Судьба в наследство

— Сиром, какого ты шумишь?! — начал он, но, разглядев, кто перед ним, на миг застыл, чтобы тут же получить подкованным сапогом в грудь.

Удар внес его обратно, а старший брат Дезидерий последовал за ним. Не дав очухаться упавшему на спину мужчине, он пинком под ребра перевернул его, и продолжил отхаживать ногами, куда придется. Пару секунд спустя к нему присоединился Тиас, оставивший секретаря без присмотра. А Боклерк с совершенно потерянным видом стоял и смотрел, как два брата избивают несчастного, не давая даже вздохнуть. Мужчина мог лишь стонать, пытаясь защитить руками то голову, то мужское достоинство.

Из-под балдахина кровати, занимавшей половину помещения, показалась заспанная женская физиономия. Увидев, что твориться в спальне девица уже собиралась завизжать, но была остановлена рыком вовремя подскочившего Карфакса.

— Молчи сука! — та на мгновение растерялась, а брат схватил за волосы и рывком стащил с кровати.

— Вякнешь — распишу! Работать потом сможешь только в тифозном бараке! — яростно зашипел он в размалеванное лицо, продемонстрировав внушительного размера тесак.

В ответ девица лишь сдавлено простонала, однако рта не раскрыла. А когда Карфакс поставил ее на пол, стало видно, что на ней только полупрозрачная батистовая рубашка, сползшая с одного плеча.

Женщина со страхом смотрела, как братья молотят ногами лежащего на полу мужчину, и пыталась стыдливо прикрыть рукой большую грудь. А тот к тому моменту уже и стонать не мог, явно находясь без чувств.

— Свяжи ее, — бросил Дезидерий, оглядываясь по сторонам.

Обнаружив в стороне стул, он вытащил его на середину комнаты, и усадил на него бесчувственное тело.

А Карфакс, тем временем, не отпуская волос, дернул рубашку, что была на девице. Та с тихим треском разорвалась, оставшись у него в руках. Женщина было вскрикнула, как брат затолкал кусок одежды в рот и принялся оставшимся куском веревки сноровисто сматывать запястья. Поняв, что немедленно ничего ужасного делать не будут, девица немного успокоилась и практически не сопротивлялась.

— Выведи ее, — отдал новый приказ Дезидерий, отрывая при помощи ножа от кроватного балдахина длинные полосы, ими он привязывал мужчину к стулу.

Карфакс вытолкнул пленницу из комнаты и, тюкнув ее легонько по затылку, принялся связывать, разрывая остатки рубашки на ленты.

Боклерк стоял в сторонке у стены и оглядывался то на Дезидерия, который примотал голого мужчину за шею к высокой спинке стула, а за ноги к ножкам, дополнительно стянув сзади за спиной локти. То на Карфакса, который в маленькой комнатушке уложив раздетую девицу рядом со спеленатым охранником, с каменным лицом связывал ее же одеждой.

Тиас выглянул на лестницу, убедившись, что там все спокойно плотно притворил за собой дверь. Потом он оставил брата Карфакса с пленниками, а сам зашел в спальню, так же плотно закрыл дверь, чтобы лишний звук не прорвался наружу.

— Будем приводить в себя? — утонил он у Дезидерия.

Дождавшись утвердительного кивка, взял со стола кувшин и выплеснул его содержимое связанному мужчине в лицо. Вино, привело пленника в чувство.

— Ты кто? — с трудом разлепив разбитые губы, прошептал тот.

— Не узнаешь? — ехидно уточнил Дезидерий. — А я думал, твоим ребятам прошлого раза хватило. Оказывается нет, у них память коротка.

— Гниды! — сдавлено прохрипел мужчина и рванулся вперед. — Я своим молодцам скажу, те из вас калек сделают! Я хозяин этого дома! Вы у меня... — но брат не дал договорить, прервав его ударом в челюсть.

Брызнула кровь из рассеченной щеки; печатка со знаком ордена рассадила кожу. Голова мужчины мотнулась в сторону, но вот он встряхнул ею и вновь стал угрожать:

— Вы!.. Суки, вы!.. — попытался выговорить он, но слова из-за гнева застревали в горле. — Вас на ленты порежут, кровью у меня ссать будете! Кишки выхаркивать!

— Твоих уже всех уложили, так что не дергайся, — урезонил содержателя Тиас.

А Дезидерий кивнул, подтверждая, и без размаха саданул хозяина кулаком в живот. Тот закашлялся, пытаясь согнуться, но полоса от балдахина, что удерживала за шею, не позволила этого сделать. — Других пугать будешь, — голос у брата был абсолютно спокойный, можно даже сказать безразличный. — Не видишь, что перед тобой церковники? Или еще добавить для прояснения зрения? — мужчина мотнул головой, все еще безуспешно пытаясь втянуть воздух. С разбитых губ капала кровь, оставляя на груди замысловатый рисунок. Его некогда красивое лицо, теперь походило на кровавую подушку, где лишь глаза по-прежнему грозно сверкали. — Молодец, — прокомментировал Дезидерий и уточнил: — Поговорим?

— О чем? — кое-как прохрипел хозяин.

— Это уже деловой разговор, — усмехнулся Тиас и, подойдя к Боклерку стоявшему у стены, подтолкнул его вперед. — Давай, спрашивай.

Секретарь с трудом сглотнул, глядя на залитое кровью лицо содержателя борделя. Обычно он старался не видеть изуродованных палачом людей, но иногда ему все же приходилось, и тогда он еще долго с содроганием вспоминал страшную картину. Нынешнее зрелище хоть и не было настолько ужасающим, но тоже доставляло мало удовольствия.

— Меня интересует епископ Сисварий, — немного неуверенно, начал он, но буквально через пару слов его голос выровнялся и приобрел прежнюю уверенность. — Скажи, какую сумму ты ему платишь, и каким образом?

Хозяин вздрогнул, услышав знакомое имя.

— Да пошел ты! — с презрением прохрипел он. — Можешь приказать своим головорезам на лоскуты меня порвать, ничего не добьешься.

— Похвальная преданность, но неправильная, — отозвался Тиас из-за спины секретаря. — Я бы даже сказал убийственная. Может тебе еще вломить, для ее уменьшения, чтоб глупая храбрость окончательно 'на нет' сошла?

Мужчина заплывающими глазами с ненавистью посмотрел на брата и ничего не ответил.

— Упертый, — прокомментировал он, делая шаг к хозяину, как секретарь движением руки остановил его.

— Тебе лучше сказать, — вновь обратился Боклерк к владельцу борделя. — Это внутренние церковные разбирательства и лучше в них не вмешиваться. Если ты откажешься говорить сейчас, то я вынужден буду отдать приказание, и тебя уволокут в монастырь Варфоломея Карающего, и уже там, пусть не так спешно как мне бы хотелось, но основательно, от тебя узнают все. Местному палачу ты выболтаешь самые сокровенные тайны.

— И сколько раз тебя мама в детстве шлепала, тоже вспомнишь, — зловеще хохотнул Тиас. — Ну что будешь говорить, или действительно тебя спеленать покрепче, да с собой забрать?

Мужчина помолчал немного, а потом согласно кивнул:

— Хорошо, спрашивайте, — обреченно отозвался он. Неизвестно, чего он так боялся, но перспектива оказаться в пыточной ордена его не прельщала.

— Еще раз повторю, — с безграничным терпением в голосе отозвался Боклерк. — Какую сумму ты платишь епископу Сисварию и каким образом передаешь ему деньги?

Хозяин тяжело вздохнул, облизал разбитые губы и немного сдавленным голосом, начал:

— Кто такой епископ Сисварий, я знаю лишь понаслышке, а сам его никогда не видел. Заведения получил от прежнего хозяина всего полтора года назад, они так сказать достались мне в наследство и я с тех пор их третий владелец. Самый первый хозяин помер от старости, после него все дело унаследовал его сын. Мне рассказывали, что его папаша подал не ту девочку кому-то из ваших верхушников, — при этих словах мужчина осторожно посмотрел на братьев, а не рассердятся ли; но те просто стояли, слушая его внимательно. — И за это вынужден был расплачиваться, отдавая из дохода по сотне золотом каждые два месяца. Деньжищи немеряные, однако, у него таких домов было несколько, так что кое-как удавалось наскребать. Потом когда папаша помер, сынуля отказался платить, заявив, что не собирается отвечать за глупость отца. Через два месяца его нашли мертвым в своей берлоге. Говорят к нему вечером пришли какие-то люди и... — тут хозяин закашлялся, и перевел дыхание. — Короче утром его нашли с кишками, развешанными по всей комнате. Даже старожилы-мокрушники, которые не одну душу на тот свет спровадили, увидев, содрогались от жути. Говорят, труп сына был скрюченный, причем в такой позе, словно он ползал и пытался затолкать свои внутренности обратно. Никто после не хотел брать себе это дело, однако доход с домов был солидный, и я согласился. Сын в охране тоже не хилых и увечных держал, но они его не уберегли, поэтому я согласился платить, мне мое нутро дороже. Хорошим подспорьем стало то, что мне удалось сторговаться на меньшую сумму...

— Сколько? — требовательно бросил секретарь, он очень внимательно слушал рассказ содержателя, стараясь запомнить едва ли не дословно.

— Пятьдесят золотом, срок обычный раз в два месяца. Правда, к нахлебникам наш градоправитель прибавился, ему нынче тоже богатые подарки подавай и ваш легат, чтоб ему пусто было, все сосет и сосет! Никакой нормальной жизни не стало.

— Нет, ты ж глянь, бабами торгует и еще жалуется, что ему стало трудно это делать! — с какой-то веселой бесшабашностью фыркнул Дезидерий, и уже серьезным голосом добавил: — Ты часом не запамятовал, кому и что рассказываешь?!

Мужчина осекся, помолчал немного, а потом, вновь облизав сочащиеся кровью губы, продолжил:

— Деньги я отношу одному писцу из ратуши, а что с ними он потом делает я не знаю, однако ко мне ни разу никто не приходил... Ну во всяком случае до сегодняшнего дня.

— Имя писца? — неожиданно в голосе Боклерка прорезался металл, вопрос прозвучал как удар кнута.

— Скриптор2 Аусилий.

— Угу, ясно, — покивал секретарь, старательно проговаривая услышанное имя про себя, чтобы запомнить, а потом поинтересовался: — Почему другие священнослужители не пытались остановить разврат, творящийся в этом доме?

Хозяин усмехнулся:

— Разврат? — улыбка из-за распухших губ больше походила на гримасу. — А ты хоть раз в жизни девку пощупал? Хоть одну под себя подмял? Знаешь как сладко, когда она своим языком...

Явную издевку над запунцовевшим от одновременного смущения и возмущения Боклерком, оборвал Дезидерий, врезав содержателю под дых.

— Попросту не трепись, — посоветовал он. — А то сделаю так, что тебе потом баб нечем охаживать будет.

Хозяин отдышался, с ненавистью глянул на старшего брата и, неосознанно в который раз облизнув губы, стал отвечать на заданный вопрос:

— Пытались, но наши ребята тоже не промах. Как только ваши сильно начинали напирать, мы волнения в городе устраивали, мало никому не казалось. Так что с ними быстро нашли общий язык. Вдобавок здешние церковники мест терять не хотят, им наши редкие подарки гораздо слаще, чем вообще никакие. Ведь если бунты будут слишком сильные, махом могут прийти ваши боевые братья и раскатать тут все по камушку, а потом своих людей поставить. Ни им, не нам такое не выгодно. Вот мы и договорились к совместному удовольствию.

— Мерзавцы, — в голосе Боклерка отчетливо слышалось отвращение. — У меня больше нет к нему вопросов.

— Убрать его? — равнодушно поинтересовался Дезидерий у секретаря.

Мужчина напряженно вскинулся и зачастил:

— Тронете меня хоть пальцем, и в городе могут начаться волнения! За меня...

— Утихни, — перебил его старший брат. — Ну так что?

— Оставь, — махнул рукой Боклерк. Содержатель заметно расслабился. — А то мало ли. Нам было приказано, тайно, значит, следов оставлять не будем.

Дезидерий подошел вплотную к хозяину:

— Если хоть еще одна живая душа узнает, что мы были здесь или ты кому лишнее сболтнешь об этом — смерть прежнего владельца тебе манной небесной покажется. Понял? — тот кивнул. Тогда брат сноровисто запихал мужчине в рот кляп из заранее приготовленного куска балдахина и, похлопав его по щеке, сказал: — Вот и молодец. А теперь поспи, время-то уже позднее.

Оставив содержателя борделя привязанным к стулу, и даже не подумав освободить всех остальных связанных людей, церковники, стараясь производить поменьше шума, покинули дом терпимости.

Весь разговор занял не более часа; город еще спал, погруженный в сумрак, на улице не было ни души. Во время проводимой 'беседы' покой соседних домов оказался не потревоженным, тишина стояла оглушительная, и лишь где-то вдалеке заходилась лаем одинокая собака. Лунный свет отражался от свежего снега, играя мириадами блестящих искр, и от этого темнота была зыбкой как перед рассветом, хотя до него оставалось еще больше трех часов. В полном молчании братья дошли до развилки, где боевая тройка повернула к себе, а секретарь и сопровождающие направились к центру города, в особняк виконта Ранзе.

Подходя к дому, Боклерк едва не падал с ног. Обычно ему приходилось проводить бессонные ночи, но до этого они не были настолько выматывающими, нежели сегодняшняя. Впрочем, она оказалась весьма плодотворной. Допрос содержателя борделя все окончательно прояснил, подтвердив догадки и заполнив пробелы о положении дел в Звениче. Теперь оставалось лишь все пересказать его преосвященству, чтобы определить следующее направление их дальнейших шагов.

Доклад епископу Констансу брат собирался сделать с самого утра, как только тот соизволит подняться, а сейчас его самым сильным желанием было добраться до кровати и лечь спать.

Почивать его преосвященство соизволил недолго. Боклерку показалось, что он только сомкнул глаза, как был разбужен одним из братьев-сопровождающих. Тот сообщил ему, что епископ уже завтракает и желает, чтобы секретарь присоединился к нему за столом. Боклерк быстро сполоснул заспанное лицо, кое-как пригладил взлохмаченные со сна волосы и, подхватив со стоявшего рядом стула сутану, принялся поспешно одеваться.

Едва брат показался в комнате, где за обильно накрытым столом восседал Констанс, как тот, сделав приглашающий знак рукой, торопливо прожевал и поинтересовался:

— Как все вчера прошло? Что ты узнал?

Боклерк тяжело вздохнул, отодвинул стул стоящий напротив его преосвященства, уселся и начал рассказывать.

— Скриптор Аусилий, говоришь, — протянул Констанс, в задумчивости отщипывая мелкие кусочки от румяного ломтя хлеба и бросая их тут же на тарелку. — Что ж, как я и предполагал: без священнослужителей не обошлось. Город насквозь пропитан мздоимством, так что мне как первому достойному доверия просто необходимо будет вмешаться. Бездействие здесь может показаться слишком подозрительным.

На какое-то время его преосвященство еще погрузился в раздумья, и вот, наконец, довольно воскликнул:

— Вот что мы сделаем! Воспользуемся этим предлогом себе на пользу. Я перекрою в Звениче все по-своему — за два хода поставлю шах королю — во-первых: усилю влияние ордена в этом регионе, а во-вторых... Теперь осталось самое главное — переговорить с писцом, но это я, пожалуй, сделаю сегодня же сам, — Боклерк поднял на епископа удивленный взгляд, а тот не став комментировать свое пожелание, продолжил: — Разузнай все об этом скрипторе, и подготовь мне встречу с ним на вечер, но как можно позже, так чтобы никто не знал о ней, — секретарь ошарашено кивнул, а епископ с самым загадочным видом замолчал и принялся о чем-то размышлять.