Сухая возня

— А сам он?

— А чем, кстати, ты его расстрелял? Ему обычный пистолет — как слону дробина, я не ожидала, если честно.

Я объясняю про пули, разрушительная сила которых задорого выкуплена у Инстанций.

— Ну и то, хоть какая-то от них польза.

— Клаус как бы истаял, будто бы сугроб — и потом испарился и пар вынесло за дверь.

— Ага. Так и происходит с теми, у кого внутри снег. Это ему надолго хватит. Боюсь, что детишки в Европе останутся без подарков на ближайшие лет пять.

— Получается, я его не убил?

— Да нет, даже твоих замечательных пулек для него мало. Для таких, как мы с ним, надо что-то посильнее. Вот деда моего... — Алёна замолкает, и я не переспрашиваю — вижу, что она до сих пор переживает потерю родного человека.

— Так и вот... говорит она после минутной паузы. — Кровь содержит в себе огонь — как только она попала на меня — сразу начала вытаскивать из меня мой собственный огонь наружу. Подобное к подобному, как ты знаешь, тянется.

Я этого не знаю, мы в школе проходили какую-то совсем другую химию, с атомами и молекулами, но я не спорю — лучше уж расспросить поподробнее.

— А почему ты мою больше не хотела? — спрашиваю вместо этого я.

— Я же тебе объяснила. Подобное — к подобному. Того, кто отдал бы в такой ситуации мне кровь — некоторое время тянуло бы в мою сторону. Алхимически. А я хочу...она осторожно улыбается... я хочу, чтобы у нас с тобою всё было по настоящему...естественно.

Я начинаю гладить её руки.. Но вызов домофона, раздавшийся почему-то с площадки, а не от подъездной двери, отрывает меня от этого важнейшего в данную минуту дела.

Алёна вызывает изображение — и в визио-зоне, спроецированной напротив стола за которым мы сидим, обнаруживается улыбающееся лицо того самого "Арсения Анатольевича", который говорил со мною голосом Инстанций.

Алёна с удивлением смотрит на него и, наконец, произносят сакраментальное "чем обязаны?"

— Пришёл проведать больную. Вот, апельсины принёс, сок. Да открывайте, открывайте...

Алёна, секунду поколебавшись, даёт команду открыть дверь в квартиру.

— Иди, встреть его.

Краем глаза я замечаю, что она совершает какие-то манипуляции с одним из пультов управления, валявшихся грудой на столе — возможно — думаю я, — что-то делает со внутренней охранной системой.

27 Александр Солодов, вечер 26 июня 2024 года, Москва

Похоже, что исследование этого самого ARX станет для меня в ближайшее время рутиной — получив наконец листинг программы я не понял из него ничего. Слишком сложно и неочевидно, превышает мои познания биохимии. Но у меня оставался ещё один путь штурма этой крепости — эмуляция синтеза на компьютере. Пожалуй, это единственное, что позволяло рассчитывать на какое-то понимание того, что делает это программа.

Мысленно матерясь (это ещё сутки-другие полновесной загрузки процессора), я запустил задачу — разумеется, в своём исходном виде ARX никакой эмулятор не отработал бы, но, по крайней мере, полученные на предыдущем этапе борьбы невнятные участки декомпилированного кода позволяли на что-то надеяться.

Что же — подумал я, теперь стоит озаботиться выбором следующего полезного дела. Читать дальше документацию по Разметке, пытаться перевести на русский документацию, полученную от Лумиэля... а может быть и обещанные А.А материалы уже пришли? Я потянулся было проверить почту, но не успел и мышкой шевельнуть, как услышал сигнал коммуникатора.

На экране высветилось сообщение "Адрес вызываемого абонента скрыт прокси-сервером".

Неспециалисты почему-то думают, что анонимность в сети обеспечивается средствами, разработанными для неспециалистов.

На экране компа высветился запрос команды на трассировку — когда я дома, коммуникатор автоматически сваливает информацию о поступающих звонках туда. Я нажал на подтверждение и, одновременно, ответил на вызов.

Ну и стоило ли так конспирироваться? — на экране компа высветился незнакомый но явно московский номер, еще через несколько секунд поиска по базе добавилось пояснение — Вильгельм фон Шталь.

Узнаваемый голос в трубке не позволил в чём либо сомневаться.

"Не будет ли угодно уважаемому Александру пообщаться завтра по интересному для него вопросу".

Нажав на кнопку записи разговора, я ответил, что после полученного мною "подарка", мне, безусловно, не будет угодно не только встречаться, но и поддерживать какие-либо отношения. — Потом ещё и запись проанализирую — подумал я — а ну как окажется, что он и в звук воткнул какую-нибудь подлую штуку, по типу гипноглифа?

— Я уверен, что Вы понимаете, о чём я говорю.

— К сожалению я вынужден настаивать на встрече — Шталь ни на секунду не смутился и не дал мне прервать наш разговор, — у Вашего друга, Вы понимаете о ком я? Очень большие проблемы.

— И?

— И если мы с Вами не придём к какой-то договорённости — можете считать, что Вы с ним больше не увидитесь.

Ох, ни фига себе — уж от кого-кого, а от Шталя я не ожидал такого быстрого перехода к угрозам. И к таким примитивным.

— А, простите, откуда я могу быть уверен?

— А Вы, Александр, попробуйте, позвоните ему. Впрочем, я сразу Вам говорю — не получится. Отключен у него комм. Сами то Вы не бойтесь, лично к Вам у нас ни вопросов, ни претензий. Хотите — встретимся на открытом месте, Вы и я? Чтобы посторонних рядом не было. Сами назовите где. — уговаривающие интонации звучали не хуже, чем у телефонного приставалы-продавца, желающего всучить собеседнику какое-нибудь барахло.

— А хотите то Вы чего?

— Немногого. Ничего нереального я Вас не попрошу.

Подумав, что от того, что назову место встречи, хуже не будет, я предложил встретиться у фонтана Дружбы Народов, оговорил время и закончил разговор.

Вот, кстати, и повод проверить отношение того же А.А.

Позвонив, для очистки совести Лумиэлю и прослушав записанный на автоответчике голос фон Шталя "к сожалению, сейчас я не могу ответить на Ваш вызов...", я решил, что дело выглядит кисловатым и набрал Арсения Анатольевича. Понятно, что голос Шталя был демонстрацией, так сказать — намёком на толстое обстоятельство. Ну что же...

А.А., судя по его интонациям, я оторвал от чего-то важного.

Во всяком случае, разговаривал он неохотно.

Но услышав коротко изложенную диспозицию, замолчал на пол минуты.

— Очень интересно. Ты, вот что... казалось, сквозь коммуникатор я чуть ли не слышал, как крутятся шестерёнки в его голове, — иди туда, где договорились. Мы тебя по всему пути от твоего дома прикроем. Мне всё это очень не нравится.

Я попробую связаться с этим другом — пусть объясниться. Лумиэлю твоему я ничем не помогу, тут Шталь в своём праве, но, во всяком случае, буду знать, чего он от тебя хочет.

Похоже, мне ничего не оставалось, кроме того, чтобы выступить в качестве наживки.

И события начинают повторятся дурным образом — подумал я, — хорошо, что вроде бы на этот раз за защитой я обратился не постфактум, а заранее...

28 Кирилл Костин вечер 26 июня 2024 года, Москва

Арсений Анатольевич протягивает мне руку. Она тверда и пожатие её крепко.

Я тянусь к нему, но не чувствую присутствия Инстанций. Ни малейших колебаний.

Наш гость мимолётно усмехается мне — почувствовал моё внимание что ли?

Он обувает протянутые мною тапки и мы проходим на кухню.

В руках у него — пластиковый пакет из которого действительно выглядывают апельсины и какие-то коробки — похоже, и про сок он не пошутил.

— Ну здравствуйте, здравствуйте, — бодро говорит он Алёне — вижу, уже пошла на поправку.

— Да уж. Присаживайтесь — Самая Прекрасная указывает ему на стул и Арсений Анатольевич оказывается во главе стола.

— Раз уж я пришёл Вас проведать, то по такому случаю — хотел бы извиниться за свою невинную шутку.

— Да уж, шуточка была так себе — хмыкает в ответ Алёна.

— Ну, если честно, ты же первая начала. Чего стоило прийти ко мне по-человечески — мы бы порешали его вопрос — посетитель косится в мою сторону — в рабочем порядке.

— Ну...эээ. были причины — произносит Алёна невнятно, — и я довольно быстро соображаю, что основной причиной тут могло быть именно нежелание раскрыться передо мною полностью. Соображаю, но, понятное дело, ничего не говорю.

— А что с моим вопросом? — судьба В.И., да и прочих бывших сослуживцев продолжает меня волновать, но за последние дни все мои попытки дозвониться до них не увенчались успехом — либо выключенные коммуникаторы, либо никто не отвечал на вызов.

— Да всё у них нормально будет. Ты же сам процесс и затянул — если бы не погром, который вы устроили в Минобороны, мы бы давно всё уже урегулировали. А так — вытащим их, не волнуйся. Через неделю, наверное, закроем тему. И, замечу — он поворачивается к Алёне — всё это потому, что я пришёл сюда с твёрдым намереньем дружить.

Алёна смотрит на него с непонятным мне раздражением.

— Я Вас лично — последнее слова она подчёркивает особо — конечно, очень уважаю. Но, простите, какая может быть дружба с вашей организацией? После того как..

— ... после того, как мы проиграли Холодную Войну.

— после того, как вы проиграли Холодную Войну. Вы, а не мы — Алёна явно начала заводиться. И после того, как вы слили моего деда американцам.

— Ну..

— Ну что ну? Он же всё сделал, как договаривались. Вам оставалось всего ничего — достроить свои десять атомных ледоколов, сами же орали, что до конца века, до конца века — всё успеете. И европейцы могли бы уже прощаться со своим Гольфстримом.

И что? И вместо этого — сначала бессмысленная сдача позиций, за год до включения вашего же... вашего же экспортного газопровода, потом — совсем уже тухлая игра. Алёна сморкается, и я вижу слёзы, подступающие к её глазам.

— Ну что он вам сделал-то? Что вы его в спину ударили?

— Ты пойми, пожалуйста, решение принимал не я — Арсений Анатольевич показывает пальцем в направлении потолка — ну и ты сама знаешь, почему тогда мы всё это затеяли. Никто не хотел воевать ради войны — а так, ну не дотянули мы до прорыва блокады. Не дотянули. Потеряли контроль над ситуаций — ты девушка умная, университет закончила, сама знаешь, что бывает, когда фахрплан падает. Скажи ещё спасибо — что нас всех тогда не перемочили восставшие народные массы, отделались малой кровью — а то был бы тут сплошной Афганистан с Таджикистаном. И то хлеб, что успели отстрелить нестабильные территории...

И заметь — дед твой пострадал, а тебя мы пальцем не тронули. Хотя могли — и нас очень, очень просили.

— Спасибо и на этом... — Самая Прекрасная, успокоившись, делает паузу — ну и конкретно. О чём у нас сейчас с вашими может быть дружба. Где предмет отношений?

— Ну, для начала — у нас есть что тебе предложить.

— И что же? — спрашивает она с нескрываемой иронией.

— А как ты думаешь? — Арсений Анатольевич внимательно смотрит на ней, и , не дождавшись ответа, произносит каким-то странным тоном — Колокольчик с веретеном.

Алёна некоторое время молчит и, наконец, отвечает далёким, чужим голосом:

— Не верю. Что же думаете, не искала я его?

— А зря не веришь. Ты ж искать его начала — не раньше чем через месяц, пока в Россию то прилетела.

— Мне Вам на слово...?

— Да зачем же на слово? Сейчас и покажу — гость тянется рукою к сумке и на мгновение в глазах Алёны вспыхивает бешеная надежда. Секундой позже она берёт себя в руки и внимательно глядит на извлекаемые из пакета предметы.

Арсений Анатольевич заваливает стол апельсинами, достаёт, вслед за ними, пару коробок с апельсиновым же соком — оригинальненькие у него взгляды на то, чем надо кормить и поить больных и, наконец, водружает на стол прозрачную пластиковую капсулу кубической формы.

Грани и углы капсулы скруглены, никаких отверстий и щелей. Внутри колыхается зелёное, неприятного вида желе, мерцающее какими-то золотыми точечками.

— Это что? — вид у Алёны удивлённый, я вижу, что она старательно сдерживает разражение.

— Чудо оборонной техники. Экспериментальный образец мнемографа. Просто смотрите на него и как бы пытаетесь увидеть, что там внутри. Квазикристалл проигрывает запись. Да, впрочем — чего я объясняю — просто попробуй и всё.

Я немедленно следую совету, мимолётно успев подумать, что наверное не стоило бы вот так вот доверять этому странному артефакту. Алёна так же всматривается вглубину коробки.

"...Спецназовец в теплозащитном скафандре и с инфракрасным сканером на лице похож на причудливую глубоководную рыбу... в наушниках раздаётся "Подход", командир повторяет команду и, махнув, через навесную защиту термоокопчика, чуть пригнувшись, идёт вперёд. Я выскакиваю следом и краем глаза замечаю, что рядом со мною, спокойно сжимая терморужьё, двигается

* * *

. Лицо его не различимо за стеклом скафандра, но все движения собраны, и я седьмым чувством ощущаю, что в нём нет ни капли мандража.

Мы давим ногами замёрзшую траву, и, внезапно, из серого сплоха ледяной пыли, повисшей в воздухе, навстречу командиру несётся белая полоса замерзающего воздуха. Мы палим по её источнику — в ледяном тумане цель не видна, но несколько месяц пахоты на тренажерах научили нас попадать в устье холода почти вслепую.

Командир падает, но мы видим, что летевшая к нему белая смерть с шуршанием обсыпается, не достав где-то на пол метра.

* * *

встаёт, выпускает себе под ноги тепловой заряд и жестом даёт команду следовать за ним.

Мы двигаемся, стараясь не оскользнуться на покрывающей почву ледяной корке, усыпанной какими-то обломками. Белая взвесь обрывает видимость на расстоянии приблизительно десяти метров.

Командир нагибается, подбирает какой-то тёмный кусок и, с видимым усилием обрывает с него золотистую кривую полосу, согнутую в полукружие. Хорош сувенир, думаю — я, надо бы и мне что-то

* * *

принести. Просто на память. Через несколько шагов я натыкаюсь на полурасколотую деревянную дугу — покрытая чёрной копотью, с обрывками каких-то верёвок, она лежит на дороге и я собираюсь отбросить её ногой. Серебристый блеск привлекает моё внимание. Я нагибаюсь, дёргаю серебро ладонью. Пальцы, одетые в синтетическую перчатку, почти не гнутся на этом лютом холоде. В руке моей серебряный колокольчик. Вместо язычка его — колеблется туманное, как будто бы нематериальное, но при этом почти чёрное веретено..."

Ну имена и некоторые детали я там подредактировал — говорит Арсений Анатольевич, во избежание... — ну сами понимаете.

— И где оно сейчас?

— Ну где-где. У нас. Ты не смогла его потом засечь, поскольку офицер, от большого ума, спрятал его в служебный сейф. А как раз тогда начала внедряться серия с дополнительной экранировкой. В свете новейших веяний. Хорошо хоть, этому другу хватило ума не тащить его домой любимой дочери в подарок. А то не хорошо могло бы получиться.

— Да уж. Ну а дальше?

— А дальше он таким макаром продержал его в этом своём сейфе до конца службы. Потому что положение было насквозь неудобное — не мог же он признаться, что колокольчик стырил прям на поле боя — американцы ж забрали себе всё до последнего гвоздя. Его бы по голове за такое не погладили бы.