1 Приключения принца Иогана Мекленбургского

— Эй, оборванец! — закричал один из гайдуков, заметив меня. — Ну-ка иди сюда, пся крев, пан желает задать тебе вопрос.

Я стремглав бросился к пану, на ходу снимая шапку и низко кланяясь. Надо сказать, что глубина поклона диктовалась не только почтительностью.

— Что угодно ясновельможному пану? — спросил я, постаравшись изменить голос.

— Скажи мне, не видал ли ты здесь рейтара?

— Видал, ваша милость, как не видать. Он заезжал сюда не далее как пару часов назад.

— И куда же он подевался?

— Если ясновельможному пану будет угодно, я покажу, куда он отправился, тут недалеко. Вот позвольте только положить хворост у очага, чтобы он просох к моему возвращению.

— К черту твой хворост! А впрочем, клади, только поторапливайся. Если покажешь нам этого рейтара, получишь талер, а если обманул, шкуру спущу!

— Покажу, как не показать, — бормотал я, пробираясь к двери.

Занеся вязанку внутрь, я швырнул ее у двери — какая ни есть, а преграда, — и бросился к оружию. Теперь поборемся, шептал про себя, торопливо подсыпая на полки порох. Пять выстрелов — это пять выстрелов, хотя противников шестеро, теперь у меня есть шансы отбиться.

Шляхтич, видимо, потерял терпение, и гайдуки, громко бранясь, полезли внутрь. А вот это вы, ребята, зря. Два выстрела, сливаясь в один, наполнили комнату дымом, а я опрометью выскочил с другой стороны мельницы и кубарем покатился за сарай. По моим подсчетам, противников еще четверо, и теперь их врасплох не застать. На мое счастье гайдуки, вместо того чтобы окружить меня с разных сторон, продолжали буром ломится в мельницу. Пока внутри нее раздавались крики и гремели выстрелы, я торопливо перезарядил допельфастер и завел ключом механизмы замков. Пан Печарковский, восседая на своем скакуне, руководил штурмом. Похоже, прекрасная панна Марыся не ошиблась в оценке его умственных способностей. Расстояние великовато, но можно попробовать. Я тщательно прицелился и дважды спустил курок. Жеребец шляхтича взвился на дыбы, и его седок полетел наземь. Не знаю, убил я его или только ранил, но мне некогда было выяснять это. Порох дымный и будет таковым еще долго, так что надо срочно сменить позицию, если не хочу, чтобы меня засекли гайдуки.

Гайдуки тем временем успели обыскать мельницу и поняли, что меня там нет. А выбежав наружу, обнаружили своего господина лежащим на снегу. Я наблюдал из своего укрытия, как они поднимают его и пытаются привести в чувство. Похоже, ясновельможный пан только ранен. С одной стороны, это плохо, у меня была надежда, что, потеряв предводителя, они разбегутся. Вряд ли они так уж сильно любят его. Но с другой стороны, может, они свалят отсюда, пытаясь его спасти. Но нет, пан, кажется, оклемался и требует продолжения банкета. Ну что же, врач сказал в морг — значит, в морг, никакого самолечения. Гайдуки бросились к сараю, в котором стоял мой конь. Я понадеялся, что эти лишенцы ничего ему не сделают, потому как я к нему привык и менять не собирался. Нет, ну что за уроды, толпой бросаются в сарай, не оставив никого наружи прикрывать. Потом так же вываливаются наружу и наконец, на свою голову, находят меня, стоящего напротив них с пистолетами в руках. В отчаянной попытке достать меня саблями они бросаются в свою последнюю атаку, но так с рейтарами не воюют. Три противника против четырех стволов на таком расстоянии — это несерьезно. Расстрелял их, как в тире, и вновь ушел в сторону. Пан Печарковский еще жив, и мне сюрпризы без надобности. Опять зарядил пистолеты и взвел замки. Ну что же, ясновельможный пан, не пора ли нам познакомиться поближе?

— Пан Печарковский, вы меня слышите? — прокричал я ему. — Как вы себя чувствуете?

В ответ получил порцию отборных ругательств и приглашение подойти поближе и убедиться самому.

— Ну что же вы так ругаетесь, разлюбезный вы мой! Это вредно для кармы! Я вот по какому поводу вас беспокою — вы, помнится, обещали мне талер, если я устрою вам встречу с собой. Так вот я сильно интересуюсь — где же мой талер? Поймите меня правильно, вы ранены и не дай бог помрете, а как же мой талер? Может, отдадите обещанное бедному человеку, раз уж пообещали?

Неся подобный бред, я потихоньку подбирался к раненому, но не сдающемуся шляхтичу, держа на прицеле его укрытие. Он, не будь дураком, заполз за крыльцо и не показывался. У него, по крайней мере, один пистолет, и я не хотел проверять его меткость. В конце концов, он ранен, и я могу подождать, пока он ослабеет. Но что это, к мельнице подъезжают сани, запряженные парой лошадей. В них старый Фриц и Мартин — они, очевидно, услышали выстрелы и ощетинились пистолетами. В горле комок: друзья пришли мне на помощь. Наконец-то я не один на этой проклятой мельнице, теперь-то... что это такое, самка собаки! Проклятый шляхтич подскочил как ужаленный и выстрелил в Мартина, Фридрих попытался того оттолкнуть, и они оба повалились с саней в снег. Печарковский же немедленно развернулся в мою сторону, и мы разрядили свои пистолеты одновременно. Черт, кажется, этот мерзавец попал в меня. Впрочем, я тоже не промазал, и он упал, как подкошенный, нашпигованный свинцом.

Я как в замедленной съемке вижу лицо склонившегося надо мной Мартина — слава богу, этот мальчишка жив, а где же Фриц? Мартин что-то говорил, плача, но я его не слышал. Мне было почему-то хорошо и спокойно, но немного напрягало отсутствие Фридриха. Где этот старый мошенник, неужели проклятый шляхтич его подстрелил? Внезапно слух прорезался, и я услышал, как Мартин говорит мне:

— Ваша светлость, очнитесь! Фридрих тяжело ранен и хочет с вами поговорить!

— Фридрих, где он? — силы вернулись ко мне, и я встал.

Где это мы? Огляделся и понял, что на мельнице. От очага тянуло теплом, и вкусно пахло едой. Как я сюда попал? Мартин притащил? А Фридриха? Тяжко ему пришлось, бедолаге!

— Мартин, пойди посмотри лошадей, — прошептал старый Фриц.— А я пока поговорю с нашим принцем. Ступай, мальчик! Ваша светлость, слава богу, вы живы! Вам нельзя здесь оставаться, поэтому вы с Мартином должны немедленно уехать отсюда. Оставьте меня здесь и бегите.

— Что ты такое говоришь, старый ворчун! Я не брошу тебя, мы поедем все вместе, или все останемся здесь.

— Вы очень изменились, принц! И я нисколько не жалею, что пролил кровь за вас. Только знайте, раньше я сделал бы это из преданности вашему отцу, а теперь, после нашего путешествия, я сделал бы это для вас. Но если моя жизнь принадлежит вашей светлости, то вы не принадлежите мне. Вам по наследству от отца досталось слишком много врагов, а вы, не теряя времени, обзаводились собственными, и теперь вы не можете рисковать. Оставьте меня здесь и бегите, это необходимо!

— Хорошо, я уеду, но прежде я позабочусь о тебе!

— Позаботьтесь лучше о Марте, ваше высочество! Если мне суждено погибнуть здесь, то считайте это моей предсмертной просьбой.

— О чем ты говоришь старина, конечно, я позабочусь о Мартине!

— Ваша светлость, когда вы потеряли память, я был уверен, что вы всех искусно водите за нос. Уж больно вы толково провернули все дело с бургомистром. То, что вы не врете, я понял лишь тогда, когда вы не узнали Марту. Да, наш Мартин — это Марта Рашке, младшая дочь бургомистра Кляйнштадта. Бедная девочка полюбила вас с первого взгляда и, не раздумывая, последовала за вами, бросив семью. Берегите ее, ваша светлость, однажды вы поймете, что лучше нее вам никого не найти. Сколько бы вы ни блудили с бродячими комедиантками, маркитантками и знатными дамами, никто не будет вас любить так, как эта бедная девочка. Надеюсь только, что вы не разобьете ее доброго сердца, прежде чем поймете это.

— Боже, так это ее я обесчестил там, в этой хижине...

— Принц, я не держал вам свечу, но бьюсь об заклад — что бы вы там ни сделали, никакая грязь не коснулась ее чистой души. Но хватит об этом, молю вас, уезжайте немедленно!

— Ваша светлость, я собрал все оружие и лошадей, мы можем ехать, — сказала зашедшая к нам Марта.

— Хорошо, но прежде мы завезем Фридриха в ближайшую деревню. Здесь он не выживет один. К тому же у пана Печарковского, чтобы его черти в аду хорошо приняли, могут быть сообщники. Негоже, если они найдут здесь раненого старину Фрица.

Завезя Фридриха, как я и собирался, в деревню и заплатив за уход местным крестьянам, мы уехали прочь. Я не сказал Марте ни слова о своем последнем разговоре с Фридрихом и по-прежнему обращался с ней как с мальчиком. Мне нужно было много обдумать, прежде чем я приму решение. Мне только казалось, что я один, — оказывается, вокруг меня люди, нуждающиеся в моей заботе и участии.

Мы ехали на санях по волшебной зимней стране, называемой Померанией, еще не до конца онемеченной, богатой и хорошо управляемой своими правителями. Ночевали в придорожных корчмах, разговаривали с людьми, любовались зимними пейзажами. Когда долгими зимними ночами мы одетые лежали, прижавшись друг к другу, укрывшись одной дерюгой, хотелось только одного — чтобы это прекрасное путешествие никогда не кончалось. Я рассказывал Марте волшебные сказки о далеких странах и прекрасных принцессах, похищенных драконами. О храбрых рыцарях, спешащих им на помощь. Такими историями ее было не удивить, но я круто менял сюжет, и рыцари в них превращались в опасных злодеев, думающих только о приданом принцесс. А драконы, напротив, были добры и благородны, потому что они на самом деле были заколдованными принцами, спасти которых могла лишь истинная любовь. Марте нравились мои сказки, и она, не зная, что ее инкогнито раскрыто, доверчиво прижималась ко мне и засыпала. А я долго не мог сомкнуть глаз, вспоминая людей, которых встречал накануне. Они были сыты, зажиточны, если не богаты и счастливы. Увы, я знал, что топор занесен над древом. Всего через несколько лет начнется ужасная тридцатилетняя война, которая пройдет ураганом по этой несчастной земле. Прекрасные добротные дома будут разрушены и сожжены, церкви осквернены, а население подвергнется всяческим насилиям. Земля эта, окончательно онемеченная и забывшая о своих славянских корнях, будет переходить из рук в руки, пока не станет частью разбойничьей Пруссии, и Фридрих Великий будет набирать среди местных потомков славян своих померанских гренадер. Потом будут другие войны, еще более ужасные и кровопролитные, чем прежде, и у Германии отнимут эту территорию, чтобы отдать Польше. И потомки этих людей будут покидать эту землю, считая себя чистокровными немцами и не желая жить в славянском государстве. Но все это будет потом, а сейчас мы с каждой милей приближались к цели нашего путешествия — городу Дарлову, где княжил мой дядя Георг Второй.

Дядя мой, надо сказать, был человеком довольно необычным. Он чуждался общества вообще и женского в частности, а жизнь свою проводил в бесконечных охотах и упражнениях в стрельбе. Однажды это увлечение привело к тому, что пистолет взорвался в его руках, и князь Георг окривел. Происшествие никак не сказалось на его привычках, и дядя продолжал вести антиобщественный образ жизни. Трудно сказать, что заставило его жениться, ибо он определенно не питал склонности к семейной жизни. Очевидно, брак его, как это часто бывает во владетельных семьях, был оговорен еще в детстве, и когда в семействе, желающем породнится с родом Грифичей, появилась, а затем выросла и вошла в возраст подходящая девица, все было решено. Как бы то ни было, такого события, как женитьба младшего брата, не могла пропустить его любящая сестра герцогиня Брауншвейг-Вольфенбютельская. А мне просто необходимо с ней увидеться, ибо она и есть мать принца Иоганна Альбрехта Мекленбургского, то есть меня.

Прибыв в Дарлов, мы решили, что прежде чем являться к князю, необходимо привести себя в порядок. Увы, все гостиницы и постоялые дворы были заняты приехавшими на свадьбу дядюшки Георга гостями. Все же владетельные князья не каждый день женятся, и пропустить такого повода повеселиться местный бомонд никак не мог. Мы с большим трудом и за совершенно неприличные деньги сняли с Мартой крохотную конурку на окраине Дарлова. Первым делом я потребовал нагреть воды и устроил помывку. Обычно "Мартин" всегда мылся после меня, пользуясь, как видно, тем, что после водных процедур у меня благодушное настроение и я не подшучиваю над его стыдливостью. Бедная девочка, тяжело же ей было в мужской компании в этом чертовски долгом путешествии. На этот раз я категорически настоял, чтобы "он" шел первым, а я тем временем буду чистить оружие и непременно застрелю всякого, кто посмеет побеспокоить моего секретаря. Когда я помылся, Марта, не дождавшись меня, спала, свернувшись калачиком на единственной постели. Она была невообразимо трогательна, спящая в своем мужском наряде, и я не посмел ее тревожить. Накрыв ее одеялом, я устроился на полу, завернувшись в старый тулуп, и немедленно заснул. Ночью мне впервые в этом времени приснился сон. Я был в нем маленьким мальчиком в бархатном костюмчике и бежал к красивой пышно одетой даме. Какие-то женщины, очевидно служанки, удерживали меня, а я вырывался и плакал. Наконец красивая дама села в карету и уехала, а я остался. Проснувшись, я долго не мог вновь заснуть и лежа думал, что за сон мне приснился. Воспоминания ли это моего нового тела? Или причудливая игра разума, оказавшегося в незнакомой и чуждой ему обстановке? Бог весть!

Утром, подкрепившись, мы оделись в самые лучшие одежды из тех, что у нас были. На шею я повесил цепь, на руки надел перстни с печатями. Место на поясе заняла парадная шпага и самый лучший кинжал. "Мартин" тоже принарядился, хотя и отказался от украшений. Вообще-то странно для девушки. Добравшись до дворца князя, я объявил, что являюсь посланником Познанского воеводы и хочу видеть его светлость, дабы передать ему лично в руки послание. Против ожидания, меня довольно быстро проводили в заснеженный сад, где Георг Грифич предавался своему излюбленному занятию, а именно — стрельбе. Благосклонно кивнув на мой поклон, он бросил послание человеку, игравшему, как видно, роль секретаря, и спросил — хорошо ли я стреляю. Я ответил, что недурно, но что тот, показав на мишени, спросил, с которого расстояния я попаду в них.

— Из знакомых пистолетов, ваша светлость, я не промахнусь с тридцати шагов.

— Вот как? Однако не согласитесь ли вы продемонстрировать свое умение?

Я, не чинясь, отправился за своим арсеналом в конюшню. Мои допельфастеры привели князя в буйный восторг, а то, что я действительно не дал промаха, расположило его ко мне. К тому же секретарь, как видно, за время моего отсутствия ознакомил князя с посланием воеводы, так что князь удостоил меня разговором.

— Скажите, мой юный друг, известно ли вам содержание послания?

— Нет, ваша светлость.

— Познанскому воеводе ни с того ни с сего вздумалось поздравить меня с бракосочетанием, будто есть с чем. Кроме того, он рекомендует мне вас как человека исключительных качеств и просит оказать вам содействие. Что бы это значило?

— Я имел честь оказать пану воеводе некоторые услуги, в награду он решил помочь мне в одном щекотливом деле.

— Все интереснее и интереснее, и что же это за дело, позвольте спросить?