В этом был весь Октавиан. Безумно обожающий выкидывать театрализованные коленца, высмеивать всех и вся. Такие слова и поступки нравились ему не меньше, чем издевки над понимающим, но сносящим все рабом.
— У меня... — медленно, неуверенно начал Фрэнки. — У меня складывается впечатление...
— Какое? — живо поинтересовался Октавиан, как будто бы навострив уши, стараясь уловить слова собеседника сквозь окутывавшую их музыку. Скрестив руки на груди, он подался в сторону Франклина.
— Мы ведь все с людьми... Ну... — лохматый усач по-прежнему смотрел в пол. — После того, как мы становимся трикстерами, мы начинаем, как будто бы, играть с людьми. Потому что видим разницу между ними и собой.
— Да, это заметно, — ободряюще кивнул головой Вендиго.
— Просто... Я подумал... Вот Грета, Анна, я... Ты же с нами играешь, как мы с ними. И с Лилит тоже. И со всеми.
— Может быть, — с чрезвычайно довольным видом Октавиан, качнувшись назад и распрямляя спину. — В конце концов, дух Вендиго известен тем, что, обладая возможностью убить жертву сразу, предпочитает поиграть с едой.
— Очень тебе подходит, — Фрэнки переступил с ноги на ногу, как школьник на ковре у директора.
— Знаю. Я же сам дал себе имя, когда родился, — хмыкнув, произнес Вендиго и, широко шагнув, упал в стоявшее рядом с ненаправленной измятой постелью кресло. Расслабленно поведя плечами, он вновь посмотрел на Фрэнки, беспощадно терзавшего в кулаке несчастную занавеску.
Музыка все еще пронзала воздух, согретый недавним дыханием мужчины и женщины, охлажденный порывом холодного ветра, пришедшего вместе с новым гостем. Всклокоченный сухощавый усач стоял у окна и боялся шевельнуться в присутствии своего бога. Бог же, видя перед собой неловкого оробевшего раба, не спешил дать ему расслабиться.
— Фрэнки, — Медленно произнес Вендиго, откидывая голову на подголовник. — Как чувствуешь себя после восстановления?
— В полном порядке, — поспешно ответил усач.
— Это радует, — Октавиан расслабленно прикрыл глаза. — Поскольку в самое ближайшее время тебе предстоит поработать контролером.
— Блондиночка спляшет под на... под твою дудку? — почтительно спросил Фрэнки.
— Ну еще бы! Все идет по плану. Утром она отбывает на место.
— Смертники готовы?
— Сам знаешь. Смертники, Грета — все готово. Отправишься следом и в нужный момент проконтролируешь.
— С радостью, — в опущенных глазах Фрэнки, невидимый хозяину, сверкнул кровожадный огонек. Вот теперь можно будет почувствовать себя на нужной дорожке. Будет даже приятно осуществить контроль. Очень приятно.
— Смотри не увлекись, как в Токио, — без труда уловив намечавшуюся перемену в настроении, Вендиго резанул по живому. — А то я почти огорчился вашим с Анной выходкам.
— Я не буду... — Франклину захотелось испуганно сглотнуть.
— Да ничего, ничего, — с деланным радушием сказал Октавиан. — Все в порядке. Но ты не окажешь мне еще одну услугу перед тем, как поедешь?
— Какую?
— Сбрей уже усы. Они тебе совершенно не идут.
Город Меркури
Академия "Эклипс"
Столовая
Учики вяло жевал бесплатный обед, выданный опрятной пухлой женщиной у стойки. Кормили в академии весьма сытно, но его не то чтобы очень тянуло на еду. Юноша вяло ковырял вилкой в мясе и старался не поднимать глаз от стола, за которым сидел вместе с Инори. Девушка ловко, не в пример ему, управлялась с европейскими столовыми приборами. Подобно с детства натасканной благородной девице из пансиона она орудовала ножом и вилкой так, словно дирижировала оркестром. Отоко видел плавно порхавшие над тарелкой руки, изящно надрезавшие ножом мясо, поддевающие ломтики вилкой и отправлявшие пищу куда-то за пределы видимости.
Многих детей, да и взрослых тоже, всегда интересовал вопрос: едят ли ангелы? Конечно, особо пошлых индивидуумов волнует и отправление прочих естественных для человека потребностей. Но в невинной форме загадка звучала именно так. И ответ Учики знал. Ангелы едят с отменным аппетитом.
Инори успела прикончить уже практически все содержимое своей тарелки. К несчастью для стесняющегося юноши, она, как нормальная японка, не брала в расчет правила: "Когда я ем, я глух и нем". Отправив очередную порцию обеда по пищеводу, кормящийся ангел регулярно интересовался у бедолаги чем-нибудь или рассказывал свое. А у Чики-куна, как обычно, с трудом ворочался язык.
— Интересная лекция, правда? — тщательно прожевав и проглотив мясо, Инори вытерла губы салфеткой и в очередной раз заговорила. Зрителю со стороны было бы заметно, что она всеми силами старается разговорить собеседника. Учики же только старательнее принялся разглядывать стол.
— Да, интересная.
— Мне показалось, что там важные вещи сказаны, — о тарелку звякнули складываемые вилка и нож. Похоже, она доела. — Чики-кун, вот ты когда-нибудь думал о своем месте в жизни?
— Э... — вопрос был настолько неожиданным, что юноша невольно вскинулся. Кимико смотрела дружелюбно, как всегда. Но в красивых глазах, неизменно заставлявших краснеть кончики его ушей, читалось весьма и весьма серьезное любопытство. Совсем не праздное.
— Просто, когда Данглар начал задавать вопросы, мне подумалось... — она, кажется, ощутила неуместную серьезность вопроса и, сцепив руки в замочек, принялась легкомысленно вращать друг вокруг друга большие пальцы. Инори часто делала так, занимая руки во время разговора. Не самый женственный жест, но успокаивающий, даже милый. Прямые нежные плечи уютно опустились, как будто Инори чем-то смутилась. — Мне подумалось, что такие вещи важно знать. Просто Ахремов-сенсей сказал, что человек не может не быть частью чего-то большего. И я с ним согласна.
— П-правда? — юноша очень надеялся, что тугой комок внизу живота — это не предвестник туалетного зова, а всего лишь нервы.
— Да, — она кивнула. — Нельзя всю жизнь прожить, думая только о себе. Понимаешь, Чики-кун, у каждого человека рано или поздно появляется семья, близкие люди... И он уже становится частью большего. Но семья ведь не одна, близкие не живут в изоляции. Получаются еще семьи, еще, еще... И в итоге мир населяет огромное количество семей.
— Ну да, так и есть...
— Но ведь масштаб увеличивается, а значит, отдельная семья становится как бы отдельным человеком.
— Э... Хм... — даже сквозь заслонку мальчишеской влюбленности в голову Учики начал пробиваться посыл. — Не знаю... Наверное, ты права...
— Вот и получается, что отдельным семьям, как и отдельным людям, не получится существовать самим по себе. А значит — общество и его организация необходимы! Значит, необходимо и государство. Мне так кажется.
— Хм... Я никогда и не задумывался о таком.
— Наверное, мало кто задумывался, — девушка простодушно пожала плечами. — Мало кто сейчас думает о том, почему вообще существует общество. И откуда возникает государство.
— Но... ведь древние государства начались с ватаг разбойников, которые брали деньги за защиту, — с трудом припоминая рассказанное Ахремовым на прошлых лекциях, Отоко скрежетал извилинами в панических попытках не выглядеть идиотом. — То есть, государственность основана на эксплуатации. Так, кажется, Ахремов-сенсей говорил.
— Ну да, — снова кивнула Инори. — сначала были родоплеменные отношения. То есть, одна большая общность, как будто семья больших размеров. А потом все начало усложняться. Эксплуатация расслаивала общество, функции старших, защитников, кормильцев, менялись на функции армий и правительств. Жизнь менялась, появлялось нечто новое. В разных местах государства получались разные. Наверное, в некоторых из них принцип семейственности оказался сильнее, а в некоторых — слабее.
— Э... — Отоко честно пытался удержать нить ее мысли в руках, и даже таким образом соприкасаться с Инори было для него волнующе непривычным. — То есть, ты хочешь сказать, что всякая страна — в какой-то мере семья?
— Да, — Инори улыбнулась, и по спине у юноши поскакали радостные мурашки. — И всякий гражданин — как будто бы ребенок. Ему может не нравиться страна, но он все равно является ее частью.
— Хм... А если власть в стране его угнетает?
— Да, так случается. Как в Германии, например. Но семья ведь пытается себя залечить. И родня может изгнать нерадивого члена семьи. Ведь были среди немцев антифашисты.
— Ну... Да, вообще-то.
— Просто иногда власти убеждают, что именно то, что они делают — для блага страны-семьи. А на самом деле делают так, как сегодня в лекции рассказали.
— Да, наверное.
Как бы ни был смущен, как бы ни млел испуганно в присутствии любимой девушки Учики, он все же не переставал ощущать себя в мире. И это ощущение позволило уловить кое-что. То самое неосязаемое кое-что, озадачивавшее в Инори. Неуловимое, сиюминутное ощущение. Как дуновение умирающего ветерка. Но вот оно. Снова.
Взгляд, мягкие черты лица, звонкий голос — все это оставалось в Инори прежним, солнечным. Но почему-то казалось, что в этот ее облик, это почти ангельское созвучие, воплотившееся в юной девушке, вкрадывается напряженная фальшивая нота. Ее невозможно расслышать на общем фоне, но вся мелодия вдруг вызывает дискомфорт. Так и случилось в очередной раз. Кимико вдруг показалась какой-то... больной. Или утомленной. Всего на долю секунды. Вряд ли кто-то мог бы заметить. Но чувства Учики, постоянно обостренные, напряженные рядом с ней, поймали странную помеху в ауре.
— В общем, трудная это тема, — Инори, снова привычно солнечная, улыбнулась чуть смущенно. — Просто я задумалась. Ведь мы с тобой лишились родной страны, Чики-кун. И семей.
И в этих словах была правда. Никто и не подумал интересоваться мнением Наследников касательно хватания их в ночи и утаскивания в Меркури. Учики сказали, что сам он для отца с матерью погиб. А Инори? Он мало что знал о ее семье. Да и сама девушка никогда не касалась этой темы раньше. Казалось, тот факт, что их вырвали из жизни и привезли в совершенно чужую страну, Кимико совершенно не беспокоил.
Стоп.
Вот оно!
Во взволнованной, мучительно путавшейся в мыслях голове Отоко разрубающим гордиев узел мечом сверкнуло понимание.
Инори вела себя на удивление спокойно во время случившегося в Токио.
Инори невероятно быстро примирилась с мыслью о том, что им не суждено больше увидеть родню.
Инори вообще ни разу на его памяти не бывала в плохом настроении.
Инори всегда была подсвечена внутренним солнышком. Но даже в самый погожий день настоящее солнце может закрыть набежавшая тучка. А настрой Кимико не омрачался ни разу. Ни единого слова о тоске по дому или нелегкости жизни здесь она не сказала. Наоборот, не дожидаясь, сама ободряла его первое время. Как и в школе — словно никогда у Инори не было ни единой проблемы.
Это же неестественно! И не может быть правдой.
Учики хотел сказать что-то. Он не вспомнил впоследствии, что именно. Потому что, стоило губам шевельнуться в намеке на первое слово, как на стол, за которым они с Кимико сидели, с размаху опустилась девичья ладошка. Хлопок получился такой силы, что вся посуда жалобно звякнула. А в следующий миг над несчастным Отоко нависла тоненькая тень, высвечивающаяся, не иначе, в пламени яростных синих глаз. Знатная пинательница мальчиков Эрика Андерсен прошипела юноше в лицо:
— Какого черта?!
Захотелось стать маленьким-маленьким, забиться под стол и спрятаться за ножкой. Несмотря на не самые крупные габариты, утренняя знакомая, казалось, вознамерилась задавить Учики десятитонной гирей гнева. Побелевшая ладонь упиралась в пластиковую плоскость стола, миловидное личико с устрашающим макияжем злости едва не било в переносицу острым подбородком.
— Э... — только и вымолвил Отоко, готовый опрокинуться на пол вместе со стулом.
— Какого черта ты не настучал?! — несмотря на то, что голос у Эрики был достаточно тонкий, рычание им изображать получалось отлично.
— Э?.. — столь странный поворот в наметившемся разговоре второй раз за десять секунд заставил Учики ошалеть. — В смысле?
— Я спрашиваю, какого черта ты не сказал, что я сделала утром? — стрельнув глазами в сторону соседних столов, девушка заговорила тише, но оттого не менее грозно.
— То есть... — шевеля завязавшимся в узел языком, попытался выразить недоумение молодой человек. — Н-не понял...
— Ты зачем не сказал, что я тебя ударила, кретин? — очаги синего пламени всеми силами старались подпалить растерянную физиономию. — Меня бы уже здесь не было!
— Э... э... Я просто... — сейчас отчаянно мямлившему Отоко хотелось подогнать себя пинком. Ну совсем уж некрасиво все получалось. А Эрика словно примерялась откусить несчастную лохматую голову.
И тут на бедолагу вновь снизошло спасение.
— Эрика-сан!
Под грохот резко отодвинутого стула синеглазая фурия ощутила, как ей на плечо опускается рука. Резко повернув голову, она увидела, что спутница окоченевшей жертвы уже стоит. Угрожающий взгляд парой кинжалов понесся к Инори.
И вдребезги разбился.
— Надеюсь, ты не обидишься, если я буду тебя так звать, Эрика-сан? — казалось, в зале столовой стало светлее, когда Кимико улыбнулась.
— Э... — эффект солнышка Инори оказался нагляден, как никогда. Эрику словно перекосило от удивления. Переключиться на ответный дружеский или хотя бы нейтральный тон она по понятным причинам не смогла и не успела. А направить агрессию на новую цель как-то совсем не получилось. Вот и издала девушка неопределенный звук в лучших традициях Отоко. — Э... А ты еще кто?!
— Меня зовут Инори Кимико, — не замечая выпученных глаз собеседницы, Инори склонила голову набок. В глазах ее плясали веселые искорки. — Я новенькая из твоей группы. Видела тебя перед лекцией Ахремова-сенсей.
— А... Ага... Угу... — Эрика явно пыталась перевести локомотив своих мыслей на нужную ветку. — Э, привет.
— Привет, — Кимико улыбнулась еще шире. — Эрика-сан, а зачем ты кричишь на Чики-куна?
— Чики-куна?
Было видно, что валькирия юбочке все еще чувствует себя неловко. Она бросила свирепый взгляд обратно на окаменевшего Отоко и вновь обернулась к Инори.
— Вот как его зовут, значит... Этот твой Чики-кун порвал мне юбку утром! Извращенец!
— Что-о-о? — настала очередь Кимико столбенеть. — Как это порвал? И почему извращенец?
— А не знаю! — яростно фыркнула Эрика. — Вывалился из автобуса и едва не стащил с меня все, что ниже пояса! А юбку так и вовсе порвал так, что я еле дошла до академии! Но хуже всего — он даже не настучал!
— Я оступился! — неимоверным усилием воли Учики сумел выдавить из себя осмысленную, более того, протестующую фразу. Но его явно уже не слушали.
— Не понимаю, — мягко сказала Инори. — Эрика-сан возмущена тем, что Чики-кун порвал юбку? Или тем, что он об этом не сказал?
— Да нет же! — напористо, но уже как-то беззлобно ответила европейка, тряхнув волосами, как тогда, на остановке, упавшими длинным хвостиком на плечо. — Он не сказал, что я засадила ему с ноги в грудь!
— Э... — похоже, сегодня был международный день этого славного междометия. Теперь и Кимико им воспользовалась. — Эрика сан, ты ударила Чики-куна в грудь? Но... Ногой?
