— Антипатр постарается сразу выбить тебя оттуда или вообще не допустить даже твоего приближения к городу. Оба этих варианта нас устраивают. Он ввяжется в бой.

Агесилай почесал бороду.

Городу воинов нужна победа в поле. Желательно без участия афинян. Необходима демонстрация военной мощи Спарты. Но македоняне сильны и дело отсвечивает неопределённым исходом, поэтому геронты не хотят рисковать гражданами Спарты, число которых от поколения к поколению уменьшается, ради туманной перспективы вновь вырвать у Афин знамя первенства в Элладе. Поэтому один из царей спартанских лично занимается разведкой и переговорами с союзниками, хоть это и несвойственное царям занятие. Поэтому другой царь не возглавил войско, остался дома, а полемарху[12] дали всего полторы тысячи гоплитов. После катастроф при Левктрах и Мантинее Спарта собирается таскать каштаны из огня чужими руками. Но обстоятельства складываются так, что вытащить македонян на бой можно только на живца. И этим живцом предстоит стать Красным плащам. Задача усложнялась тем, что Агесилаю предстояло не просто геройски умереть. В столь славном для сынов Лакедемона месте он сделал бы это, не задумываясь, но требуется нечто большее — победить. Так, чтобы ни у кого не осталось сомнения — победой все обязаны Спарте.

[12] Полемарх — военачальник.

— Это танец на лезвии ножа, — сказал Агесилай, — а если нас не поддержат? моё влияние здесь ничтожно, надо было Агиса сюда посылать, а на его место меня. Или тебя. Харидем уже дал всем понять, что первым ход не сделает. Антипатр прижмёт нас к морю и уничтожит.

Павсаний задумался. Харидем ненавидел македонян лютой ненавистью. Нынешний план сформировался окончательно, как раз тогда, когда Агису стало известно, что в стратеги прочат Харидема. Выдвижение кандидатуры Агесилая предполагало, что союзники лишь горячее захотят стратегом бывшего наёмника, однако его нынешняя осторожность не объяснима и может погубить всё дело.

— А мы не будем скрывать наших намерений, — сказал, наконец, Павсаний, — когда на рассвете выступим из Фермопил, пусть это увидят все.

— И что? — недоуменно спросил полемарх.

— А когда отдалимся на десяток стадий, кто-то расскажет весь наш план Демосфену. Этот в военном деле ничего не понимает, зато взбаламутит всех. Ты знаешь здесь кого-нибудь, кому можно довериться?

— Эвтин, стратег аркадцев, голосовал за меня. Думаю, для такого дела подойдёт. Если позвенеть монетой.

— Отлично. Деньги найдутся.

— Допустим, они выйдут, — предположил Агесилай, — но в их рядах и духа нет сплочённости. Если Антипатр их потеснит — побегут.

— Куда? Обратно в Фермопилы? И много их таким способом сбежит?

— А если сдадутся?

— Да пусть македоняне их даже перебьют всех до единого, нам только на руку.

— То есть, они все — лишь мясо и мой брат рассчитывает только на наши с Леосфеном силы? Маловато.

— Хватит, Агесилай, главное связать Антипатра боем, не дать ему уйти. Неужели ты пытаешься оспорить приказ царя?

— Нет, — гордо выпрямился полемарх, — приказ священен. На рассвете Врата вновь увидят бой спартанцев.

Стенка на стенку

Бодрый посвист флейт раскрашивался в настоящий марш ритмичным топаньем множества ног. Шесть тысяч педзетайров, ударная сила македонского войска, шагали в ногу, колонной по четыре человека в ряд, поднимая клубы пыли. Слабому утреннему бризу, пришедшему со стороны Малидского залива, едва хватало сил немного относить пылевую завесу к югу. Солнцу ещё не доползло до зенита, но вовсю грозилось устроить к полудню настоящее пекло, жарче, чем в гефестовой кузне, даром, что на дворе уже не лето. Воины, промаршировавшие в полном облачении тридцать стадий, успели вспотеть, пыль оседала на разгорячённой коже, почти не охлаждаемой едва ощутимым ветерком, лезла в рот, нос, глаза, которые, ко всему прочему, ещё и слезились от пота у тех, кто не догадался повязать на лоб льняную ленту. Держать сариссу вертикально само по себе непросто, а нужно ещё споро идти, да и щит на левом плече не способствует подвижности.

Марша, подобного этому, в полной боевой готовности, Андроклид не мог припомнить со времён, когда только-только встал в ряды фаланги. Да и тогда подобные броски были лишь учебными. Никогда ещё войско боевым строем не шло на такое значительное расстояние. Пятьдесят стадий до Фермопил. Уж насколько Андроклид опытен, а древко его сариссы постоянно ударялось где-то наверху о соседние. Не маршируют с двенадцатилоктевыми копьями в собранном виде, непривычно это, да и держать их совсем рядом с подтоком довольно тяжело. Воины пыхтели, ругались вполголоса, думая, что не слышит Танай, шедший первым. Ага, сейчас. Всё-то он слышал, и ему, как и всем, неудобно, однако шёл себе и шёл, невозмутим и собран. Так же, как и Кратер.

Новый командир таксиса Эмафии в бою будет стоять вместе со всеми, занимая место димойрита, командира полуряда, восьмого по счету от переднего края. Он должен находиться в самой гуще боя, но не в первых рядах, дабы в случае его гибели, фаланга не осталась без управления. Сейчас, на марше, он одним из немногих шёл налегке — привилегия военачальника, которому нужно не просто топать к месту боя, но ещё и руководить всей это огромной массой людей. Щит и сариссу ему нёс слуга.

К голове колонны подлетел всадник, прискакавший с севера.

— Ну что? — прокричал таксиарх, выйдя из строя.

— Поравнялись! — прокричал разведчик, — они уже переправились через Асоп и продолжают идти вдоль берега залива!

— Спартанцы?

— Да!

— Не встали на берегу?

— Нет, продолжают движение!

— А наши?

— Подходят к реке! Где Антипатр?

— Скачи вперёд, он там!

"Значит, действительно идут на Ламию, как и предсказывал Эвмен".

Кратер окинул взглядом колонну, растянувшуюся более чем на восемь стадий. Дорога не слишком широкая, четверо в ряд помещаются с трудом, но сузить ряды, увеличив тем самым длину, неразумно. Если впереди бой, то перестраивать фалангу с марша потребуется очень быстро. Таксиарх чувствовал, что маневр спартанцев неминуемо приведёт к сражению, не бросят же их остальные. Или "Красные плащи" проявили инициативу, ни с кем не сговорившись? Вполне в их духе. Но тогда они просто перестанут существовать.

Хвост многоногого колючего зверя всё ещё не виден, а голова уже удалилась на порядочное расстояние.

— Шире шаг! — скомандовал таксиарх и, придерживая рукой перевязь с мечом, побежал догонять.

Рано утром, едва была получена весть о выступлении спартанцев, регент спешно собрал военный совет. Различные варианты действий в случае выхода союзников из Фермопил обсуждались не единожды, но нынешняя ситуация оказалась весьма необычна: по сообщениям разведки, "Красные плащи" шли в одиночестве.

— Что это может значить? — обратился Антипатр к стратегам.

Те дружно заскребли затылки, и только Эвмен не слишком замедлил с ответом:

— Готов прозакладывать что угодно — они идут на Ламию.

Антипатр, подумав, согласно кивнул.

— Да. Эвмен, немедленно гонца в гарнизон Ламии. Предупредить. А спартанцев надо перехватить.

Кардиец вышел из шатра и отдал несколько коротких распоряжений.

— Пехота не успеет, — сказал Кратер.

— Ударить гетайрами? — поинтересовался Линкестиец.

— Нет, — возразил регент, — атаковать конницей спартанский монолит — самоубийство. Аристон, задержи их, пусть идут в постоянном беспокойстве, это их замедлит. Аттал, твои агриане бегом поспеют за пеонами, поможешь им. Исполняйте!

Названные стратеги покинули шатёр. Князь фракийцев-пеонов Аристон командовал лёгкой конницей, состоявшей из воинов его племени, вооружённых дротиками. В войске регента пеонов насчитывалось чуть меньше тысячи. Фракийцев-агриан, сражавшихся пешими в рассыпном строю, числилось вдвое больше.

— Все остальные выступают немедленно, — приказал Антипатр.

— На спартанцев? — уточнил Мелеагр.

— А если это уловка? — засомневался Кратер, — мы подставим бок остальным эллинам, и они выйдут из Фермопил.

— Да, это весьма вероятно, — согласился Эвмен, который как раз в этот момент вернулся в шатёр.

Линкестиец покосился на архиграмматика и усмехнулся.

"Стратег... Писцами своими командуй".

Антипатр, однако, к кардийцу прислушался. За последние два месяца он, прежде мало имевший дел с Эвменом, убедился в том, что Филипп, приблизив этого молодого человека, не прогадал. Он, Филипп, вообще видел много дальше других. Как бы он поступил сейчас? Эллины явно задумали какую-то хитрость и "правильный" бой, грудь на грудь, принимать не жаждут. Если им удастся захватить Ламию, Антипатру придётся уйти на север, оставив Фтиотиду, а там и до потери Фессалии недалеко.

Захватить Ламию... Стены этого города не слишком высоки, но спартанцы явно не готовы к штурму, времени на строительство лестниц у них нет. Однако они наверняка попытаются проникнуть в город по реке Ахелой, что протекает прямо через него. Тут им помешать сложно — в гарнизоне трёх сотен бойцов не наберётся, да и те не слишком надёжны. Допустим, македоняне запрутся в высоком и хорошо укреплённом акрополе Ламии, но и в этом случае они не смогут успешно досаждать спартанцам. А те, вдобавок, овладеют портом Фалара и добро пожаловать Леосфен! Нет, Ламию нельзя отдавать.

Но всё же, вдруг это действительно уловка, направленная на то, чтобы выманить его, Антипатра, на бой в невыгодных условиях? Харидем нанесёт удар на марше, фаланга в колонне встретит врага в неудобной позиции...

— Гелланик, ты поведёшь своих гипаспистов к устью Асопа. Выступай немедленно, иди быстро. Нужно перехватить спартанцев прежде, чем они переправятся. Тебя поддержат Аттал и Аристон.

Высокий муж, хилиарх, начальник тысячи щитоносцев, ростом превосходивший всех присутствующих на совете, молча кивнул и вышел из шатра. Менон, гиппарх фессалийцев, посмотрел ему вслед и сказал:

— Это спартанцы, Антипатр. Стоит ли искушать судьбу, посылая против них равные силы?

— Спартанцы... Нынешнее поколение — бледная тень погибших при Мантинее отцов.

— Разве они отринули законы Ликурга и уподобились изнеженным афинянам? — не сдавался фессалиец.

— Менон прав, — вставил Кратер, — это не тот случай, когда имеет смысл устраивать честное состязание. Их надо посто растоптать числом.

— Разделение войска слишком рискованно, — встревоженно вставил Эвмен, — нас могут разбить по частям.

Антипатр медлил, на скулах его играли желваки: и без слов кардийца он понимал, что не в его ситуации разумно разделять армию. Она и так вдвое меньше эллинской.

— Время дорого, — торопил гиппарх.

— Хорошо, — принял решение регент и повернулся ко второму хилиарху щитоносцев, — Тимандр, отправляйся с Геллаником, он старший. Менон, ты перейдёшь Асоп западнее и ударишь по Агесилаю, когда гипасписты вступят в бой, и он покажет тебе спину.

Гиппарх кивнул.

— Тимандр, мы прикроем вас от Харидема. Помни, времени у вас с Геллаником мало, спартанцев нужно бить очень быстро. Все остальные выступают к Вратам!

— Идут, — Харидем оторвал ухо от земли, обтёр его, поправил массивное золотое кольцо в мочке и отряхнул от пыли плащ, — топот такой, словно Посейдон совсем рядом землю качает.

Демосфен не ответил. На его лице театральной маской застыло донельзя странное выражение, которое верховный стратег, усмехнувшись в угольно-чёрную бороду, объяснил для себя нетвёрдостью коленей оратора.

Ликург, один из афинских вождей, предводитель филы Леонтиды, давний приятель и сторонник Демосфена, лысоватый муж лет шестидесяти, весьма моложавый, несмотря на возраст, невозмутимо подвязывал наплечники льняного панциря к нагрудному кольцу. Рядом замер в ожидании слуга. В его руках щит и копьё, на голове гривастый шлем, он сейчас отдаст их хозяину, едва ли не единственному, кто вот только что приступил к облачению в доспехи, когда Харидем отдал приказ остановиться. Демосфен мрачно смотрел на филарха[13] и никак не мог объяснить себе его поведения. "Серьёзные дела не терпят суеты", — часто повторял Ликург. Разумно, конечно, но делать всё в последний момент... Что это, как не беспечная глупость? Или пустая бравада? Пускание пыли в глаза впечатлительным эфебам: "Вот образец хладнокровия!"

[13] Филарх — предводитель филы. Фила — родовая община, а так же территориальная единица, на которой жили члены этой общины.

А пыли в глаза совсем скоро достанет вдоволь. Вот она, клубиться над холмами, поднимаемая тысячами конских копыт и человеческих ног.

Идут.

Харидем отвернулся от созерцания бурого облака, разглядывая перестраивающуюся из двух колонн афинскую фалангу.

— Может всё же сильнее растянуть линию? — спросил Ликург, — я думаю, восьми рядов вполне достаточно.

— Нет, — возразил Харидем, — если у него действительно нет и двадцати тысяч, он не будет пытаться состязаться с нами в охвате, а соберёт все силы в кулак.

— Мне не нравится твоя идея, Харидем, — сделал недовольное лицо Ликург, — отдать инициативу противнику... План очень рискован. Я надеялся, что за ночь, хорошо подумав, ты изменишь своё мнение.

— Я не склонен менять решения в последний момент, — раздражённо бросил Харидем, — Антипатр будет атаковать. Если бы он не решился на это, до сих пор сидел бы у Гераклеи или вообще, давно уже отправился восвояси. Пусть нападает, меня не покидает чувство, что проиграет тот, кто начнет.

Афиняне заняли престижное правое крыло, этолийцы — левое. Союзники, что привели малые отряды, менее тысячи гоплитов каждый, расположились в центре, ближе к левому крылу, которое почти упиралось в круто уходящие вверх склоны Каллидромона. Самая оконечность эллинского строя оказалась сродни утёсу: она насчитывала двадцать четыре шеренги. Харидем, не сильно рассчитывавший на мощь этолийцев в атаке, сделал ставку на устойчивую неподвижность левого крыла. На склонах засели две тысячи пельтастов.

Харидема небезосновательно беспокоила македонская тяжёлая конница. Противопоставить ей что-то равноценное он не мог, обладая всего пятью сотнями продромов, легковооружённых всадников. В лоб фалангу гетайры атаковать вряд ли станут, за левый фланг так же можно не опасаться: какой дурак пошлёт конницу на склоны горы. А вот правый... Ликург предлагал удлинить строй, тогда союзники могли бы упереться в море, но войско, вытянутое на двенадцать стадий, станет совершенно неуправляемым. К тому же, стоит македонянам сформировать узкий по фронту, но мощный многорядный кулак, подобный тому, что обеспечил гениальному фиванцу Эпаминонду победу над спартанцами почти тридцать лет назад... Нет, Харидем на такое не пойдёт. Но тогда фланг афинян не будет защищён и Антипатр непременно ударит туда. Если бы не граничащее с предательством самовольство спартанцев, верховный стратег поставил бы здесь, на самом почётном месте, именно гоплитов Агесилая. Но теперь... Как поступить?