Железный герцог. Часть 2

Алиста была прелестна.

Но...

Арас вдруг вздрогнул — королева больше напоминала не окружающие ее живые цветы, но их подобия, во множестве заполнявшие комнату — выкованные из серебра, вырезанные из камня, вышитые на драпировках... Искусные подобия, но все же в них нет чего-то самого главного...

— Как я мог, моя королева! — дежурно воскликнул маршал. — Я надеялся, что сумею получить благословение прекраснейшей...

Смех Алисты похож на звон серебряного колокольчика. Никто не скажет, что этой женщине — почти пятьдесят...

— Идите ко мне, великий воин, защитник трона...

Маршал присел на низкую скамеечку у ног королевы, поцеловал протянутую руку — белую, тонкую, изящную, словно изваянную из лучшего мрамора...

— Моя богиня!

— Вы так галантны, мой друг, что я даже иногда теряюсь, — теперь Алиста почти шептала.

Арасу вдруг стало страшно. Уже несколько лет они играли в любовь, эта игра надоела королеве, маршал видел, что с каждой встречей Алиста все с меньшим удовольствием дарит ему знаки внимания... Но они приговорены держаться вместе. Маршал боялся опалы, королева — того, что гвардия взбунтуется. Ведь она, женщина, не имела права приказывать солдатам...

Герцог вдруг подумал о своей жене Соретте. Урожденная баронесса Тигар — она, как все Тигары, была широкоскула и широкоплеча.

"Пиратская кровь"!

Родня королям Келенора через князей Ильских. В прошлом веке один из младших княжичей решил обзавестись собственной вотчиной и привел корабли к берегам Мальо. Отвоевал изрядный кусок побережья. Но хороший воин не умел править и сохранить независимость не сумел. Тогда, чтобы не отдавать завоеванное королю Мальо, княжич признал короля Келе сюзереном.

Арас никогда не любил Соретту, между ними не было душевной близости, она почти не влекла его как женщина. Может, кто-то другой и оценил бы высокую грудь, роскошные русые косы и серьезные серые глаза.

Но не он.

Они прожили вместе почти двадцать лет, Соретта родила четверых здоровых детей, воспитывала их в почтении к отцу и от имени маршала толково управляла имениями. Из года в год между герцогом и герцогиней росло взаимное уважение. Но огонь любви маршал дарил другим.

— Ты привезешь мне голову этого проходимца? — прошептала Алиста.

Арас хотел что-то ответить, но королева заткнула ему рот поцелуем.

Лишь отдышавшись, маршал пробормотал:

— Ваш сын приказал доставить Антери-Двальди живым и по возможности целым. Вместе с головой.

Лицо королевы моментально закаменело:

— Вы понимаете, что это значит? Никто не имеет права покушаться на собственность короны...

— Да, моя королева, я понимаю, — маршал с шумом втянул в себя воздух.

Этот звук можно было принять за страстный вздох.

— Да, никто не имеет на это право. Злодей будет наказан...

Арас Вельмирский, как все герцоги Вельмирские, был прямодушным солдатом. Он очень не любил врать. Но жизнь при дворе научила его говорить те слова, которые каждый понимал так, как ему хочется понимать.

Алиста удовлетворенно кивнула:

— Теперь идите, друг мой. До рассвета осталось не так много времени, а я уверена, что вам придется отдать еще немало распоряжений войскам...

На следующее утро король Виталис проснулся на удивление рано. К своему собственному удивлению. Обычно венценосец вставал ближе к полудню, но сегодня утром поднялся, когда солнце еще только лениво взбиралось на небосклон. Звонком колокольчика вызвал камердинера, приказал распахнуть шторы, принести одежду и подать бисквиты. Накинув в халат, подошел к окну.

Дворцовый парк после ночного дождя стал удивительно красив.

Зеленела, искрилась каплями воды листва, сквозь кроны деревьев просвечивали пурпур и синева клумб...

"Как я раньше не понимал, какое это удовольствие — любоваться утренним парком?" — подумал Виталис.

Вчерашний день показался каким-то суетливым и бесконечно тягучим.

Война разрушила привычный ход дел.

Вместо установленных часов приема — не прекращающая череда посетителей с бумагами, которые нужно срочно подписать...

Какая-то толстая дама из альвийских баронесс — при первых известиях о войне она вместе с семейством бросилась в столицу, и теперь требовала от государя "поспособствовать несчастным сироткам...". Виталис так и не понял, почему дама называла своих дочерей "сиротками" — то ли супруг ее давно умер, то ли был еще жив, но имел глупость отправиться в собираемое герцогом Мором ополчение. Слегка перезревшие "сиротки", к счастью, за все время аудиенции не произнесли ни слова, только хлопали глазами, рассматривая убранство кабинета.

К вечеру король устал настолько, что отказался от обычных развлечений. Поужинал в компании нескольких ближайших вельмож. Хотел нанести визит какой-нибудь из материнских фрейлин, но вдруг ощутил, что у него не хватит сил даже на те дежурные комплименты, без которых забираться под балдахин над дамским ложем как-то неприлично.

С непривычки уснуть сразу не удалось. Виталис долго сидел у окна, слушал, как дождь стучит по листьям, дышал сочащейся из сада прохладой. Лег далеко за полночь.

Зато проснулся так рано, что вызванный камердинер не появился сразу же, как только Виталис прикоснулся к сигнальному колокольчику, а от неожиданности замешкался на несколько минут.

В конце концов слуга принес бисквиты и легкое вино. Король кивнул в сторону стоящего у окна низкого столика. Устроившись в кресле, Виталис принялся наслаждаться новым для него удовольствием — созерцанием. Но не успел он сделать нескольких глотков, как тот же камердинер вошел снова и доложил: одна из старших фрейлин сообщила — королева-мать хочет встретиться с сыном и сейчас направляется в покои короля.

Несмотря на профессиональную бесстрастность слуги, на его лице отражалось изумление. Еще бы: рушился установленный порядок. Алиста хочет видеть сына в тот час, когда король обычно пребывает в постели. И чаще всего — не в своей. Верх бестактности!

Но Виталис лишь милостиво кивнул, услышав о том, что маменька жаждет его видеть. Он моментально понял, о чем собирается разговаривать прекрасная Алиста.

"Бедняга Арас проговорился, — подумал король. — Не мог не проговориться. Говорят, вчера вечером маршал провел много времени во дворце на половине королевы. Его заметил гвардеец, но никто не видел, когда Арас ушел. А перед очарованием маменьки солдафону не устоять".

Виталис ожидал скандала, но лицо королевы выражало лишь высокомерное недоумение. После положенных по этикету приветствий, натянутых улыбок и болтовни ни о чем, она спросила:

— Что за игры с этим вором?

— Каким? — король сделал вид, что не понял вопрос.

— С этим северянином, Двальди. Ты же слышал на совете, что он — никто. Меченосец не станет за него вступаться. Северянин — вор и разбойник. Атаман шайки разбойников. Таких, когда поймают, вешают на городских площадях...

Виталис улыбнулся. Он вдруг понял, что есть в этом мире еще одно удовольствие — плести словесные кружева, постепенно загоняя соперника в угол, заставлять того противоречить самому себе. Да, маменька обиделась на Двальди. У нее слишком развито чувство собственности. Она слишком любит деньги. И считает королевскую казну собственным карманом, из которого северянин вытащил несколько монет. Придется снизить налоги для альвийцев, а то и помогать самым пострадавшим родам.

Виталис мимолетно вспомнил о пышнотелых "сиротках"...

"Что ж, попробуем усугубить недоумение милой маменьки", — подумал король и заговорил о милосердии к пострадавшим... О том, что Двальди-Ааре (Виталис произнес это имя, упираю на вторую часть) будет наказан по заслугам.

Но нужно подумать о подданных, которым тот нанес обиды.

Королева кивнула: да, она примет участие в судьбе "сироток". Молодые фрейлины из хорошего рода, всецело преданные благодетельнице — полезное приобретение.

"Видела бы ты этих юных коровок", — хихикнул про себя Виталис, но вслух рассыпался в благодарностях:

"Пусть маменька пребывает в уверенности, что меня по-прежнему интересуют лишь девичьи прелести".

И снова разговор вернулся к "вору Двальди".

— Маменька, считайте это моим капризом, — по-детски надул губы король. — Воров вешают на городских площадях. Но Двальди-Ааре — не простолюдин, которого можно вздернуть на первом попавшемся столбе. Меченосец отказался от вассала, но от этого тот не перестал быть моим родичем по крови — не забывайте об этом, маменька. Так что казним его, чтобы и жители столицы могли полюбоваться... В Келеноре так мало развлечений... Тем более, ведь, по требованию этикета, ему нужно отрубить голову. Причем — мечом? Не так ли?

Королева с сомнением взглянула на сына: "Казнь — развлечение? Этикет? А что, ведь он прав, многие жители столицы будут счастливы полюбоваться на плаху. Именно на плаху, радуясь тому, что и высокородных не минует общая участь".

Но что-то в ее голове все же не складывалось:

— Лучше бы казнить вора там, где он бандитствовал. В Вельбире, например. Или в Ааре.

— Вы хотите лишить меня этого удовольствия? — капризно протянул Виталис.

Чтобы усилить эффект, король изобразил на красивом лице жалостливую гримасу. На девушек это действовало безотказно. "Иди сюда, мой сладенький", — ворковала очередная прелестница, вознамерившаяся было что-то выторговать у венценосца до того, как тот окажется в ее постели. Подействовало и сейчас.

Алиста милостиво кивнула головой:

— Что ж, я тоже не откажусь насладиться зрелищем.

Виталис понял, что в кои-то веки одержал победу. Оказывается, это не так сложно, как кажется...

Королева удалилась в свои покои в гораздо лучшем настроении, чем пришла к сыну. "Мальчику нужна новая игрушка, — думала она. — Что ж, он ее получит. Если, конечно, получит... Чем бы дитя ни тешилось... Бывают же непредвиденные обстоятельства. Мало ли что может произойти по дороге. Конечно, я дала обещание. Но Витти достаточно взрослый, чтобы понять: даже короли порой бессильны перед судьбой. Человеческая жизнь так хрупка".

А король после ухода матери вызвал личного камердинера, приказал найти и привести к нему в кабинет королевского шута — "сударя Сатина", как его звали все — от самого Виталиса до последнего дворцового трубочиста. А заодно — подавать завтрак в личный кабинет.

Один из слуг, которых разослал камердинер по дворцу, обнаружил шута на королевской кухне в компании огромной миски взбитых сливок, которыми тот вымазался, словно оголодавший кот.

Услышав королевский приказ, Сатин подумал и сменил выражение лица с умильного на подчеркнуто-озабоченное. Затем он быстро стер со щек и лба следы завтрака и рысью помчался на третий этаж, где располагались личные покои Виталиса. Перед дверью в королевский кабинет он выпрямил спину, стал очень важным, перешел на неторопливый шаг и прошествовал внутрь, небрежным кивком поблагодарив сопровождавшего его лакея. Запыхавшийся слуга только и смог, что шмыгнуть носом: скорость, с которой шут скакал по лестницам, значительно превышала ту, с которой ходили придворные.

— Сударь Сатин! — распахнул объятья король. — Как я рад, что вы нашли время почтить меня своим визитом! Говорят, мой вестник оторвал вас от трапезы... постараюсь всецело компенсировать!

— Что вы, что вы, — шут поклонился так низко, что стукнулся лбом о пол. — Ой!

— Любезнейший! Что ж вы так неловко? — хихикнул король, про себя отметив, что обычный человек ни за что так не изогнется. — Чем мои ковры кудрями вытирать, лучше пожалуйте вот сюда, в креслице!

Несколько минут король и шут по привычке пикировались. Разговаривая, Виталис с молодым аппетитом поглощал свежие булочки и ветчину. Сатин, наоборот, словно нехотя, отрезал крошечные кусочки мяса и аккуратно клал их в рот. Его подвижное лицо выражало, в зависимости от слов короля, то ужас, то неподдельное веселье, но все гримасы были настолько комичны, что венценосный собеседник несколько раз обрывал шутки, потому что не мог говорить от смеха.

В конце концов, король насытился, посерьезнел, взял бутылку и подлил вина в бокалы.

Шут внимательно посмотрел на колышущуюся за резным стеклом жидкость и резко перевел взгляд на лицо Виталиса. Теперь в чертах Сатина не было ни тени комизма — обычное, ничем не запоминающееся лицо с умными серыми глазами и резкими складками у рта.

— Да, сударь Сатин, мне приходится просить твоей помощи, — кивнул король в ответ на молчаливый вопрос. — Боюсь, с этим поручением справишься только ты.

Виталис встал, прихватив наполненный бокал, и перебрался к большому столу, за которым обычно читал или писал.

— К делу, Сатин, — сказал он. — К делу! Бери бокал и подсаживайся поближе.

Сатин передвинул кресло.

— У меня к тебе просьба, — произнес король.

Шут насторожился. Игривое утреннее настроение пропало окончательно.

Если король САМ просит о чем-то, а не приказывает — это ничего хорошего не обещает... Значит дело совсем гнилое...

— Слушаю, Ваше Величество! Я к вашим услугам!

— Найдется ли у тебя несколько верных... — король помедлил, выбирая слово, — друзей, способных держать язык за зубами?

— С десяток наберу, — машинально ответил шут и спохватился — не следовало королю знать об этом.

— Дворяне? — осведомился король.

— Младшие сыновья знатных родов и молодые наследники, которым от отцов остались только долги, — склонил голову шут. — Я осмелился собрать их, чтобы они незримо охраняли ваше величество, когда мы отправляемся в ночные прогулки по городу.

— Спасибо, — сказал король, — За твою заботу о моей шкуре.

— Ну, я и о своей не забывал, — нашелся с ответом Сатин.

— Твои друзья не связаны службой или обетами?

— Нет, ваше величество. Они готовы служить вам, мой король.

— Отлично, — сказал Виталис. — Я хочу попросить тебя об одной услуге. Если все пройдет как я того желаю, то не оставлю своей милостью ни тебя, ни твоих друзей. Вот вам для начала.

Король снял с пальцев несколько перстней и горкой высыпал их перед шутом.

— Продай эти побрякушки и раздайте деньги людям в знак нашей милости. Увы, пока своих верных рыцарей я могу жаловать только деньгами, да и то тайком!

Сатин положил перстни в кошель на поясе и поклонился еще раз.

— Ваше Величество, я весь во внимании.

Король поинтересовался — известно ли шуту о нападении Двальди-Ааре и о том, что первый маршал с войсками выступает к долине Альвы?

Шут утвердительно кивнул и сказал, что принц Эдо наверняка не оставит это нападение без внимания, и Двальди несдобровать.

— А вот тебе и моя просьба. Если Двальди уцелеет и окажется в руках маршала, или если его захватит Эдо, ты заберешь пленника и вместе со своими людьми тайно доставишь его в Келе, в мой загородный дворец.

Шут удивленно выгнул бровь.

— Я так хочу, — сказал король.

Бровь выгнулась еще сильнее.

— Королева-мать хочет немедленной казни для Двальди, — пояснил король.

— Понятно, — шут задумался. — Если везти Двальди на виду у всех, с ним может случиться маленькая неприятность. Например, случайно выстрелит чей-нибудь арбалет, и болт так же случайно попадет в глаз пленнику. Или грибы в попутной таверне окажутся несвежие...