Ангел Специального Назначения

-Леха,— негромко произнес Владимир,— а я себе "позывной" придумал.

-Ну? — Алексей, следя за прыгающим по сцене Валерием Леонтьевым, поинтересовался: — Какой?

-"Лютый", — гордо выдохнул приятель и настороженно покосился на товарища.

Понимая, что обидеть можно не только словом, но и интонацией, Алексей состроил соответствующее лицо, помолчал и, наконец, произнес: " А что, нормально. Одобряю".

С тех пор Вовка перестал отзываться на имя, признавая только новое прозвище.

Разбудил Алексея стук в стекло.

— Эй, в джипе!.. — разорялся мужичок в коротком плаще.

Леха передвинул машину и попытался вновь задремать, но сон улетучился.

— Надо же, как наяву? А ведь сто лет прошло, — Алексей потянулся и задумался. Вчерашние события казались далекими, словно были и не с ним.

" И что дальше? Выяснять, кто из моих командиров сволочь? — внезапно почувствовал совершенное безразличие. — Да хрен с ними. Чего добился? Убрал одного бандюгана, так сегодня на его месте трое новых появятся. Найду я ту тварь в отряде? Его что, тоже валить? Тогда и Гену Тверского надо убирать, и остальных, у кого рыло лишь немного подпачкано, чем они лучше?"

Новое состояние переполняло душу. Как-же так, ведь Жизнь прожил, а кроме роты покойников за спиной вспомнить и нечего. Ни семьи ни детей... дерево, и то не посадил. Что после нас останется? Только память. А кто обо мне вспомнит?

Решение созрело мгновенно. Он подхватил сумку, бросил в салон оба ствола и захлопнул дверцу.

" Пропади оно все", — махнул рукой и, не оборачиваясь, двинулся прочь. Сделал пару шагов и внезапно сообразил, что его сознание не одиноко. В голове отчетливо звучали чужие мысли...

Глава 4

Ольга медленно оглянулась. В голове пустота, ни мыслей, ни воспоминаний. Ничего. Раннее утро, кругом ни души.

"Как я здесь очутилась? Почему? И где это здесь?" — ответа найти не смогла, растеряно хлопнула ресницами, почувствовала, как пробежал по спине холодок. Но вдруг появилась новая мысль, четкая, рассудочная.— Жива, здорова, это главное. Остальное чепуха. Разберемся". И сразу стало легко, спокойно. Просто и понятно, как в том, кажущемся таким далеким, детстве, когда отец брал ее руку в свою широкую ладонь.

Отбросив глупые страхи и сомнения миновала тихий, рассветный парк, вышла к остановке. Автобус со вздохом распахнул забрызганные дорожной грязью двери. Забралась внутрь и устроилась возле окна. Не имея представления, куда и зачем она едет, Оля, тем не менее, точно знала, все будет хорошо.

Неожиданно заметила площадь "трех вокзалов". Не раздумывая, выскочила из салона и двинулась в кассы. А уже через час, сидя в купе, провожала взглядом неласковый Московский пейзаж.

В Питер, так в Питер. Ближайший поезд решил все.

Попутчиков, к счастью, не оказалось, пустое купе.

Разглядывая мелькающий за окнами ужастик промзоны, неожиданно сообразила, что скучает по дому: " Наверное, с ума сходят, а я даже не позвонила. Свинюха! Странно, будто провал в памяти, так бывает, когда дни заполнены рутиной, учебой, например. При желании не вспомнить, что делала вчера, а уж тем более три дня назад. Но тут? Я же вроде экзамены сдавать приехала?"

Ничего не понимаю, — голосом "колобков" из мультика пробормотала она.

Поезд заскочил в небольшой тоннель и, глянув на отразившееся в темноте провала лицо, девчонка обалдела: "Бли-ин! Прическу сменила? Когда? Ох, провалы в памяти, это склероз. И все равно, настроение полета не пропадало.— Мы живы, мы веселы, впереди слава. Разберемся". Ей до ужаса захотелось сладкого. Глядеть в окно быстро наскучило, и остаток пути она с удовольствием проспала, несмотря на музыку, гремящую в поездной трансляции.

Разбудила проводница: "Вставайте, девушка. Белье сдаем".

Наскоро умылась и, оглядев дикой расцветки и фасона топик, решила: "Эту страсть в утиль немедленно".

В Питере она была всего раз и то в детстве, поэтому город казался совсем незнакомым. Запомнились только кони на Аничковом мосту, сугробы, голуби у Казанского собора и Дом книги напротив.

С вокзала, поймав такси, махнула в гостиницу.

"Номера дико дорогие, почти сто долларов в сутки. Но искать съемное жилье, в таком виде, просто бессмысленно. Кто пустит немытую, бомжеватого вида, девчонку в дом?" — первым делом залезла в ванну. Отмокала час. "Господи, так вывозиться?— недоумевала она, отчаянно царапая пятна на джинсах и бурые подтеки на кожаной курточке. — Симпотная, кстати, курточка. Где купила? Ума не приложу. И колечко новое? Странно, что с памятью? Забыть такое. А камешек, вообще, прикольный. Фианит, наверное?" — полюбовалась колечком и, наскоро высушив волосы, кое-как расчесалась.

"Здорово, а мне идет,— крутанулась Оля у зеркала,— диковато, но мордашка высветилась. Еще бы накраситься и барахло поменять — совсем зашибись. Отстирать это, мне кажется, невозможно. Въелось, как не знаю... Кетчуп, что ли?"

"Слушай, Олька, — озадачилась девчонка, — а зачем ты в Питер поперлась? Вроде в Москву собиралась? Да ладно, Питер так Питер, театральные вузы и тут есть". Распахнув сумку, обалдела: "Ой, а деньжищ-то сколько?"

Леха тихонько вклинился в ворох чужих мыслей, якобы припоминая: "Фишки, шампанское", — воспоминания оживил мелкими эпизодами покупок и похода в Салон красоты.

"Казино? Странно, не помню, совсем. Шампанского, что ли, на радостях перепила? А, ладно, не банк ведь ограбила. Здорово как. Можно что хочешь накупить, а еще и домой послать", — защебетала про себя фантазерка.

Наконец, уже спокойно, вынула деньги и пересчитала.

"Надо в банк положить, — твердо решила хозяйственная девочка.— И карточку завести".

"Гостиницу оплатила, на шмотки тысяч пять возьму и на жизнь столько же. Хватит, наверное?"

"Ничего себе, ножики, прямо кинжалы". — Ее пальцы наткнулись на клинки.

"Пусть лежат", — неслышно попросил Алексей.

" Да ладно, пусть валяются", — ответила она сама себе и положила "Осу" назад. С отвращением натянув "стоячие" от грязи джинсы, спустилась в холл. К ее радости, все, что нужно, оказалось в том же здании. И отделение банка и лавки-бутики.

Скоренько оформила счет, расписалась , и кинулась за покупками. В последний момент не удержалась и захватила с собой еще десять тысяч рублей. На всякий случай.

Набрав гору тряпок и умотав себя беготней по примерочным, девчонка отправилась в парикмахерскую.

"Косметику потом выберу, а сегодня хоть так, голову подправлю и ногти сделаю", — размышляла довольная, как стадо диких слонов, провинциалка.

Леха, который с тоской представил, что предстоят два часа нечеловеческих мучений, все-же признал ее правоту и смирился. Дама в парикмахерской заинтересованно прочесала ее волосы.

-Хороший мастер. У нас делали стрижку?

"Нет, в Москве, — подсказал Оле внутренний голос. — На Арбате в "Волшебнице"

-Знаю, как же, — кивнула собеседница. — Салон известный.

Второе посещение храма причесок он перенес значительно легче: "Привыкаю, что ли?"

Хотя, справедливости ради, уложились в каких-то сорок минут. А вот на пытке с ногтями, которые клеили, сушили, пилили, резали буквально, по живому, скис.

"Ну что тут поделать, выше сил, не могу".

Кое как высидев положенное и рассчитавшись, Ольга выскочила наружу: " Странно, никогда такой непоседливости за собой не замечала?"

Однако качество ногтей стоило потерянного времени. Позвонив в справку, узнала адреса и телефоны театральных ВУЗов.

Вспомнив о доме, набрала код и услышала родной голос: — Оленька, слава богу, где ты?

— Отец! Оля звонит, — мама казалась не на шутку взволнованной. — Где ты?

— Я в Питере. Живу в Прибалтийской, завтра несу документы в институт.

— Почему в Ленинграде? — всполошилась мать.— Оля, у нас такие страхи были... Ты не представляешь, мы чуть с ума не сошли. Почему не звонила? Неделю, как уехала, и ни разу... Что это такое?

— Да погоди ты!— Рявкнула она на вырывающего трубку Олиного отца.

Оля кое-как наврала, что в Москве нет приема на нужный профиль, и вообще... сейчас вся жизнь в Северной столице. Успокоив родных, задумалась сама: "А и правда, что-то совсем странное творится. Как я могла? За неделю ни разу не звонила. И "сотовый" куда дела? Совсем плохая?"

Алексей усмехнулся: "Ладно, хоть такая критика. А родные не зря паниковали, видно, сердцем чувствовали. Ну ладно, обошлось и слава богу".

Утром, перекусив в буфете, собралась и отправилась в приемную комиссию.

Документы приняли, но очередь, конечно, пришлось отстоять дикую.

"Такие "фифы", что ты будешь... прямо, столичные звезды, но вроде и я не совсем колхозницей смотрелась. А на колечко, так вообще... пялились. Как на бриллиант. Хотя, что и говорить, сверкает классно, лучше, чем натуральный, переливается", — повертела Ольга колечком перед глазами.

"Еще бы, — Алексея рассмешила наивность девчонки. — Потому и блестит, что чистой воды камень".

Из института приползла без ног.

"Стоило мучиться, на каблуках-то? Ведь не экзамен", — запоздало пожалела абитуриентка.

"А к чему вообще на экзамены наряжаться?— подкинул идейку Леха.— Там все будут в лучшем, и кого здесь "раскраской" удивишь? Может, наоборот? На контрасте".

"... Интересно? — она задумалась. — Может, и правда, попросту, не выпендриваться?"

С этой мыслью и заснула.

Весь следующий день выбирала, что читать: "Басни — не актуально. Классиков — скучно. А что?" Так ничего не решив, она устала и махнула рукой.

Вообще-то, плюнул Леха, ему надоело следить за ее мученьями из-за такой ерунды.

Странно, Ольга вовсе не беспокоилась о первом туре. Главное— второй этап, музыкальный номер, вокал.

А на следующее утро, повинуясь невнятному желанию, съездила в Пассаж и выбрала хорошую шестиструнную гитару. Концертная "Кремона" потянула на двадцать тысяч рубликов, но своих денег стоила. Чистейший звук, строится легко, держит мертво. А в придачу к инструменту, гулять так гулять, разорилась на роскошный футляр. Твердый, обтянутый матовой кожей.

"Захотелось вот... И плевать, что играю я так себе. Не очень играю, если честно, но пусть будет..." — начала оправдываться перед собой "бессовестная транжира".

"Нет, ну надо такое сказать? Это кто не очень? — Алексей даже обиделся. — Да я одних только струн полсотни порвал, а на аранжировке собаку съел".

"Нормально ты сыграешь. А если еще споешь как надо, вообще "супер" будет". — Попытался он внушить ей прописную истину.

Придя в номер, Оля, первым делом, вынула из чехла гитару, устроилась поудобнее и, вдруг, неожиданно для себя самой, заиграла какую-то замысловатую классическую мелодию. Не рваными дворовыми аккордами, а немыслимо ловко перебирая тонкими пальцами лады и с немым восторгом вслушиваясь в кружево волшебной мелодии.

"Ага, вспомнила. Бетховен, соната ре минор. Ух, ты, как я успела забыть, что когда-то учила. Но, все равно, здорово".

Окончив сонату, выдержала небольшую паузу и заиграла вступление к старинному романсу. Всплыли в памяти слова великой поэтессы: "Что никогда в церковной тишине не пропоют над нами..."

Чудо, пальцы сами брали нужные аккорды. Она пела и не могла понять, что с голосом. Ну, пела для себя дома, знала, есть, но что такой тембр, сила. А верха? Даже слезы проступили. Спела еще, но из современных. Тоже неплохо. В тон и без фальши, правда, немного по-своему: "Ну, так это ведь здорово".

"Обалдеть. Это не я. Это почти оперный голос, и переходы, и дыхание, интонации. И главное, что хотя пела весь вечер, в горле даже ни скрипнуло". — Не могла поверить в столь невероятное превращение Оля.

На первый тур пришла в простеньком цветном сарафане, лишь слегка подправив глаза и уложив волосы.

Своей очереди ожидала, тихонько сидя в пропахшем духами и прочей "боевой химией" вестибюле. Дождалась к полудню. Озверев от наплыва чтецов, экзаменаторы тоскливо смотрели перед собой, словно выполняя тягостную повинность.

Ольга поздоровалась и, не дожидаясь традиционного вопроса, на вдохновении, произнесла: — Есенин. "Письмо к женщине".

Чуть подсаженный вчерашним вокалом голос ушел вниз, возникла легкая хрипотца, но звучал четко и сильно. Повторила чуть тише: — Письмо к женщине.

-...Вы помните? Вы все, конечно, помните... — показалось, что произнесла это вовсе не хрупкая, в простеньком платьице, девчонка.

Один из экзаменаторов, задумчиво сидящий за столом с видом страдающего острой зубной болью, поднял глаза, среагировав на голос. Обратил внимание и на отсутствие косметики, на внешность. Заинтересованно толкнул локтем соседа, профессорского вида толстяка, незаметно читавшего газету.

А перед глазами у Алексея вдруг всплыл его разговор с женой. Он как раз вернулся из Вьетнама. Двухнедельный рейд по джунглям, кишащим тропической живностью, оставил после себя дикое безразличие и вызвал какую-то местную заразу.

Леха сидел на продавленном диване в убогой комнатке гарнизонного ДОСа, закутанный в казенное сероватое одеяло, сжимая зубы от потряхивающего тело озноба.

Мария, узнав, что его переводят служить в Забайкалье, ехать отказалась. Наотрез. Коротко и доходчиво объяснила причину: "Если тебя, дурака, в очередной проклятой командировке убьют, мне вовсе не светит вдовствовать на копеечную пенсию, да притом где-то у черта в турках..." Тяжелый, в общем, разговор вышел. И закончился, как и следовало ожидать, разводом.

"Интересно, как она сейчас? Где? Замужем, поди? А что меня уже нет, наверное, не знает?" — внезапно подумалось Алексею.

Оля читала и сама, словно наяву, переживала боль расставания. Выплыло вдруг непонятное раздражение, чья-то, уже вовсе нестерпимая, почти смертельная тоска, а еще понимание невозвратности этой потери. Скорее, даже не для них читала, для себя. Закончив, тряхнула русой головой, прогоняя наваждение. Осторожно подошла к столу и вопросительно глянула на председателя комиссии. Оля часто видела ее по телевизору. Красивая, еще эффектная женщина, задумчиво и слегка недоверчиво посмотрела на абитуриентку.

— Девочка, — показалось, что глаза актрисы, спрятанные за дымчатыми стеклами стильных очков, подозрительно блеснули. — Ты молодец. Поступай.

Сосед председательствующей согласно кивнул седой шевелюрой: — Да-да, я буду на втором туре, Вас очень интересно будет послушать.

В гостиницу летела как на крыльях: "Надо же, кто мог подумать, прошла. Ура!"

Алексей тоже удивлялся, не ее успеху, а своему настроению: "Это ж надо, десять лет прошло, ни разу не вспомнилось. Разошлись и разошлись. А тут, вон как зажгло. Может, зря не удержал, может, стоило отказаться от перевода? Глядишь бы и помирились, а там, кто знает...

Нет, бесполезно жалеть. Да и как отказаться? Ты бы не смог. Как же, вся группа на задание, а ты в кусты?"

Готовили их для работы в Африке, "Аденские кореша" по социалистическому лагерю тогда крепко поссорились с Генсеком, нужно было вправить кое-кому мозги. Был у их вождя родственничек с амбициями. Амбиции ему и вышибло, вместе с мозгами. "Ладно, чего уж теперь, проехали, — вздохнул Леха. — Эка, вспомнил".