Нет, со скиталой, пожалуй, ничего не выйдет. Какой благовидный предлог можно придумать, чтобы передать кожаный ремень? Сразу заподозрят неладное. Заметят странные царапины на коже. Чай не дураки...
А что, если написать письмо друзьям? Или брату. Да, лучше брату, которого у Аристомена нет и не было. Но ведь о том он никогда не упоминал. Это мысль. Пусть будет письмо к "брату Эвмену". Хотя нет. Это имя наверняка им уже знакомо. После того, как Александр оставил Тир, Хранители побеседовали с его освобождённым царём. Кажется, его зовут Шинбаал. Аристомен слышал обрывки разговоров об этом. Македоняне допрашивали Шинбаала, и обязательно при этом присутствовал Эвмен. Не мог не присутствовать. Его имя насторожит Мерит-Ра. Нужен кто-то другой, желательно не из стратегов. Ну, тут нечего долго раздумывать, к царю приближены многие и архиграмматика сразу насторожит тот факт, что внезапно нашедшийся лазутчик пишет письмо, скажем, племяннику Эвмена, молодому Иерониму, называя его братом. Да, пусть будет Иероним из Кардии.
Аристомен сел за письменный стол, развернул чистый папирус, придвинул шкатулку с письменными принадлежностями.
Справиться о здоровье, рассказать о своём житье, ну и тому подобное. Это же естественно. Он больше года пленник в этой золотой клетке. "Брат" считает его мёртвым, надо отослать весточку. Передать открыто, при всех. Мерит не будет в том препятствовать. Наверное.
Он обмакнул заострённую палочку в чернила и вывел:
"Аристомен — Иерониму из Кардии. Радуйся, брат..."
На следующий день он вручил письмо лично в руки Анхнофрет. И уже через час его вызвали к Мерит. Когда он вошёл в её покои, правительница стояла у окна.
— Мне показали твоё письмо к брату, — сказала она, — ты не говорил, что у тебя есть брат.
— Есть. Надеюсь, что он ещё жив. Столько воды утекло, с тех пор, как мы разлучились.
— Он состоит в свите Александра?
— Нет, царственная, что ты. Он простой воин, один из многих.
Мерит некоторое время молчала, все ещё не поворачиваясь к Аристомену. Он терпеливо ждал.
— Я прочитала твоё письмо.
"Ещё бы ты не прочитала", — подумал лазутчик, но ничего не сказал.
— Оно очень тронуло меня. В той части, где ты вспоминаешь вашего отца и пишешь, что Иерониму, верно, легче. Скажи, ты был женат?
— Да, госпожа. В другой жизни, — ответил Аристомен, дрогнувшим голосом.
Мерит вздохнула. Лазутчик понял, что стрела попала в цель.
Он знал её слабость, в меньшей степени присущую и Верховному Хранителю. Слишком они оба чувствительны, да жалостливы к чужому несчастью.
Вся эта царственная троица, брат, сестра и фараон, занималась стихосложением. Мерит-Ра декламировала Аристомену свои стихи, а также сочинённые Ранефером, при этом аккомпанировала себе на музыкальном инструменте, напоминающем лиру. Стихи были под стать музыке — торжественно-печальные. Любят они погрустить над своей "нелёгкой судьбой".
Значит, проняло. Ещё бы. Мерит-Ра — само сочувствие и доброта. Когда никого ядами не травит.
— Ты расскажешь мне о ней?
— Возможно позже, госпожа.
— Хорошо.
Мерит, наконец, повернулась к Аристомену.
— Ты выбрал для письма плохой папирус. Он весь испещрён какими-то крошечными дырками, которые видны лишь на просвет. Не понимаю, почему ты вообще не выбросил его, ведь писать на таком неудобно.
На лице Аристомена не дрогнул ни один мускул, но сердце забилось чаще.
— Я прикажу, чтобы папирусы, которые выдают тебе для письма, лучше проверяли, — сказала Мерит-Ра, глядя ему прямо в глаза.
Он коротко кивнул.
"Заметила. Что ж, только ребёнок бы не заметил".
— Давай начнём наш урок, — распорядилась правительница, — мы давно не занимались.
— Скажи, госпожа, — спокойным ровным голосом спросил Аристомен, — читая моё письмо, встретила ли ты незнакомые слова?
— Да, несколько. Как раз хотела, чтобы ты объяснил мне их значения.
Во время урока, отвечая на её вопросы, называя новые слова, записывая их на вощёной табличке, поправляя произношение царицы, Аристомен несколько раз ловил её внимательные взгляды. Подозревает и следит за его поведением, не выдаст ли себя хитрый эллин.
Он проколол папирус тонкой булавкой во множестве мест, но лишь небольшая часть крошечных отверстий расположилась прямо на буквах. Эта грубая тайнопись, изобретённая Энеем Тактиком, способна обмануть несведущего человека, но не Мерит-Ра, искушённую в подобных делах. Наверняка она папирус и над лампой подержала, ожидая, не проявятся ли слова между строк. Послание царица прочитать не смогла, но подозрения все же не отринула. Не отдаст письмо посланнице? Или решит поиграть в эту увлекательную игру, кто кого перехитрит?
— Скажи, Аристомен, что означают слова "акрея данон"?
Он ждал этого вопроса и ответил спокойно, следя за собственным голосом, предварив свои слова тщательно выдержанной паузой, не большой и не маленькой.
— Ты ошиблась в произношении, госпожа. Нет такого слова, "акрея". А "данон"... Может быть ты хотела сказать — "данос"? "Данос" означает — "сухой".
— Сухой?
— Да. Хорошо высушенный. Только так говорят редко, чаще используют слово "аникмос", имеющее то же значение.
— Похоже я действительно ошиблась, — согласилась Мерит.
— Бывает, — улыбнулся Аристомен, — ты имеешь большие способности к изучению языков. Сама знаешь — я коверкаю слова языка ремту гораздо сильнее.
Мерит кивнула, еле заметно нахмурившись. После урока она ещё некоторое время колебалась, но все же решила передать письмо Анхнофрет, дабы та вручила его писцам Александра, ведающим посланиями.
И месяца не прошло, как терпкий солёный ветер обдавал мелкими брызгами лицо Анхнофрет. Большая ладья, степенно покачиваясь на волнах Великой Зелени, приближалась к берегам Киццувадны. Возле Алаши навстречу пару раз попались эллинские корабли. Их тут теперь много, чувствуют себя, как дома.
— Все или ничего... — прошептала Анхнофрет, глядя, как из воды выпрыгивают дельфины, вечные спутники кораблей.
Огненный, ослепительно сияющий диск, вынырнув из утренней дымки, в которой тонул далёкий берег Яхмада, щедро разлил брызги золота по бескрайней равнине моря, что, пробуждаясь ото сна, неспешно сбрасывала серо-голубые одежды и облекалась в небесную синеву.
"Все или ничего"...
Лучше бы вышло "все". Успех задания Анхнофрет способен поднять оба царства до невиданных высот. В том она не сомневалась. Значит, должна постараться. Наизнанку вывернуться. Потрясти царя Александра. Заинтересовать.
Она мучительно обдумывала свои слова, какие скажет при встрече и те, что будет говорить в дальнейшем, изо дня в день. Сердилась на себя, ибо видела в них наигранность, пафос, способный оттолкнуть. И придумывала новые. Ещё не знакомая с царём, она ежеминутно размышляла, как подойти к нему, как обаять. Что ему нравится, что он не выносит. Никто не мог ей этого рассказать, разве что Аристомен, но она побоялась расспрашивать эллина. Ограничилась лишь наиболее безобидными вопросами. Что следует знать любому послу о принимающей стороне.
"Все или ничего", с каждым ударом сердца, подобно кинжалу, впивалось в грудь Хранительницы глубже и глубже...
3
Родина
Аргос, месяцем ранее
Колесница остановилась у подножия холма. Здесь уже ожидали две упряжки, а на вершине стояло несколько человек. Тело одного из них прикрывали громоздкие бронзовые доспехи, напоминавшие колокол. Остальные воины не имели брони, и одеты были в одни лишь набедренные повязки. Правда, на головах у всех конические шлемы, набранные из изогнутых пластинок, бывших когда-то кабаньими клыками.
Полуголый возница посторонился, колесничий воин, тоже облачённый в броню, но совершенно иную, напоминавшую рыбью чешую, спрыгнул на землю и проворно взобрался на вершину холма.
— Ты видел моего отца, Этевокрей?
Воин в колоколовидном панцире кивнул.
— Да, пасиреу. Твой дед тоже с ними, хотя видно, что едва стоит на ногах. Только что его колесница проезжала перед воинством.
— Значит, Кокаро Черноногий всё-таки решил умереть не в собственной постели, — злобно прошипел молодой царь Абаното.
— Едва ли он ищет смерти, пасиреу, — возразил Этевокрей, — их очень много. И это уже не междоусобица народа перасгон. Смотри, они привели с собой ахеев.
— Вижу, — процедил Абаното, — не удивлюсь, если сам Поредоро в их рядах.
— Уж "драконьи зубы" точно там. Вон они, по правую руку от нас.
На расстоянии трёх-четырёх полётов стрелы к северо-западу от холма выстроилось войско. Огромное войско. Этевокрей не помнил, чтобы ахеи когда-либо собирали такое, а уж Кокаро тем более. Последние десять лет Черноногий просидел безвылазно в далёкой западной полунищей Арое и воинов с ним оставалось всего человек сто. А тут около трёх тысяч. Откуда их столько? Такое возможно, только если объединились сразу несколько царей. Но Этевокрей прекрасно знал, что это условие невыполнимо. Всякий сам за себя, а друг на друга они волками смотрят.
Если только их всех не покорили и не согнали в единое воинство "железные люди", о внезапном появлении и невероятном могуществе которых уже два месяца доходят с севера туманные слухи, один удивительнее другого.
— А "железные люди"? Ты их видел?
— Нет, пасиреу, — покачал головой Этевокрей.
Он действительно не видел в рядах противника ничего необычного. Пешие с огромными щитами, колесницы. Это ахеи, давно знакомые соседи, обликом мало отличимые от перасгон с которыми изрядно перемешались за последние две сотни лет. Говорят, "железные люди" не похожи ни на кого и их воинство ни с каким другим не спутаешь.
— Боги услышали! Они почти все пешие, а у нас сотня колесниц. Сколько у них, сочли?
— Всего двадцать, пасиреу, — подсказал один из рядовых воинов.
— Хвала тебе, Пайавон Руковоро[30]! Мы развеем их, как пыль! Пойдём, Этевокрей.
[30] Пайавон Руковоро — микенское имя покровителя Аргоса Аполлона Ликийского (Волчьего), которого почитали, как бога-целителя.
— Ты не станешь говорить со своим отцом и дедом, пасиреу? — удивился военачальник.
— Нет, — отрезал царь, — эти нечестивцы сами избрали свою судьбу, явившись незваными.
Он повернулся и легко сбежал вниз. Этевокрей завистливо цокнул языком — в своей броне он не смог бы продемонстрировать подобную прыть даже пятнадцать лет назад, когда был в нынешнем возрасте царя. "Рыбья чешуя" Абаното перешла тому по наследству от его великого деда, который, по слухам, привёз её из страны черноногих.
Абаното и его военачальник взошли на колесницы и понеслись к ожидающему поодаль воинству. Царь произнёс вдохновляющую речь. Воины зашумели, потрясая копьями, ударили узкими бронзовыми мечами в громадные щиты-сако, похожие на два сросшихся выпуклых диска.
— Вперёд, перасгон! — крикнул Абант, поудобнее перехватив длинное копье.
— Вперёд! — подхватил Этевокрей.
— Смерть Ринкею Изгнаннику! Смерть Черноногому! Смерть ахеям! — заорали воины.
Заржали понукаемые лошади, заскрипели колеса. Стена щитов, обтянутых пёстрыми бычьими шкурами, несколько нестройно двинулась вперёд, прямо на холм, разделявший два воинства. Колесницы обтекали его справа и слева, а пехота лезла наверх, дабы занять удобную позицию. Этевокрей рассчитывал сделаться царём горы.
Навстречу неспешно ползло войско Кокаро. Если конечно, справедливо так говорить. По правде сказать, Этевокрей понятия не имел, кто там главенствует.
— Варвары, — пробормотал Никанор, рассматривая рать пеласгов, — никогда бы не подумал, что скажу подобное про воинство Даная-аргосца.
Средний сын Пармениона, хилиарх гипаспистов, стоял в строю своих воинов на правом крыле союзников. Фалангу щитоносцев до поры прикрывали от глаз противника аконтисты Балакра. Именно здесь, как и почти всегда, планировался главный удар.
В центре стояли пеласги Линкея и Кокала Мелампода. Левое крыло возглавлял фиванский царь Полидор. Поредоро, как его звали местные. За три месяца Никанор успел привыкнуть к речи ахейцев Аттики и Беотии. Поначалу ни слова не понимал, но постепенно начал вслушиваться, разбирать. Если это речь эллинов, то исковеркана она просто чудовищно, но, при некоторой сноровке, понять можно. Если постоянно помнить, что они, к примеру, вместо "лямбды" выговаривают "ро", и сильно растягивают все слова, то многое уже становится на свои места.
Поредоро, сын Кадумы... Боги, Кадума — это же Кадм[31], основатель Фив, что убил дракона, засеял поле его зубами и из них выросли воины — спарты, "посеянные"! И Никанор разговаривал с его сыном! С ума сойти... И спарты существуют, именно они на левом крыле и разместились. Только, конечно, никакие они не "посеянные". Обычные люди из плоти и крови.
[31] Кадм — один из немногих мифических героев, в коем можно заподозрить личность вполне историческую. Найдено письмо некоего ахейского царя к царю хеттов Хаттусили III, датируемое XIII веком до н.э., в котором ахеец упоминает своего предка Кадуму.
На многое здесь, на родине, эллины смотрели, разинув рот. Александр давно собирался посетить землю предков, но будучи занят множеством дел в Киццувадне, решил для начала отправить разведку. И вот, ранней весной, как подошёл к концу месяц виноградной лозы, антестерион, флот из пятидесяти больших и малых кораблей вышел в море.
Стратегом царь назначил Филоту, старшего сына Пармениона, командира гетайров. "Друзей" в поход отправилось немного, всего одна ила, двести всадников. Столько же было конных эллинов из беотийской илы. Ими командовал Койран. Лошадей везли на специально построенных судах-гиппагогах. Несколько транспортов перевозили хилиархию щитоносцев под командованием Никанора, легковооружённых аконтистов Балакра, критян Омбриона, эллинских союзников. Всего чуть более трёх тысяч человек, не считая гребцов и матросов. Это была лишь разведка, а не завоевательный поход.
Флот вели Неарх и Пнитагор. Последний был более опытен в кораблевождении, но после инцидента в Тире царь ему не очень доверял.
Оставив за кормой берега Кипра, через семь дней флот достиг Родоса. Всем известного города на острове, разумеется, не было. Но обнаружилось несколько поселений, где жили критяне.
Их небольшие колонии эллины уже встречали и в Киццувадне и на Кипре. Навстречу постоянно попадались купеческие корабли. Благодаря переводчикам из числа критян, год проживших с эллинами на Кипре, не возникло сложностей с общением.
Трудность была в другом. "Предки" настолько отличались от "потомков", что сей факт совершенно сбивал последних с толку. Они ожидали увидеть таких же эллинов, ибо не представляли героев гомеровой древности иначе, а увидели...
У мужчин длинные чёрные волосы, с одним завитым локоном, ниспадающим возле уха. Бороды тоже длинные, но верхняя губа выбрита, как любят спартанцы. По большей части все одеты в одни лишь набедренные повязки, но богатые носят нечто, похожее на фракийские рубахи с рукавами. Есть и плащи, но опять ничего общего с хламидами и гиматиями. Ни у кого нет широкополых соломенных или войлочных шляп, македонских беретов. Знать щеголяет в высоких шапках, украшенных перьями. Эллинов удивило, что на праздники высокородные мужи одевали пёстрые долгополые юбки, подобные женским.
