Похмельное утро

Господин Сегун еще некоторое время повздыхал. Прошли те годы, когда молодой господин Танигути искренне возмущался подобным устройством жизни. Как же так, почему разорение ждет людей, производящих еду? Еду, без которой не обойтись?

С тех пор, как Танигути-младший стоял в живой цепи против полицейских щитов — а Котооно тогда рисовала ему на повязке цифру “девять” — миновало вот уже более полувека. Танигути-младший стал сперва господином Танигути, потом уважаемым господином Танигути, потом досточтимым и совсем уж потом высокочтимым… А ответа на вопрос юности так и не обрел.

Другое дело, что больше уже и не искал. Мир таков, каков есть. Господин Танигути честно пытался изменить его в молодости. Не вышло? Что ж: когда ломается длинный меч-тати, в ход идет кинжал-танто.

И вот высокочтимый господин Танигути Шоичи, он же Сегун, определяет курс громады Санья Мидорикава. Определяет не один, конечно. Это у гайдзинов мистер Форд может собрать все в кулак и на одноручном управлении завести империю “Форда” в тупик. За то “бака-гайдзином” и прозван. Япония мудрее. Корпорацию направляет совет равных; правда, что в том совете некоторые равнее, ну так не зря же господин Сегун учил в университетах писания гайдзинских Оруэллов и прочих занимательных людей…

В пятую коробочку, самую нижнюю из стопки “дзюбако”, заботливая Котооно не положила ничего. В самую нижнюю коробочку должно стекать счастье, накопленное за год.

Господин Сегун подумал: пожалуй, у него в семье найдется это самое счастье. Не следует гневить ками жалобами, а следует вкушать благопожелательную еду и радоваться, что она попала на стол.

На стол перед мужем Котооно привычно выставила плошки. Подала двусторонние праздничные палочки-ивабаси. Сколько ей осталось, она не думала никогда. Дети здоровы, внуки вроде бы тоже — это ли не счастье? Большое счастье, не вместится в пятую коробочку. Даже в красивую, чернолаковую снаружи и красную внутри.

Вот и у Тошико, кажется, что-то сдвинулось в судьбе. Как уж там группу, что уж там о музыке — а вот парень, видимо, появился. Потому что долго Тошико думает. Сомневается. На прежнюю Аварийную не похоже. Первых двух кавалеров дочка вышвырнула из жизни легко и непринужденно, а тут все молчит, все хмыкает, все не отвечает ни на подначки, ни на прямые вопросы в письмах.

Ну вот, осталось подать красно-белые камабоко, запеканки из рыбного фарша, и праздник удался.

Праздник удался: господину Отака Гэнго внуки прислали коробочку с икрой сельди, замоченной в сладком сакэ. Едят икру с той самой тунцовой стружкой, а символизирует она процветание потомков. Таким подарком потомки намекали, что нужды не терпят — подобное в семье господина Отака случалось, увы, не всякий год.

Господин Отака довольно хмыкнул, вкушая праздничное угощение. И суммы новогодних подарков решил не увеличивать. Совсем без подарков нельзя, конечно: как же тогда связь семьи? Но можно хотя бы в этом году не выбрасывать половину зарплаты.

С другой стороны: а куда старику эту зарплату девать? Лет пятнадцать-двадцать назад господин Отака мог съездить в любой порт Хоккайдо, где останавливались “экскурсионные” лайнеры с росиадзинскими девушками, которые за небольшие для Хоккайдо деньги целую ночь могли предметно разъяснять преимущества блондинок перед всеми иными. Но с тех пор в России настало куда более порядка. Росиадзинские моряки перестали продавать краба, тунца и дорогую икру морских ежей в Нэмуро или том же Масике. Девушки росиадзинов тоже обрели более достойные способы заработка.

А господин Отака Гэнго из уверенного в себе мужчины цветущего возраста превратился в седого колобка, счастье которого давно уже составляли цифры на тонометре.

Так что господин Отака Гэнго не стал ничего менять. Купил только свежую колоду цветочных карт “ханафуда”, чтобы повеселить внучатых племянников новыми фокусами, перенятыми господином Отака у пойманного карманника, сидящего теперь в одном из неприметных особняков семьи Гото. Та же тюрьма, только условия получше. Но кто ему доктор: тебя посадят, а ты не воруй!

Такова жизнь, подумал господин Отака, и более никакова.

А икра удалась, безусловно удалась. Надо обронить как бы случайный намек, что в следующий новый год неплохо бы попробовать пюре из каштанов и батата.

Пюре из каштанов и батата, пышно именуемое “кури-кинтон”, символизирует успех в делах и рост всех доходов. А еще вкус его сладок и весьма любим детьми, потому что при нагреве батан и каштан превращаются чуть ли не в карамель.

Давно не ребенок, наставник Нагаэ, тем не менее, любил “кури-кинтон”, о чем сослуживцы знали, конечно. Так что, собравшись в небольшом ресторанчике четвертого января, заказали самому младшему в группе целую коробку пюре, с четырьмя порциями внутри.

Намек достиг цели: не зря Нагаэ Тедзаэмон звался высокоученым господином наставником. Уважаемому господину Отака он выделил одну порцию, господину Кандзаки Нориясу вторую, а еще две съел сам с воистину молниеносным проворством. Как изволил высказаться высокоученый господин Тедзаэмон: “Когда я ем, я глух и нем. А еще хитер, быстр и дьявольски умен!”

Оперативники переглянулись и посетовали: жаль, мол, что в иное время наставник более высокоучен, чем хитер и дьявольски умен. Пригодилось бы! Господин высокоученый наставник не растерялся и парировал: будь он дьявольски умен во все прочее время, он бы затмил товарищей, а это и невежливо по отношению к старшим коллегам, и попросту скучно.

Пока младшие коллеги хихикали над немудреными шутками, уважаемый господин Отака Гэнго, в роли начальника балагана, думал: как же неохота восстанавливать старые связи! Там люди… Не сегодняшние “покемоны”. Хотя, к счастью, и не те “самураи”, пережившие войну, капитуляцию, потерю Северных Территорий, бака-гайдзинов на Окинаве… Но могут, могут глотку перехватить. Одалживаться у таких людей боязно заранее. Боязно даже ему, хотя господин Отака Гэнго — на самом деле вовсе не Отака и не Гэнго, разумеется — славился среди новичков-охранников суровостью.

Увы, придется беспокоить заслуженное старичье. Придется!

— … Иначе молодежь сама, чего доброго, полезет.

Последнюю фразу господин Отака озвучил, когда все доели “кури-кинтон”, и официанты подали грибы сиитаке, отваренные в том самом бульоне “даси” на стружке из вяленого тунца, и символизирующие связь поколений.

Стой. Это каких же, получается, поколений? Суровых “самураев” сороковых, старательных клерков-“сараримэнов” шестидесятых, “потерянного поколения” девяностых-нулевых… И вот, сегодняшних “покемонов”?

Уважаемый старший коллега Отака в сердцах выдохнул. Высокоученый наставник Нагаэ поморщился:

— Они как раз не полезут. Они мягкие. Они верят, что полиция их защитит. Чтобы заманить их в армию, приходится рисовать на боевых вертолетах милых девочек.

Господин Кандзаки Нориясу внезапно не согласился:

— А так ли это плохо? Пускай, наконец-то, закончится война. Поколение, выросшее в мире. Всех-то забот: как осмелиться заговорить с одноклассницей. Хотя бы у кого-то счастливое и спокойное детство!

— И вот поэтому мы сейчас тут под чужими именами сидим… — уважаемый господин Отака хмыкнул, — и думаем, что нам делать с бандитами?

— Да, уважаемый старший коллега, — поклонился господин Кандзаки. — Вы же сами покрываетесь холодным потом при одной мысли, что действовать начнут… Мальчик-стажер и девочка-отличница из хорошей семьи.

Подали вяленые анчоусы, обжаренные в сладком соусе. Некогда рисоводы мелкой селедкой удобряли поля, отсюда и название блюда: “катакути-иваси”, буквально “обработка”. Ну, а что рыба полезна для костей и содержит чего-то там с кальцием, уже намного позднее периода Эдо сообразили, наконец, и ученые. Так что теперь вот: не удобрение черноногих, а вполне себе благопожелательное, праздничное блюдо.

Блюдо с запеченной уткой разобрали мигом. Подумаешь, утка не в традиции. Новый год вообще праздник не вполне японский, если совсем уже честно.

Только: им-то что до традиций? Они не замшелые деды-якудза, они хангурэ. И будут праздновать как нравится. В том году ездили на Фудзи, а в этом году захотели по-гайдзински, так и сделают!

Собственно, настоящие “хангурэ” и встречаться не должны. Должны держать связь только по телефонам и компьютерам, и даже лица друг друга не знать. Но то в теории. А на практике, когда ты с младых ногтей рос японцем — под могучим прессом японского Общественного Мнения, от садика через младшую школу, и дальше! — не получается нажатием кнопки превратиться в сурового волка-одиночку. Тут, почему-то, мегатонны просмотренных мультиков и даже взрослых фильмов никак не помогают. Все равно душа тянет встречаться. Благо, что под Новый Год никого не удивляет компания друзей, арендующая домик на отшибе, чтобы без помех выпить и попеть разных там песен во имя, конечно же, корпоративного единства. Ну, и девок вызвать — не к себе же домой их водить.

Пока до девок не допились, Пятый кривил рожу и корчил из себя аристократа, потягивая вино — единственный в компании. Первый и Третий затеяли бороться на руках. Второй обошелся пивом, правда что настоящим чешским.

Второй предпочел бы влезть на второй этаж, закрыться — он видел, там есть пара маленьких спален, как раз подошла бы правая. Ноутбук у него с собой, интернет здесь… Ну, найдется. Интересно погонять рачье в “Корабликах”, там гайдзины выкатили новенькие модели линейных крейсеров — японских, словно в насмешку. Мы у них жареную утку заимствуем, а они вот, от наших кораблей сами не свои…

Но, пока Второй чесал затылок, встрепенулся Четвертый. И доколупался до всех, ровно пьяный до радиоточки. Че, мол, дальше делать будем, храбрые борекудан? Так и останемся на таскании золота, словно крысы?

Первый с Третьим, переглянувшись, буркнули: а че б нет? Работает, и не трогай! — с чем Второй, как порядочный программист, согласился всемерно.

Но Четвертый, видать, оставался недоволен долей. Он как-то летом еще проговорился, что хотел машину получше. Дом-то здесь купить не проблема, брошенки полный Хоккайдо… Четвертый постучал могучим кулаком по стенке конуры, где они сейчас праздновали.

Второй подумал: не такая уж конура. Скромный, но вполне себе двухэтажный, и даже с балконом, и даже сарайчик имеется. Целая прям усадьба на углу квартала, в спокойном Обихиро, недалеко от ипподрома. Речка, опять же, прямо под окнами. Тихо, никому до них дела нет… Вот, и хотел Четвертый себе такое же. Но он же еще и машину хотел. Большую, белую, на бензине. Итальянскую, потому что в дизайне признавал только Старую Европейскую Школу, все равно как Пятый пил исключительно французские вина.

А для итальянских “концепт-каров” тоненького ручейка золотой контрабанды недоставало. Сокрушался Четвертый: рискнули чутка расширить бизнес, да налажала разведка. И на Второго так смотрел, со значением. Дескать, это же ты не вскрыл, что Танигути-младшую стерегут чуть не все Ямагути-гуми. Пришлось потом решать вопрос…

Тут его оборвал Пятый: заткнись, мол, дурень, сейчас наболтаешь тут на хороший срок. Не ездил никто никуда. Ничего нигде не случалось. Молчи. Жри вон, утка вкусная. Чанкоро, конечно, суки и нихрена не дети Аматерасу, но в жареной утке понимают, как никто.

Четвертый посмотрел исподлобья. Посопел. Пятый поглядел на дружков, и все молча решили: девок пора вызывать. Девки все неправильные мысли вышибают начисто. Правда, и правильные мысли они вышибают ничуть не хуже. Но праздник же, не время думать о делах.

Пятый немедленно проявил атаманскую щедрость и задушевность, разлив из французской бутылки всем товарищам; Второй поморщился: вино после пива? Но и не выпить нельзя: оскорбятся братья.

Впрочем, завтра на работу не вставать. Сортир недалеко. И закуски вон, еще полное блюдо.

Блюдо “комбумаки” Оцунэ готовила для подруги. Роллы из морской капусты напоминали старинные свитки, тем самым выражая пожелание преуспеть в учебе. Еще в воспитании детей, но это потом. Если у Тошико все получится с тем ее стажером.

Поэтому обвязку полосками сушеной тыквы Оцунэ аккуратно свернула, а вот начинку взяла обычную, лососевую. Рано пока Тошико дарить селедку “горовасе”, что читается как “двое родителей”. Они со стажером пока что одни… Хотя их и двое.

Отбить, что ли, стажера у Тошико? Чего южанка сопли жует?

Ну да, а потом че? На чужом горе счастья не слепишь. Вон, брат ее, как уж хитро изворачивался, как уж далеко забрался от столицы — а достали его и здесь. Догнала судьба. Из борекудан почти никто не умирает своей смертью. Что сами якудза, что странствующие торговцы-тэкийя, что прочие “люди, которых нет”.

А интересно, подумала Оцунэ, будь брат мой жив, рискнула бы я отбивать стажера?

Не найдя ответа, Оцунэ посмотрела за окно. Там плясала новогодняя метель. Дом уважаемой старшей Цудзи виднелся в самом конце улицы, темной суровой громадой.

Оцунэ вздохнула и подумала: не выкидывать же фарш. Хороший фарш, белорыбный. Смешаю-ка его с яйцом, сахара чуть… Обжарить в квадратных формочках, брат не выкидывал ничего из маминой кухонной утвари… Рулет завернуть, называемый “датэмаки”. Означает элегантность и красоту, пригодится Тошико. Ну и сама форма рулета опять же намек на свитки, образование, успехи в учебе.

Ладно, решила для себя Оцунэ. Отбивать парня у подруги она не собирается. Но намекнуть глупому Синдзи на возможность… Возможность… Это чуть-чуть, а чуть-чуть никогда и никем не считалось.

Просто чтобы Тошико, наконец, определилась в отношении к стажеру.

В отношении к стажеру уважаемый господин Кимура Коджи не мог никак определиться. Вскрывая праздничные коробочки, уважаемый начальник самого маленького отдела JR Hokkaido сопел столь жалобно, что и супруга поняла: глава семьи чем-то обеспокоен.

Госпожа Кимура, тем не менее, ловко раскидала по тарелочкам “кохаку намасу”: маринованные морковь и дайкон. Красная морковь выражала радость, белый дайкон символизировал чистоту и святость. Госпожа Кимура нарезала все тоненько-тоненько, приправила сладким уксусом. Она читала в журнале для домохозяек: бета-каротин в моркови способствует восстановлению сил и снятию усталости.

А после снятия усталости можно угостить мужа плотным желе из клубней того самого, что гайдзины прозвали “аморфофаллус”. Если гайдзины стесняются подобного, то пусть сами и сидят без удовольствий. Семья Кимура пока не такая старая… Госпожа Кимура выложила длинные полоски конняку, “связывающие судьбы” в браке. Выставила корень лотоса: через дырочки в нем видно будущее; так приятно сидеть плечом к плечу с мужем, уютным, теплым и приятным, и смотреть через лотос на обычнейшие стены обычнейшего дома!