на машине, — встревает Гоша, он уже полностью одет и сразу обрел былую уверенность.

Их снова оставляют одних.

— В какой-то момент мне показалось, что я сейчас получу скалкой в лоб, — теперь Гоша позволяет себе усмехнуться. — Серьезные женщины. Вон как тебя стерегут.

— Угу. Считается, что за мной присматривать надо. Дите же еще... Ладно, — прерывает саму себя Люся. — Вернемся к делам нашим скорбным... Гош, у меня до Нового года все плотно. И люди там такие... Не могу я никого двинуть. Если только заболеет кто-то или как-то по-другому сорвется... форс-мажоры какие-то...

— Люсь, да я понимаю Я же не за этим приехал, чтобы тут к тебе без очереди влезть...

— Слушай, а может быть, другого тебе специалиста найти? У меня есть пара на примете, хороших. Правда, не факт, что и у них что-то выкроить получится на ближайшее время...

— Нет! Не хочу никого другого. Я буду тебя ждать.

— Эх, бросить бы тебя, такого непослушного, к чертовой бабушке!

— Лютик, ну, не бросай! — они говорят вроде бы в шутку, но что-то в его глазах есть... Угу, она сентиментальная корова, она в курсе. Жалостливая дура.

— Хорошо, — решительно кивает. — Или на ноги тебя поставлю, или самолично добью. Чтоб не мучился. Но учти, Гошенька... — она берет с холодильника блокнот, отрывает листок. — То, что я тебе сейчас напишу, ты должен запомнить намертво, как "Отче наш", и выполнять беспрекословно. Хотя... какой "Отче наш"? Что там у вас, у финансистов, самым важным документом считается?

— Ну... не знаю... может быть, Налоговый Кодекс.