Цитадель души моей

Тут я замечаю самку — она в этой стае одна, поэтому я не сразу на неё внимание обратил. А обратив — с трудом удержался, чтобы не присвистнуть одобрительно. В верном направлении идёт ваша зверобогиня, в верном. Так еще два-три поколения и, глядишь, вержьи самки в борделях вольпам конкуренцию составят. До чего фигурка ладная, аж любоваться тянет. И самое главное — сосков теперь всего пара осталась против четырех в прошлом поколении. Хотя, кому как, конечно. Знаю вполне уважаемых мужей, которые на женщину из людей и не взглянут — только вольп им подавай. И всё потому, что у последних грудей не в пример больше. Но я в этом смысле консерватор и считаю, что в некоторых случаях девиз "больше-лучше" неуместен. Вот, как здесь — сейчас будет, возможно, самая сложная и опасная драка в моей жизни, а я стою, на стать звериную любуюсь, да детали оцениваю — тоже мне, эстет выискался. Кстати, зря она груди не закрыла — болезненная это точка у вергов. Если выгорит у меня задуманное, она в этом на своем опыте убедится.

До первого из них — скорее всего, вожака — уже только шагов десять. Еще три-четыре — и он уже до меня допрыгнуть сможет. А если прыгнет один, то и остальные набросятся. Я ловлю взгляд вожака — спокойный, даже без тени торжества или насмешки: он слишком уверен в своем превосходстве.

— Хграш ха ргыхз, — рычу я негромко. Произношение мое, конечно, далеко от идеального, но понять можно. "Имею слово сказать". Если он захочет понять. Обычно верги и ухом не ведут — слишком много всего лежит между нами, чтобы обращать внимание на слова. Время слов для нас и вергов кончилось века назад. Но сейчас — случай особый, и вожак замедляет шаг. А потом и вовсе останавливается.

— Какое слово может быть у убийцы? — спрашивает он на имперском без малейшего акцента. Ого! Готов обе руки и голову в придачу поставить на то, что мое произношение на вержьем и вполовину не так хорошо. Сюрприз, однако. Интересно, много их еще Варга — зверобогиня вержья — людям приготовила? Но я не даю удивлению проявиться.

— С кем же еще поговорить убийце, как не с убийцами? — спрашиваю я, весь внутренне торжествуя. Попался, лохматый. Теперь, после того, как он признал меня достойным разговора, накинуться на меня всем скопом им будет уже непросто. По их понятиям, так делать не годится — нечестно. А "честь" для вергов — не пустое слово. Даже для тех, кто не первый год с людьми дело имеет. Бывали случаи, бывали. Вон, три года тому, верги Небесного Пламени на обоз напали. Вычистили, разумеется. Была в обозе женщина на сносях, так они и её, по горячке, убили. А для вергов это последнее дело — беременную убить или грудного младенца. Если, конечно, не о мести дело идёт. Вот, Мик "Арбуз" Люций (ныне покойный) этим и воспользовался. Зашёл один по следам в лес, предъявил право на месть и потребовал привести к логову. Там вызвал убийцу женщины на поединок, убил его на глазах у всего клана и спокойно ушёл. А заодно всё подробно разведал — расположение логова, подходы к нему; сколько бойцов в клане, сколько волков поблизости ошивается, ну и прочее. Верги от злости чуть собственные хвосты не поотгрызали, но поперек чести не пошли, и тронуть его не осмелились — выпустили. Ну, мы сразу, по свежим сведениям, этот клан и зачистили. А ведь Небесное Пламя — старый был клан, опытный. Так что были у меня основания на удачный исход надеяться, были.

— Говори, — вожак рычит и что-то в его глазах мелькает — похоже, начал догадываться, какую подлянку я ему готовлю.

— Поединок предлагаю, — отвечаю я, — один на один, я — с каждым из вас по очереди. Если кто-то из вас меня победит, что же, — руками развожу, — я — ваш. Если же я победителем из всех поединков выйду, то я уйду, и вы меня останавливать не будете.

Верг прикрывает глаза и наклоняет голову — задумался. Думай, серый, думай. Только, как ни ломай мозги, а недолго тебе вожаком быть — не простит тебе стая той ловушки, в которую ты её завел. У вас же так заведено, что один за всех решение принимает, один за принятое решение и отвечает. А какое решение ты сейчас ни примешь — ошибочным будет. И так честь пострадает, и эдак. Да и вообще — не сможет он мне отказать. Я ж предложил не с одним из них, а с каждым один на один биться, благородство проявил, стало быть. Так что он просто обязан ответным благородством сходить. Я даже смутно надеюсь, что он предложит только с одним биться — с ним самим, скорее всего.

Верг думает, а я уже начинаю стратегию прикидывать. Поначалу мне двоих-троих противников послабее дадут — чтобы посмотреть, чего я стою. Этих надо будет живыми оставить, да и вообще — не в полную силу биться, всех своих секретов не раскрывать. Вожак пойдет где-то четвёртым-пятым, и, вполне возможно, будет сам под мой гладиус лезть, чтобы в смерть от ответственности сбежать. Этого допустить нельзя — как только вожак умрёт, стая его решением больше не связана будет. Да и вообще, как ни жаль, но многих я убить не смогу — двоих-троих, не больше, и то — в самом конце. Честь честью, но не настолько они упёртые, чтобы стоять и смотреть, как я их поодиночке убиваю. Насчёт своей способности всех перебить я не сомневался. Да, они сильнее, выносливее, и вообще — они ж новы, а значит, у них все игральные кости с подвохом. Ну и пусть. Зато они про меня ничего не знают, а мой кошель с всякими финтами против вергов — доверху заполнен. На сотню хватит, не то, что на двенадцать, потому как не умеют верги быстро тактику перестраивать. У них вообще традиции сильны: нужно чему-то очень серьезному случиться и много времени должно пройти, чтобы верги начали делать то, что не принято. Да что там говорить, если и по сей день, выбирая между двумя хуторами, верги скорее нападут на тот, что красными флажками не огорожен!

Наконец, вожак голову поднимает. И взгляд его меня настораживает. Неужто я-таки просчитался, и он сейчас отдаст команду всем меня атаковать? Осторожно кладу ладонь на рукоять меча.

— Согласен, — говорит верг и торжествующе скалится, обнажая внушительный набор клыков, — один на один по очереди, но с условием: без оружия.

И, с этими словами, он снимает с шеи перевязь с висящим на ней внушительным тесаком и роняет её в траву. А я пока в траву только челюсть уронил. Стою, рот раскрыв, глазами хлопаю, и понимаю, что план мой на одном волоске над пропастью повис. В стае фырканья слышны, верги скалятся довольно, во взглядах, на вожака устремленных — сплошное обожание. А я всё в себя прийти не могу и поверить, что уши мои меня не обманули. Как это "без оружия"? Мать вашу лохматую, как?! Клыки ты тоже выплюнешь и когти с пальцев снимешь? Догадываюсь, что нет. А то, что мне когтям и клыкам противопоставить нечего, это в счёт не идёт, разумеется. И возразить я на этот счет ничего не могу, это ж даже по людским меркам жалко выглядеть будет. Но каковы твари, а? У них в языке и слова-то такого нет — оружие. У них "гхар" — "клыки", а "гхас" — один клык. Или нож, без разницы. Говори мы на вержьем, он своего требования и сформулировать бы не смог. Они что, теперь не на вержьем думают, а на человеческом, что ли?! Но поумнели, твари, поумнели. Ох, беды нам с ними будет.

— Хорошо, — говорю я, пояс с мечом отстегиваю и медленно в траву кладу, лихорадочно придумывая, какое бы требование в ответ выдвинуть, чтобы и положение свое улучшить и трусом не выглядеть. Но ничего не придумывается. Ну да ладно. Попробую так потрепыхаться. Шансов у меня теперь, конечно, поменьше стало, но они еще есть. Вытаскиваю ножи из пазух, карманы выгребаю. Унгву, однако же, в кармане рукава сохранил — толку от этого, длиной в полпальца, клинка, немного, но и то лучше, чем ничего. Нащупал трубку "Жала Химеры" под лентнером. И приказал себе даже думать о нем забыть. Лучше бы его тоже выложить, от соблазна подальше, но не буду — "Жало" у меня увидев, верги запросто и наброситься могут всем скопом, договор недавний забыв — уж больно они этого оружия не любят.

— Я готов, — говорю я, выпрямляясь. Верги медленно расступаются, образуя небольшой круг. На месте остаётся только один — совсем молодой. Ну, здесь они себе верны, похоже. Первыми пойдут самые слабые. Я стою в расслабленной позе, слежу краем глаза за приближающимся по сужающейся спирали вергом. Уши у него торчком, глаза шальные, хвост непроизвольно из стороны в сторону подёргивается — не похож он на опасного противника. На щенка играющего он похож.

— Что тавро ваше означает? — спрашиваю я его на имперском. На ответ я не рассчитываю, просто надеюсь по реакции сообразить — поймёт он меня или нет. Ну и отвлечь, конечно. Но верг замирает.

— Что?

На имперском, кстати, ответил. Неужели они и вправду теперь на нём думают?

— Тавро, — я взглядом на грудь ему показываю — там три закорючки вытатуированы друг над другом. И если верхнюю еще за луну (очень любимый вергами символ) принять можно, то насчет двух остальных я в затруднении. Верг выпячивает грудь.

— Ветер, кровь и серебро! — сообщает с воодушевлением, — мы — клан Волчьего духа!

— Волчьего духа? — переспрашиваю я и демонстративно втягиваю ноздрями воздух. На вержьем-то — "дух" и "запах" ни в каких вариантах похоже не звучат. А вот на имперском их клан довольно двусмысленно называется. Чую я, быть им у нас "Вонючками". Верг яростно сверкает глазами и начинает отповедь:

— Нет! Не духа... — но я ему договорить не даю. Даже как-то обидно от такой беспечности. Я ж целый лейтенант егерей, мной лично убиённых вергов — на приличных размеров клан наберётся. А он — как перед пустым местом распинается. Ну нельзя же так.

Щенок настолько увлекся собственной речью, что мою подсечку просто не видит. Он даже рот не успевает закрыть и так и валится на землю — с открытой пастью. Думаю я, вкус этой травы он всю жизнь помнить будет. Я обеими коленями на спину ему падаю, потом удар кулаком в основание черепа намечаю. Ударь я со всей силы — и лежать ему на земле со сломанной шеей. Но я сдерживаюсь. Отпрыгиваю в сторону, опускаю руки. Щенок быстро переворачивается на спину, приподнимается на локтях. В глазах — отчаянная обида, еще чуть-чуть добавить — скулить начнет, а это уже позор несмываемый. Он оттого и встать не торопится: надеется, что я его сейчас добивать буду. А я вот — не буду. Ни добивать, ни добавлять. Хоть и хочется. Но в стае и так напряжение недоброе — не очень-то моя победа на честную похожа. Да и вожак ему уж больно выразительные взгляды в спину бросал, как бы этот щенок — не его щенком оказался. Ладно, будем выходить из положения — поиграем в благородство.

Я подхожу к лежащему вергу.

— Сражаешься, так только сражайся, и ничего другого. Все остальное отвлекает внимание и помогает противнику, — протягиваю руку, — извини, не сдержался. Да никто бы не сдержался.

Слышу краем уха чье-то одобрительное ворчание. Ох, попадет щенку по ушам сегодня. Верг мою руку игнорирует, одним резким движением поднимается на ноги, поджав хвост и прижав к склонённой голове уши, плетётся к своим. Получает мощную оплеуху от вожака, и, чуть не упав, скрывается за спинами. Одно очко в мою пользу. И насчет того, что щенок этот — вожаку сыном приходится, я, похоже, правильно угадал. Интересно, где новы живут до того, как в наш мир попасть? Ведь живут где-то, потому что у нас они не поодиночке и не попарно, а уже сформированными стаями и кланами появляются. Зачастую — с подросшими щенками. Выходит, лет пять-шесть они в каком-то глухом углу проводят, как в колыбели. Найти бы эту колыбель...

Второй верг решает времени зря не тратить и с ходу прыгает на меня, разинутой пастью в горло целя. Ну-ну. Если и дальше так пойдет, я даже вспотеть не успею. Здешних-то вергов мы давно от таких прыжков отучили, ну да я не против: хороший урок и повторить не жалко. Ловлю летящего на меня верга левой рукой за левую же лапу, шаг вперед делаю, толкая руку вверх, так что запястье мое аккурат ему в пасть расхлопнутую входит. Он тут же рот и закрывает: это у них рефлекс — если что в рот попало — кусай со всей дури. Так бы он мне руку насквозь прокусил, даже кольчуга бы не спасла — сила вержьих челюстей кость на раз ломает. Вот только под кожей наруча на левой руке — сталь сплошная до самого локтя. Единственное железо в доспехах у егеря. Скорость и ловкость в лесу важнее крепости, поэтому тяжелые доспехи мы не жалуем. А наруч железный — это против волков вержьих — они-то как раз любят прыгнуть, свалить и горло разорвать. И отучить их от этого никак не получается — не одну сотню лет уже. Но мы, честно говоря, не в обиде: вот так вот ловишь его на левую руку, правой рукой мечом полоснул, челюсть круша, руку левую повернул, из пасти выдирая — и волк с рассеченным горлом дальше летит, а ты себе идешь, как ничего не было. Одну секунду всё занимает, если со сноровкой. Ну а верг что — тот же волк, разве потяжелее будет. Только вот ни ножа, ни меча, чтобы мышцы подчелюстные рассечь у меня не было, поэтому на ногах я, ясное дело, не устоял, да и не пытался. Весу в верге — поболее, чем во мне самом, и стой я, как истукан, руку, намертво в пасти зажатую, он враз из сустава вынет. Так что я даже сам немного прыгнул в нужную сторону. Грянулись мы оземь, аж гул по поляне пошёл. Вот только не верг на мне оказался (как он ожидал), а я на нем. Да еще и левая лапа его моей рукой зажата — той самой, которую он в зубах держит, а на вторую лапу я коленом навалился. У меня же правая рука свободна и горло верга передо мной — как завтрак на тарелочке. Появись у меня желание, раз пять успел бы ему трахею по шейным позвонкам размазать. Но нет, рано еще стаю злить. Поэтому я посидел на нём немного, дал ему понять, что вывернуться из-под меня он не сможет, потом по гуляющему вверх-вниз кадыку щелбан отвесил.

— Выплюнь, — говорю, — каку. Всё равно не прокусишь, только зубы пообломаешь.

Выплюнул. Обмяк, мышцы расслабил. Я его отпустил и назад отскочил — непривычно мне верга живым отпускать — честь честью, а ну как бросится? Но не бросился. Поднялся медленно, облизнулся, пошевелил челюстями, посмотрел на меня недобро и молча в сторону отошёл. Два очка. Десять осталось.

Третий медленно принялся обходить меня широким кругом. Глядит искоса, с прищуром, шаг мягкий, расслабленный. Но я насчёт этой мягкости не обманываюсь — почти все бестии умеют прыгать, не подбираясь — с ходу. Поэтому я внимания ни на мгновение не ослабляю — поворачиваюсь медленно, слежу за вергом. На морде у него ряд глубоких царапин. Выглядят свежими.

— За что тебе нос порвали?

Молчит. Даже не моргнул. Ой, да ладно. Не притворяйся, что не понимаешь — поздно уже.

— Не думаю, чтобы ты на место вожака претендовал — хилый больно. Наверное, на самку его засмотрелся? Или просто кусок мяса раньше него ухватить попытался?

Это даже вержьи волки умеют — бросаться из любого положения, не приседая и не подбираясь. Но глаза их всегда выдают. Что волков, что самих вергов. Поэтому на его движения я почти и не смотрю — только взгляд держу. И когда он рывком сокращает расстояние, я готов — отклоняюсь чуток в сторону, ныряю под его лапы, подсекаю ему опорную ногу и кулаком в бок добавляю. Верг летит кувырком, но падает грамотно — уходит с перекатом, встаёт на четыре лапы, смотрит зло снизу вверх. Я не расслабляюсь — это человеку с четверенек атаковать сложнее, а вергу — без разницы. А кстати, почему у меня удар такой мягкий получился? Я бил ему в защищенный доспехом бок, а ощущение — как будто просто по телу ударил. Доспех у вергов своеобразный — с людьми они никаких дел (кроме как подраться насмерть) не имеют и одежду себе сами выделывают. Первые-то бестии вообще без одежды ходили — оно им и не надо было. А потом люди начали понемногу в их анатомии разбираться, и волей-неволей пришлось бестиям о дополнительной защите задуматься. Вольпы людской выделки доспехи носили, у лучших мастеров заказанные. Гиттоны и урсы — где как из положения выходили. Порой на замирённых территориях, несмотря на строжайший запрет, у людей выменивали, а уже оттуда доспехи в другие кланы и гнёзда попадали. Урсы, случалось, похищали скорняков и кузнецов и уже у себя заставляли их броню мастерить. Бывало, и сами пытались. Одни только верги как затеяли однажды из мочёного липового лыка себе доспех плести, так того и держались. Неплохой у них, кстати, доспех получается — не тяжелей кожаного, да и как бы не прочнее даже. Одна беда — негнущийся совсем. Я как-то пробовал напялить — как будто бочонок на себя надел. И как только верги в нём ходить и бегать умудряются? Хотя у них и ноги немного по-другому сгибаются, и форма таза чуток иная — наверное, в этом всё дело. Доспех-то ихний не весь равномерно твёрдый — в сочленениях он гибче и тоньше. Закрывает он верга от середины бедра до верха живота, а тверже и толще всего пластины на бёдрах спереди — где яремные вены проходят — и выше пояса — живот и нервное сплетение защищают. Стукнешь верга в живот — как по доске кулаком треснул.