Критический эксперимент 2033

— Друзья и родичи наши! Были между нами войны, но, слава богам, раздоры наши в прошлом и теперь мы в искренней дружбе и союзе. Вы верны союзу, а Рим всегда верен своим союзникам. Республика поможет вам всеми своими силами, мы немедленно начинаем войну, и я вижу по настроению граждан, что они все поддержат её, что все, кто может носить оружие, от самых высших до закабалённых, встанут в строй. Возвращайтесь и передайте это своему народу и своим городам. А мы сейчас займёмся своими делами.

Обрадованные (хотя некоторые из них чуть меньше, чем если бы удалось вернуть право на войну) послы удалились. Валерий произнёс указ, почти совпадавший с эдиктом Сервилия:

"Чтобы Республике не было нанесено никакого ущерба, я решаю следующее. Ни один римский гражданин не может быть удержан в кабале и в оковах, если он желает сражаться за Рим и народ свой. Никто из семьи воина не может быть во время войны забран в кабалу за долги. Ничто из его имущества не может быть изъято заимодавцем. Во время пребывания воина в походе проценты на долги не берутся и не начисляются. После возвращения из похода все дела должников, как закабалённых, так и других, проливавших кровь за Отечество, должны быть заново разобраны триумвирами, назначенными Сенатом".

Указ диктатора не мог быть оспорен, но Сенат и народ имели право подтвердить или не подтвердить его после истечения полномочий диктатора. Не подтверждение указов — единственный способ, которым Сенат и народ могли оценить деятельность диктатора. Если другие должностные лица после истечения срока полномочий могли быть привлечены к суду за свои деяния, то диктатор заранее освобождался от всех ограничений, чтобы он мог эффективно решить поставленную перед ним при назначении задачу.

И народ, и знать сейчас были едины. Валерий показал себя как настоящий властитель для такого трудного момента. Все наперебой записывались в войско. Конницы было набрано гораздо больше, чем обычно, а легионов целых десять. Квинт Гладиатор по этой причине поднялся сразу до седьмого центуриона в первом манипуле, и пришлось знакомиться со своими новыми воинами. По три легиона были даны консулам, а четыре и основную часть конницы взял себе диктатор. Легион Квинта оказался среди отданных консулу Вергилию.

— 15. Победа и её плоды

Квинт Гладиатор шёл на войну с несколько нестандартным оружием. За месяц передышки он вырезал и как следует обделал по руке более чем двухметровый боевой шест типа японского бо. Ведь копьём он владел слабо, не удавалось пробудить навыки тела приёмника. Так почему же не использовать навыки своей души?

Другому такое демонстративное нарушение весьма относительного, но всё-таки единства вооружения с рук не сошло бы, а над Гладиатором только подшучивали:

— Новые боевые приёмы показать вольскам хочешь?

— Да не вольскам, а на вольсках.

— Будешь дубасить их по тупым головам? Такой палкой как бахнешь по шлему, так сразу весь последний ум выбьешь!

— Ты что, опять вперёд строя вылезешь? Ведь такой палкой в строю не размахнёшься.

Последний аргумент уже занимал Евгения. На первом же привале он собрал вокруг себя двадцать лучших воинов сотни и начал их тренировать расступиться в стороны, чтобы дать свободу боевому посоху, и ударить в ослабленный строй неприятеля, как только те попытаются взять дерзкого числом.

Потренироваться удалось целую неделю. Вергилий, увидев, что вольски заперлись в лагере, оставил вместо себя в лагере командовать легата Секста Апулея, а сам с одним легионом отправился на соседние поля.

— Забирайте всё, что покажется нужным. Поля вытаптывайте, деревья рубите, дома ломайте и жгите. Всех встречных убивайте или в неволю забирайте.

Консул следил за тем, чтобы войско наносило максимальный ущерб. Небольшой отряд вольсков, патрулировавший окрестности, попытался напасть на отошедших от основных сил римлян, но был отбит. Преследовать их консул запретил.

— Пусть расскажут вольскам, что мы делаем с их землёй.

На следующий день консул послал легион Апулея, а на следующий легион Плетония, в котором служил Квинт. Вольски попытались выпускать более сильные патрули, но удержать римлян от опустошения земель не удавалось.

Война, когда командующий был постоянным, велась значительно систематичнее и с единым замыслом.

На восьмой день вольски не выдержали и вышли из лагеря на битву, тем более что они уже оценили: римлян значительно меньше. Вольски на сей раз тоже собрали самое большое войско за время войн с Римом.

Увидев, что римляне выходят из лагеря, вольски ринулись на них бегом, чтобы не дать им построиться. Численность придавала им уверенности, а гнев на опустошителей своей земли — отчаянности. А римские легаты, ликторы и контуберналы стали передавать приказания Вергилия:

— Быстро разобраться по сотням и манипулам. Копья воткнуть в землю, на ругань не отвечать, не двигаться. Когда вольски подбегут, взять их в мечи!

И закипела схватка беспорядочного, алчущего мести и обуреваемого боевым духом, но уже уставшего от бега на километр войска вольсков с уже в значительной степени восстановившим порядок, отдохнувшим, сытым и тоже настроенным только на победу воинством римлян.

Весь ход схватки Евгений не видел. Он встал в первом ряду, держа посох вертикально. Сотня построилась так, чтобы дать ему место для замаха. Несколько вольсков вырвалось вперёд, набросившись на дерзкого выскочку. Но после первых взмахов посоха пара из них побрели назад, держась за отбитые руки, три глупых головы в шлемах издали громкий звон, двое из ошеломлённых упали, а третий, бросив щит и схватившись руками за голову, потащился обратно. Входить в боевой транс было нельзя, поскольку главной обязанностью центуриона было не личное геройство, а командование.

Вольски в этом месте приостановились, начали говорить на своём непонятном языке, и Евгений разобрал слова: "Кинту Гадиатру". Явно слава его дошла уже и до вольсков. Кое-как построившись, они двинулись на дерзкого, но тут Евгений, как и было на тренировках, ещё пару раз махнув посохом со значительно меньшим успехом (выбита пара копий), отскочил назад. В принципе уже это было командой бить с боков, но он крикнул: "Херачь их сбоку!"

В дальнейшей битве Евгений участвовал уже как командир. Вольски быстро побежали, встретив неожиданный кровавый и организованный отпор. Но сил бежать у них уже не было, и римляне легко нагоняли их и приканчивали. Вот эта битва была кровавая. Тем более что многие вольски, чувствуя, что их нагоняют, останавливались, стремясь подороже продать свою жизнь, и порою им это удавалось.

Один из вольсков бросил оружие, метнулся к Евгению, упал в ноги и закричал:

— Пачади, Кинту!

Евгений догадался, что это значит: "Пощади, Квинт!" и связал ему руки его же туникой. Другие воины тоже щадили сдавшихся, тем более что это было выгодно: если пленника не выкупят, он становился рабом. Но просящих милости было немного. Пленных отправили в тыл под охраной раненых римлян.

Вольски даже не пытались оборонять лагерь. Они в панике бежали толпой. Спаслось бы больше, если бы они рассеялись во все стороны, но воинская привычка ходить строем их подвела.

Услышав от вольских всадников о разгроме армии, жители города Велитры стали спасаться, но в безумном ужасе многие из них помчались навстречу римлянам. Вольски добежали до города, и на их плечах римляне ворвались в Велитры. Началась резня.

Евгений наблюдал за сценами убийства всех сопротивляющихся, грабежа и насилия отстранённо: здесь ничего не изменишь, такие уж обычаи войны в эти времена. И ведь вольски тоже не вели себя как ангелы, когда им улыбалась удача. Римляне хотя бы щадили сдающихся. Ликующие солдаты из его сотни, пробегая мимо Евгения, поздравляли его с подвигом и вручали ему что-либо из награбленного в знак уважения. Так что, по крайней мере, самому заниматься грабежом и мародёрством не было нужды. Но вдруг любовь воинов преподнесла сюрприз.

Они вытащили из одного из соседних домов красивую черноволосую кареглазую смуглую молодую женщину, полностью ограбленную, но невредимую.

— Квинт, погляди, какие груди! Какой крепкий зад! Какие бёдра! Эта женщина достойна быть твоей. Прими её от нас.

Тут Квинт вспомнил, что его ждёт невеста, а, главное, пострелёнок Авл, к которому Квинт уже успел привязаться.

— Не могу принять, друзья! Сразу по возвращении свадьба!

— Ну и что? То жена, а то рабыня. Думаешь, твоя наречённая вдовушка с другими не утешалась?

Квинт пропустил мимо ушей упоминание о нравственности Порции, поскольку уже поддался её женским уловкам и попал в капкан.

— Сказал, не могу, значит, не могу! — заявил он и сразу пожалел.

Теперь женщину, как подлежащую продаже с торгов, уже ничто не защищало. Была бы она девственницей, может быть, воины удержались бы, чтобы подороже взять за неё, но в данном случае стесняться было незачем. Её повалили прямо посреди улицы и начали насиловать. Она покорно раздвинула ноги, однако один раз задрожала и от стыда, что допустила такой порыв, застонала. Но стон вышел страстным. Декан Марк Анний, сочетавшийся с нею в этот момент, довольно улыбнулся.

Семеро натешились над нею, а потом сказали ей:

— Поднимайся и иди на центральную площадь к рабам.

И тут вдруг женщина заплакала и заговорила на почти чистой латыни:

— Отпустите меня. Дедушка Суллу умрёт. Он ведь ходить почти не может.

Воины с симпатией стали расспрашивать Вулли (так звали женщину). Оказалось, что муж её сбежал и прихватил сына, а она осталась, хотя и знала, что её ограбят и изнасилуют. Но, может быть, она дедушку спасёт. Она росла сиротой, и очень любила своего деда Суллу, который вырастил её и души не чаял в своей единственной внучке.

— А теперь дедушка больной. Он никому не нужен, вы его не тронули, но он ведь умрёт без меня.

Евгений задумался. Надо было предложить решение. Женщина была теперь добычей римского народа. Ох, если бы он сразу принял её, тогда бы всё решилось наилучшим образом! И денег, чтобы выкупить её на месте, при себе нет. Но декан Анний погладил плачущую женщину и сказал:

— Все жители города всё равно будут выселены и город станет римским. Мы возьмём в плен и дедушку твоего, его продадут вместе с тобой, не прося за него денег. Ты обойдёшься, может быть, чуть дешевле, но зато доброе дело сделаем: ты до конца его жизни сможешь о нём заботиться. А в Риме ему будет не хуже.

— Но он же не дойдёт до Рима!

— Сделаем носилки, и ваши пленники будут его поочерёдно нести. Воины, клянёмся Марсом и Венерой, что мы сохраним деда этой женщины?

Все воины, которых собралось рядом уже полтора десятка, поклялись, и Евгений тоже.

— Боги вознаградят тебя, римлянин, за доброту! — сквозь слёзы улыбнулась Вуллия (как теперь её стали звать) и поцеловала Анния.

Анний отреагировал, как полагалось римлянину, который никогда не упустит своего:

— Сладок твой поцелуй, когда ты даёшь его по собственной воле, и ещё слаще твои объятия. Ты теперь связана с нами договором. Эти воины, что поклялись спасти деда твоего, заслужили вознаграждение, а у тебя сейчас нет и не будет до продажи ни одежды, ни украшений. Так что обнимай их сама и нежно всю дорогу до Рима. Поклянись сейчас в этом Венерой.

И женщина, понимая, что другого выхода нет, повторила за Аппием клятву обнимать воинов на каждом привале нежно и страстно и целовать их от всей души, а по вечерам плясать перед костром их десятка. Воины быстро соорудили носилки, пригнали двух пленных вольсков, попоили дедушку вином и дали ему кусок сушёного мяса и лепёшку:

— Ешь, старина, и не бойся ничего. Ты теперь под защитой Рима, Марса и Венеры. Твоя внучка спасла тебя.

Вуллия бросила на Квинта, которого, видимо, считала причиной своих бедствий, ненавидящий взгляд, но Евгений не придал этому значения. Однако этот взгляд пробудил у него мрачные раздумья. Конечно, Клавдии не желали быть связаны клятвой Аппия, но по доброй воле они будут теперь поступать именно так, как описал Аппий. А те из сенаторов и патрициев, кто к нему "благоволит", никогда не защитят его по-настоящему, чтобы не рассориться из-за какого-то плебея с Клавдиями. Конечно, можно принести клятву клиента кому-то из могущественных и благожелательных отцов, но сейчас это было бы всеми расценено как малодушие.

Подсчитали потери. Римлян погибло чуть больше сотни, а сосчитать мёртвых вольсков не удалось: их было, может быть, даже больше двух тысяч. Пленных воинов было около четырёхсот, а захваченных вольсков почти две тысячи. Словом, наконец-то полная и безусловная победа. Город Велитры вместе с его полями отошёл Риму и туда вывели римскую колонию.

Консул наградил Квинта венком и, улыбаясь, преподнёс ему тот отличный меч, который был потерян в предыдущей битве, а сейчас взят обратно как трофей.

В других провинциях (так назывались районы военных действий) тоже всё сложилось наилучшим образом для римлян. Диктатор, пользуясь преимуществом в коннице, прорвал строй сабинян и разгромил их. Консул Ветузий воевал дольше всех. Эквы построили хорошо укреплённый лагерь на холме и вели войну на истощение. Почти месяц Ветузий пытался вызвать их на битву и даже сам разъезжал в виду их лагеря, понося эквов и их царя за трусость и обзывая их самыми неприличными именами. Ему досталось по доспехам камнем из пращи, но больше никакого эффекта от его вылазок не было. В конце концов воины обступили консула в лагере.

— Консул, ты что, хочешь дождаться конца полномочий Валерия, чтобы не выполнять его указ?

— Конечно! Он друг царя Аппия, вон сынишка Аппия то и дело появляется в лагере, они явно заговоры строят!

— Веди нас в битву немедленно!

Валерий, которому и в голову не приходило тянуть до восстановления своих консульских прав, попытался аргументировать:

— Воины, вы видите, какую удобную позицию заняли эти эквы. Если бы они вышли из лагеря, я первый повёл бы вас в битву. Но они отсиживаются за стенами. Не станете же меня обвинять в трусости, когда я сам чуть ли голову в пасть врагам не совал, вызывая их на битву?

— Всё верно! Ты демонстрировал, что ты-то смелый, а мы никуда не годимся как воины и не сумеем взять жалкий лагерь варваров! Веди нас в бой! Или отправляйся к диктатору и проси его командовать самому либо назначить легата.

Поняв, что воинов не усмирить словами и не желая действовать наказаниями, консул назначил на завтра атаку, и сразу дал всем центурионам команду: если лагерь взять не удастся, занимать соседний с ним холм, чтобы построить свой лагерь там и поставить эквов в положение осаждённых.

Когда эквы увидели мчащихся с боевыми воплями римлян, на них напала внезапная паника. Может быть, потому, что они уже знали о разгроме двух других союзников. Они бросили лагерь и бежали, не принимая боя. Война была выиграна бескровно. А добычи в лагере нашлось более чем достаточно, чтобы войско было счастливо.

Теперь три армии двигались к Риму, где диктатор должен был справить заслуженный триумф.

— 16. Ты не умеешь отступать