Поезд прошёл. Выживших — не осталось.
Подбежали партизаны, запыхавшиеся от быстрого бега в толстой тёплой одежде. Тут же начали призывать Ихтиандра, отвернувшись к реке. Ихтиандр не пришёл, несмотря на десятки призывов от десятков людей.
— Отставить, — рявкнул я, — занять оборону!
Сюда должны спешить отряды быстрого реагирования противника. Нужно продержаться, пока сапёры не установят заряды.
Наш увеличившийся вдесятеро отряд двигался обратно. В угрюмом молчании. Нет, не от потерь. Один убитый, двое ранено — все от партизан, не мои. Угрюмые они — от молниеносной, и беспримерно живодёрской, расправой над охраной моста.
А ведь там — даже немцев не было. И пленных не было. Это были наши. Бывшие — наши. Перешедшие на сторону врага, одевшие форму противника.
Дальнейший бой был долгим, но скучным. Да и не бой — перестрелка. Пошедшие в атаку предатели нахватались пуль от меня — я лупил из трофейного МГ, и от СВД и Винторезов моих снайперов, залегли, только стреляли в нашу сторону.
Потом сапёры доложили, что заряды установлены. Мы открыли шквальный подавляющий огонь из всех стволов по залёгшим в поле предателям, эвакуировались на нужную сторону моста. После следующего огневого налёта пошли в атаку на карателей на этой стороне — тогда у нас и появились потери. Противник был развеян, заряды подорваны.
А мост — не упал. Заряды были заложены на быки опор, мост просел, но не рухнул, повиснув на собственных ажурных металлоконструкциях. Я тяжко вздохнул, долго и смачно матерился голосом Дарта Вейдера. И побежал резать балки моста ножом. Под пулями предателей.
Они в меня даже 4 раза попали. Один раз я — чуть не сорвался в реку, получив винтовочную пулю прямо в лицо. В лицевую броню.
А вот когда, с диким скрежетом, мост рухнул в воду, я и упал вместе с ним. И вот тут и выяснилось, что костюм мой обладает ещё и антигравом. Бася, скотина железномозговая, не мог раньше сказать?
Антигравом! Я умею летать! Теоретически. Всё опять упёрлось в отсутствие энергии.
В общем, когда из водной взвеси, поднятой рухнувшим мостом, я появился, аки Христос, скользя по водной глади, даже предатели стрелять не стали. Многие — крестились.
А теперь идут, помалкивают в тряпочку. Да-да. Они сдались в плен. И что мне теперь с ними делать? А? Развесить вдоль дороги, как римляне делали? Блин, даже для меня, озверевшего маньяка — это слишком. А как? Привести их в наш супер-пупер-секретный лагерь? Настолько секретный, что для получения допуска надо сначала — застрелиться? Во избежание разглашения.
Я тяжко вздохнул. Ё-моё! Есть же — цельный генерал! Пусть он и разгребает этот головняк! Ха-ха! Я наворочал, а он — разгребай! Супер! Всегда бы так!
Настроение сразу улучшилось. Мысли полетели по другой орбите. Когда сюда шли, я бегал кругами вокруг ядра отряда, сенсорами прощупывая территорию. И засёк что-то вроде МТС. Крытые корпуса, колючий периметр, вышки, охрана, прожектор, генератор, вспышки электродуги и шипение автогена. И всё это нам — нужно.
— Привал, — скомандовал я, — Командиры — ко мне.
Отошли в сторонку, изложил им свои наблюдения, подчеркнул, что эти технические мощности нам позарез нужны — особенно генератор и сварка-резка — разделывать бронетехнику будущего на удобоваримые блоки.
А потом — связался с Коль-Коль. Он обещал выслать к нам "полные коробочки". Вот и кавалерия!
— Командир, а может — этих вперёд пустим? Они же — в их форме. Сумятицу внесёт, — предложил командир партизан. Увидев наши взгляды, он смутился, — а что? Они всегда перед собой наших пленных гонят.
— Уподобиться им? — ответил я, — Чем мы станем? Ими? Хотя, здравое зерно — есть. Так и сделаем. Не совсем так, но сделаем.
Пленные сидели плотной толпой, окружённые партизанами и осназом. Попаданцем я приказал держаться мористее. Я подошёл. Они стали вставать на ноги. Дождался, пока все поднимуться, убрал шлем.
— Ну, братцы-кролики, что мне с вами делать? Да, для начала представлюсь — полковник Медведь, осназ НКВД. Для ясности ситуёвины.
Колонна солдат вспомогательных батальонов вермахта, численностью до роты, вышла на дорогу к рембазе. Командиру этого подразделения сразу же доложили об этом.
— Что за чёрт? Мне не докладывали о смене охраны! — вспылил он, хватаясь за трубку телефона. Но связи не было.
Что за день-то такой! То звонят ему, забирают у него половину этих варваров на охрану моста, оставив его почти беззащитным против орд этих вездесущих партизан, то присылают целую роту!
Командир рембата вылетел на улицу из конторы МТС. Ну, точно — идут пешком. Никакого автотранспорта. А это что значит? А значит это, что появилось — сто лишних ртов! Пока по интендантствам пробьёшь им довольствие — эти свиньи его рембат — совсем объедят! И рабочие из пленных ещё больше будут обираться этими варварами. Опять упадёт, и без того никакая, выработка. Шайсе! Что происходит в головах штабистов? Неужели эта проклятая русская зима так заморозила мозги штабным служащим?
Меж тем, появление отряда солдат совсем остановило работу, и командир рембата вынужден был опять повышать голос, чтобы эти лентяи начали выполнять свои обязанности.
Ворота открыли, смена хиви стала входить во двор МТС. Во главе отряда шёл русский просто каких-то невероятных размеров. Он был так мощен своим телосложением, что ему не нашли формы — он был одет в безразмерный пятнистый балахон. Хорошо, хоть кепи подошло этому хиви, а то бы самое время было насторожиться.
Медведеобразный хиви остановился, обвел двор МТС взглядом своих стальных глаз, безошибочно определил командира рембата и неспешной, валкой походкой направился к нему. Подойдя к немцу, хиви небрежно козырнул — немца аж перекорёжило — бросил мимолётный взгляд на пулемётную вышку и... Молниеносным движением, никак не вяжущимся с его неспешностью, схватил немца за горло, вздымая его в воздух. Немец засучил ногами, не доставая сапогами до земли.
А вокруг часто затрещали выстрелы. Первым был убит пулемётчик. Он повис на ограждении вышки. Кровь из его пробитой головы тягучей струйкой текла на вытоптанную землю двора МТС.
Вбегающие во двор, якобы солдаты вспомогательного батальона, разбегались во все стороны, с ходу вступая в рукопашную схватку. Мат-перемат стоял во дворе бывшей Машино-технической станции. Потому что — обе противные стороны были — русскоговорящими.
Ничего не понявшие рабочие из пленных — просто попадали на землю, кто, где был, закрыв головы руками. Только двое из них, со своим рабочим инструментом — стали молотить ближайших к ним охранников.
Всё закончилось быстро. Я упаковал придушенного гауптмана в пластиковую стяжку, заткнул ему в рот его же носовой платок, оставил охранять его парочку хроно-зайцев — Бороду и этого сурового, из "хохлов", с тонкими губами, прозвище которого оказалось Моток.
Почему не Лёлика и Болика? Как только закончился маскарад, они тут же встали от меня по бокам, как секьюрити. Прикалывает их, что ли? Они что, решили, что мне может здесь что-то угрожать?
Выяснить не успел — кавалерия пожаловала — броня с десантом припылила. Под красным флагом. Вы бы видели, как вспыхнули глаза чумазых рабочих МТС. Как потухли выжившие (опять!) хивики.
Сам Сугроб пожаловал. Как батька Черномор. Он тут — подсдулся слегка, лицом — просветлел. Алкогольная интоксикация его покидает.
— Ну, раз ты припёрся, то и рули тут, — обрадовал я его, при рукопожатии.
И рванул в лес на пятой передаче.
Устал я. морально устал. Побыть одному надо. Думаете это легко — людей десятками на фарш переводить? Моя невозмутимость — показная, напускная. Надо марку держать. А как только люди остались далеко позади, упал на колени и завыл волком, пальцами разрывая масккостюм (что ещё влезет на мою тушу в экзоскелете?), напрасно пытаясь разодрать доспех на груди. Сердцу отчаянно не хватало места в моём теле, оно — рвалось наружу.
Размышлизмы в тоске
(общечеловекам — не рекомендуется!)
Каждую ночь над головой гудели тяжело нагруженные моторы. Наши, не наши. Наши — продолжали засыпать нас осназом, тюками с припасами, бомбили по нашей наводке немцев. Не наши — везли на восток тонны бомб.
А по утрам начинался сбор "небесных осадков". Прорва народу пожирала прорву еды. А сухари после приземления превращались в мешок хлебных крошек. Банки с консервами — лопались, как при взрыве. Сплошная антисанитария.
И мне — становилось всё тоскливее. С каждым днём. Москва — всё тянула с разрешением на начало операции "Дед Мазай". С каждым днём кольцо вокруг нас — уплотнялось. Партизаны больше не паслись вокруг нас в 1-2 переходах. Тут квартировали. Выдавили их. Броню подтянули. Пушки.
Бронепоезд немцы подогнали. Мы навели на него наших "соколов". Схватка была — загляденье. Но, через 2 дня бронепоезд появился снова. Заштопанный, с заменёнными бронебашнями. Вместо башен БТ стояли башни Т-34. Соответственно, вместо 45-мм пушек — 76-мм. А это — уже серьёзно.
Вообще, я заметил, немец большой любитель использования трофеев. Это от их национальной черты — практичности? Собирают, ремонтируют, используют. Всё собирают. Оружие, пушки, танки, технику, обмундирование. На МТС, куда мы совершили такой дерзкий набег, как раз и проводили сортировку и мелкий ремонт трофеев. И не только наше. В Вермахте служит и чешская, и французская, и прочая-прочая техника. Сам видел чешские танки, французские автомобили. И наши ППШ и СВТ — на руках немцев. Не только в тылу, но и в частях на передовой, прямо на фронте. А 76-мм орудия Ф-22, которые немцы массово применяли?
Используют даже людей наших. Формируют из них такие вот "вспомогательные батальоны". Массово. Не говоря уже о прочих полицаях. А сколько наших людей работает на них? Сейчас вот мы тут воюем не с немцами, а с нашими же предателями. И любой бой — наши потери. С обеих сторон. А после войны горе-счетоводы на диванах с калькулятором будут презрительно хмыкать — мы потеряли 25 миллионов, а немцы — 7. Или 8. Забывая, что 7 миллионов немцев — в основном только военные потери, а у нас в этих 25-ти — все. И убитые — бойцы и командиры, погибшие в плену, пропавшие без вести, такие вот предатели, однажды посчитанные в потери, а потом ещё и увеличивающие потери своими руками, убивая, убивая и убивая. После немцев земля русская — опустеет.
25 000 000. А может и больше. Тут все и всё. И сожжённые заживо. И угнанные в Германию, не вернувшиеся. Предатели — расстрелянные, убитые в боях. Умершие от голода и холода в блокадных городах, погибшие под бомбёжками спящих городов. Умершие от голода, холода, непосильного труда. И у нас в тылу, и под немцами. Немцы, и их прислужники — выгребали же всё, не задумываясь ни секунды — а как люди будут выживать?
И будут говорить — завалили немцев трупами. Комиссары, кто же ещё? Они же гнали толпы невооружённых людей на пулемёты. А как ещё объяснить такое соотношение потерь? 7/25? Сам в кино видел. "Враг у ворот" называется. Чувачка высадили на берег в Сталинграде, дали ему 5 патронов и погнали по площади с фонтаном на пушки и пулемёты. А чтоб быстрее бежали и надёжнее оправдывали статистику — стреляли из Максимов в спину. Или это в другом фильме было? А точно, это же "великий" режиссер, оскароносец. Он так утомился на Солнце, что в его фильме пехоту гнали на мифическую бетонную крепость по полю с берёзовыми палками наперевес. И в спину им из пулемётов строчили. Да ускорения, наверное. Ладно, "Враг у ворот", его амеры снимали. Для себя снимали, создавали образ врага (враг — мы) в сознании пендосского обывателя, но ты-то — наш. Ты же тут в грудь себя стучишь, патриотом себя называешь. Ты для кого это снял?
Да, это тот ещё вопрос — по этим пидоргам, этим, что с "тонкими, возвышенными натурами". Художники, гля! Ещё один был. Граф. Толстенную книгу написал. Треть — на французском. Для кого? Если русские другого языка — не признают. Свой-то — знать не желают. А каким там изображён Кутузов? Проспал военсовет перед Бородино? Так бывает? Проспать, но бой провести правильно? Брехня! Тогда — брешет автор, как пёс вшивый. Поклёп голубиного кала это на голову великому полководцу. Это как называется? Пидорг. Вот как! Великий и могучий, но — тем не менее.
А, не такой далёкий во времени, Симонов с его "Живыми и мёртвыми"? Как он всю книгу внушает, что военные — архангелы, а в поражениях виноват — Сталин? Не дал приказ на начало войны. Приказ тебе нужен? А почему флоту и адмиралу Кузнецову приказ — не был нужен? Ни один самолёт со свастикой не долетел 22-го до объектов, подчинённых его ведомству. Ни один корабль не был атакован в то утро. Встретили, сбили, отогнали. Без приказа от Сталина. Потому что — кто такой для них Сталин? На ночь 22-го — верховный завхоз. Верховным Главнокомандующим — он станет позже. Надо понимать, что хозяйственно-административный аппарат и военные бонзы — немножко разные штуки были в то время. Как было в моём ХХI-м веке — не знаю. Не интересовался. А тут — пришлось вникнуть. И не Сталину решать было в ту роковую ночь 22 июня 41-го года — позволить себя убивать или огрызаться. Ни один пограничник не был убит — спящим. Все — утро встретили — в окопах. Они — НКВД. А армия — проспала. И нарком обороны (министр обороны), и глава Генштаба — все прое... проикали. Растерялись. Как война? В самделе? Блин, и чё будет!?
Несколько примеров — Павлов, танковый гений, наш Гудериан (один в один, такой же балабол), первую неделю войны провёл в пьяном угаре, несколько дней был вообще — в состоянии бревна. Одна из причин его показательной казни. Но, он был такой не один. Главком ВВС, вместо интенсивной работы по мобилизации авиации и авиапромышленности — застрелился. Надо было организовывать сотни тысяч людей, решать десятки мозговзрывающих организационных вопросов — на хера? К общему бардаку он добавил ещё и вопрос поиска нового главкома, его неизбежное "втягивание" в вопрос. А потом удивляемся — почему авиация погибла на земле? Без топлива, без боезапаса, без пилотов и техников обслуги, без руководства и связи. Получилось, что мухи были — отдельно от котлет. Войска без авиаприкрытия? А пилоты сидят в кабинах и не знают об этом. А — нет связи! Нет командования. Оно с горя — горькую хлыщет, затвор именной пукалки — взводит. Принимать на трибуне парады и драться против лучшей армии мира на 1941-й год — чуть-чуть разные штукенции. Числиться самым-самым в авиации или тянуть бульдозером ворох проблем отрасли крылатого народного хозяйства — не одно и то же.
Он и Жуков, при всём моём уважении и признании его выдержки и самообладания — при первой же возможности — сдёрнул с Начальников Генштаба в — "армию, дивизию, полк, роту". Это — цитата. Не штабист он, говорят. Как же, до начала войны — было призвание, работал, не жаловался, получал оклад и положенные по должности — квартиры, машины, санатории, а потом — "не штабист"?
Может, я — не прав. Правда — не штабист. Прекрасно его понимаю — мне самому проще в "поле" с шашкой наголо. Но, я этого и не скрываю.
Если вспомнил Жукова, чтобы два раза не вставать — гнилым он не был. Иногда — только. Но, когда, в той истории, из того потока, откуда — хроно-зайцы, образовался "Вяземский котел", Конев — тоже — забухал же. Умный мужик, но — растерялся. Такого масштаба окружений ещё никогда не осуществлялось. Кто ж мог подумать, что окружить можно не дивизию или армию, а фронт — целиком. Жуков был послан — расстреливать — у Георгия Константиновича рука — не дрогнет. Но, Конева он — не сдал. Почему-то. Павлова — сдали, а Конева — нет. Видимо, забухавший Павлов — ещё чем-то накосячил. Конева — не сдал, сам — не заменжовал. Стойко оборонял Москву. А в этой реальности — Жуков — пропал. Немец — в Москве. Про Конева — не слыхать. Нет, его не расстреляли. Служит. Но, не блистает, как в той истории. Или просто я с ним не сталкивался. После войны историки — восстановят справедливость. Распишут героический путь маршала.
